Фемоптика что это такое
Сказ про фем-оптику
Ответ про фем-оптику для телеграм-канала оказался таким всеобъемлющим и важным для меня самой, что я решила его притащить в блог.
Лена, привет! Почти прочитала рекомендованную тобой книгу «Женщины. Разговор не о мужчинах». Спасибо большое за рекомендацию. Раньше я вообще была далека от феминизма, только недавно начала находить информацию (или она меня).
У тебя было такое? Как не озлобиться на такую систему? На мужчин. На тех людей, кто не в курсе всего этого и считает это нормой. На самих женщин, которые принимают такие правила (я и сама принимала). Может, негодование — это такой этап, и дальше можно с этим как-то жить? Сейчас пока мне хочется возмущаться, всем рассказать и дать почитать эту книгу.
И как ты лично общаешься с теми, кто считает феминисток неудачницами и теми, кому нечем заняться? С теми, кто как раз объективизирует и считает это нормой? Вступаешь ли в дискуссии, пытаешься ли донести свою точку зрения? Ощущаю, что это бесполезно и приведёт только к разладу с друзьями и близкими.
ОТВЕТ:
Спасибо за вопрос, это для меня животрепещущая тема.
Сейчас трудно поверить — так крепко в моей идентичности прописался феминизм — а ведь я начала погружаться в эту тему меньше двух лет назад.
До этого был у меня перевод выступления Чимаманды Адичи «We should all be feminists» (само выступление 2012 года, мой перевод 2014-го), но в подводке я пишу, что мне никогда не нравилось слово феминизм, а оказывается, это просто о равенстве — как окажется позже, не совсем так.
Все началось всерьез с «Открытого университета», проекта «Бумаги», который теперь называется «Кампус». В феврале 2016 решила сходить на лекцию Юрия Сапрыкина, которого знала по другому «Открытому университету», где был его онлайн-курс про культуру.
Лекция была заявлена вечером выходного дня, и я заглянула в программку. Днем запланировали дискуссию «Возможен ли в России феминизм?». Я не особенно знала, что это такое, поэтому для меня вопрос оказался релевантным: возможен ли он, действительно? И что это вообще такое? Я не знала. Так что пошла послушать.
Дискуссию записывали — и она осталась на ютубе:
Александр Кондаков, заместитель главного редактора Журнала исследований социальной политики
Екатерина Бороздина, научный сотрудник гендерного центра ЕУСПб,
Полина Заславская, современный художник.
Я этих людей не знала тогда и ничего о них не знаю особо и теперь. Но именно от них я впервые услышала про три волны феминизма, фем-зины и другие штуки, разбудившие мое любопытство.
Пожалуй, до той дискуссии мне казалось, что феминистки — какие-то отдельные от меня люди, примерно как лгбт-активисты. Но слушая дискуссию, я осознала, что именно благодаря суфражисткам в тридцать лет могу жить без брака, вступать в отношения с кем захочу и жить на заработанные деньги. А также приходить на дискуссию о феминизме без сопровождающего мужчины! Я преисполнилась благодарности к суфражисткам и начала погружаться в тему, чтобы получше разобраться в предмете.
Оказалось, разумеется, что несправедливость нифига не искоренена, женщины по-прежнему получают 70 центов на доллар, который за ту же работу платят мужчинам — а в дополнение к этому женщинам нужно всем нравиться, успевать ухаживать за домом, детьми и родственниками, эмоционально поддерживать окружающих, улыбаться и украшать все кабинеты, в которые они попадают.
Тогда я поняла, что феминизм — это не проблема феминисток, каких-то отдельных женщин, а вовсе и системное решение, напрямую влияющее на жизнь каждого человека. Это решение проблем патриархата, циснормативности, гетеронормативности и прочих унижений не-мужчин, не-гетеросексуальных, не-богатых, не-здоровых, не-знаменитых, не-состоящих в браке и так далее.
И тут я начала читать. Это мой обычный способ исследования. Там же, во время «Открытого университета», я купила три книжки гендерных исследований от Европейского Университета. Потом продолжила изучать теорию.
В списке литературы, зацепившей меня в 2018 году, есть даже отдельная рубрика «феминизм» — книг много и они бывают отличными.
Поскольку патриархат — это перекос власти, феминизм оказался связан и с перепотреблением, и с экологичностью жизни, и с когнитивными искажениями, и с консьюмеризмом, и с вопросом «что такое женщина», и с очень многими другими современными темами. Всё складывалось в единую картинку.
Чем глубже я погружалась, тем дурнее мне становилось. За случайными событиями, которые мне казались непонятно почему происходящими, проступали железобетонные скрепы, которые кому-то очень выгодно было выставлять единственными — но по факту они были произвольно сконструированы в пользу правящей верхушки, тех самых пожилых белых цисгендерных гетеросексуальных мужчин, которых все остальные должны обслуживать — ну или как минимум поклоняться. В единую систему сложились и рабство, и апартеид, и сексизм, и религия, и вообще патриархат в целом. И так это стало паршиво наблюдать, что я стала замечать в себе тихую активистку и начала писать о том, с чем сталкивалась. Потому что ну правда — сколько можно?
(см. также про Настеньку из Морозко — на каких историях нас растили, в чем состоит наша женская гендерная социализация, какие примеры мы примеряли метафорически на себя и откуда растут ноги наших сегодняшних сомнений в своей ценности)
Недостаток фем-оптики (о котором меня почему-то не предупредили на дискуссии в феврале 2016-го) в том, что, действительно, многие любимые с детства книги, фильмы, музыку становится трудно переваривать. Выслушивать некоторые вещи уже совсем не хочется, как в свой адрес, так и будучи наблюдательницей. Поддерживать творчество людей, которые паршиво ведут себя в будничной жизни, будь они тридцать раз гениями, уже не тянет. Потрясающие сюжеты и герои не вызывают восхищения, если они мизогинны, а женщины представляют собой смурфетт.
Вот два примера о моем бывшем любимом писателе:
Когда у Брэдбери спросили, волнует ли его усиление цензуры в стране, напоминает ли о романе «451 градус по Фаренгейту» — он ответил, что никакой цензуры в США не было никогда, он писал о Гитлере и Сталине. И вообще, новая цензура в США — это гомосексуалы и чернокожие, которые «не хотят, чтобы их критиковали».
Цитата из четвертого тома сочинений Рэя Брэдбери:
— Эта кровать, — раздался в темноте голос Антонио, — служила нашей семье еще до Гарибальди! Она дала миру целые округа честных избирателей, взвод бравых солдат, двух кондитеров, парикмахера, четырех артистов, исполнявших вторые партии в «Трубадуре» и «Риголетто», двух гениев, таких одаренных, что за всю жизнь они так и не решили, за что взяться! А сколько в нашем роду было прекрасных женщин! Они уже одним своим присутствием украшали все балы. Это не просто кровать, а рог изобилия! Конвейер!
Мужчины — это честные избиратели, бравые солдаты, кондитеры, парикмахер, артисты и сомнительные гении. А женщины украшали балы. Спасибо-пожалуйста.
Внутри у меня за эти два года обнаружилось много усталости, злости, возмущения.
Татьяна Никонова говорит, что это один из логичных этапов принятия того, что раньше было невидимым:
«Здравствуйте, Татьяна! Феминизм ограничивает? Заметила, что не могу покупать некоторые продукты, смотреть фильмы, читать издания, смеяться над шутками, если в них открыто преподносится сексизм. Будто выворачивает наизнанку. Я это понимаю, но эмоционально тяжело себя перебарывать. Окружающие говорят, что я зациклилась. Вы чувствуете подобное? Если да, то как справляетесь с этим?»
___________
Привет! Наоборот, это сексизм ограничивает и предлагает очень узкие нормативные рамки, а феминизм открывает глаза на то, какой это все бред. И совершенно нормально испытывать отвращение, когда видишь, как тебя пинками в клетку загоняют.
Это надо просто пережить — состояние острой реакции.
Потом привыкаешь к мысли, что все так и есть, и остается два пути: либо копить негатив, либо искать, что с этим всем можно сделать, — как лично, так и политически. Я сама настроена на изменения, потому что «все плохо» — еще не повод сложить лапки.
Но чтобы начать ставить себе продуктивные цели, надо сначала пройти все пять стадий принятия неизбежного:
? Отрицание («да не может быть, чтобы все было так плохо, мне кажется»)
? Злость («разнести бы все это к херам»)
? Торг («а можно же на двух стульях усидеть?»)
? Депрессия («я живу в аду»)
? Принятие (и вот тут уже приходите к развилке)
Это естественные фазы переживания, так что стесняться их нечего, главное, не застрять ни в какой из них.
Хотя разнести к херам — не такая уж плохая идея.
Но беда в том, что с каждым шагом пропасть раскрывается всё сильнее. Когда видишь кусочек и можешь его переварить — открывается следующий кусочек, который раньше даже невозможно было ощупать, а теперь фем-оптика настроилась и показывает. Поэтому очень круто, если есть поддерживающее окружение, с которым можно про такое поговорить и получить поддержку.
В том же 2016-м я изучала деконструкцию дискурсов на курсе нарративной практики (раз и два). Мы много рассматривали аксиомы со словами «настоящая/ий…», «обязательно», «должна/должен», «нормальная/ый». Я увидела, что эти аксиомы вовсе не такие убедительные, если в них всмотреться. Более того, как говорит Наоми Вульф в «Мифе о красоте» и Брене Браун во всех книгах, ко всякому «должна» обычно прилагаются те, кому выгодна именно такая аксиома. Всякая нормативность — инструмент укрепления власти.
Всё это мне нравилось меньше и меньше. Чем больше я говорила о несправедливостях с друзьями и знакомыми (лучше всего такое понимают женщины, мужчинам часто кажется, что никакой угнетающей системы нет — в целом это понятная реакция, психологическая защита: заметишь несправедливость и придется отказаться от привилегий), тем сильнее убеждалась в том, что феминизм — рамка, позволяющая увидеть существующий перекос власти.
Отрицать перекос власти я больше уже не могла. Год назад я перестала смеяться над феминитивами.
Нужно сказать, что «феминизм» — не совсем верный термин. Стоит скорее говорить о «феминизмах», ведь нет единого феминизма. У каждой он немножечко свой. Я разговаривала с либеральными и радикальными феминистками, но сама сейчас, пожалуй, ближе всего к интерсекциональным.
Это те, кто признает: дискриминируют не только по гендеру, но и по многим другим характеристикам. Цвет кожи, форма тела, нецисгендерность, ориентация, наличие или отсутствие детей или брака, стиль, увлечения, образ жизни, другие особенности — всё это может стать причиной унижения и оскорбления.
Дискриминации пересекаются: тебя считают недостаточно хорошей матерью и толстой, а меня неженственной и слишком карьерноориентированной. Кому из нас хуже? Черт возьми, это не соревнование. Всем трудно, и все проблемы достойны обсуждения и решения. Давай поддерживать друг друга, а не гасить словами «мне труднее».
Вместе с этим всем я понимаю, что кому-то не до борьбы со стереотипами, поскольку они заняты выживанием. А кому-то комфортно устоявшееся положение, они нашли в нем вторичную выгоду, даже если не сидят на верхушке пищевой цепочки (с женщинами тоже такое бывает, да). Наконец, кто-то сильно психологически или материально зависит от одобрения окружающих и не готов_а отстаивать или хотя бы рассмотреть что-то отличающееся от «всегда так было».
Если какая-то ситуация вызывает у меня сильную злость, я могу отнести это к терапевту. Могу обсудить с подругой. Могу записать в бумажный дневник. А когда это уже прожито и понято, перестало быть токсичным и выносить за границу разумного, эмоции подсдулись — несу в блог или телеграм-канал, чтобы поделиться смыслом пережитого.
Злость — это энергия, можно на ней сжигать деревни, а можно печь блинчики.
Убеждать кого-нибудь, открывать кому-то глаза насильно, миссионерствовать я не готова. Во-первых, меня бы саму отпугнуло, начни меня кто-нибудь три года назад посвящать в феминистки. Упорное погружение в любую, даже очень праведную тему без запроса вызывает во мне самой много сопротивления — почему другим это должно понравиться?
Во-вторых, это немного не то, что мне видится продуктивным. Делиться личным — это да. А убеждать — нет, спасибо.
В-третьих, последние два года фем-оптика помогает мне увидеть систему угнетения и помогает принимать решения, поддерживающие женщин и другие дискриминируемые группы. Но я не выстраиваю свою жизнь исключительно на феминизме — это часть моей идентичности сейчас, но далеко не единственная и даже не основная. Феминизм — это инструмент, а не великое божество для меня и единственный правильный подход (я уже говорила выше, что феминизмов много и порой между феминистками разных течений происходят бои более кровавые, чем между феминистками и нефеминистками; я не готова в них участвовать, потому что верю: каждой ближе свой феминизм, а единого и наиболее верного феминизма не существует).
Поэтому я скорее готова написать о личном опыте («Гендер — это иерархия», «Невидимые привилегии» — одни из самых популярных статей в этом блоге в 2018), чем указывать другим, что они делают неправильно.
Я от некоторых своих утверждений 8-летней давности сама за голову хватаюсь. Если я смогла поменяться, значит, во-первых, я снова могу поменяться, а во-вторых, и другие могут меняться. Если захотят.
Вместе с этим нужно сказать, что я не поддерживаю сексистские шутки или любую дискриминацию в моем присутствии. Я не собираюсь вежливо улыбаться и выражать одобрение — а если это будет уместным или если у меня спросят, в чем проблема, я постараюсь спокойно и подробно объяснить (если у меня на это будут силы и если я считаю, что в этой аудитории объяснять имеет смысл).
В основном объясняю я в формате «когда происходит событие, я чувствую чувство» — в эту универсальную формулу можно подставить любое событие и любое чувство. С таким наблюдением трудно спорить, особенно если говорящ_ая говорит искренне.
Ведь никто лучше меня не знает, какое я чувствую чувство. После эссе Лиз Гилберт я верю, что можно чувствовать что угодно — все чувства уместны.
Кроме того, чувства не означают неминуемых действий. Это разные вещи.
(здесь важно упомянуть идею Шаши Мартыновой «Отвечаем ЗА свои поступки и намерения и НА чувства других», подробнее в заметках с мастерской по ненасильственному общению)
Когда в ответ на чью-то шутку я делюсь тем, что испытываю страх, беспомощность и хочу заплакать — если этому человеку важны отношения со мной, он, вероятно, расспросит меня и постарается в будущем как-то иначе себя вести. Если же нет — я увеличу дистанцию между нами настолько, насколько смогу, чтобы обезопасить себя.
Мы не всегда выбираем, кто нас окружает. Не всегда это полностью зависит от нас. Соседи, коллеги, родственники могут достаться разные. Меняться окружающие будут с комфортной им скоростью и в нужном им лично направлении — не всегда это совпадет с моим направлением и моей скоростью.
Но мы всегда можем стараться искать хотя бы одного человека, с которым можно поговорить о том, какое в мире происходит дерьмо и каково мне это наблюдать.
Возможно, сначала это будет терапевт, а поддерживающие знакомые и друзья подтянутся позже. По моему опыту последних двух лет, люди, которые выслушают и подтвердят: со мной все в порядке, а с мироустройством в этом месте нет — бесценный ресурс для сохранения ума, души и духа, а также настроения, трудоспособности, укорененности и уверенности в себе.
Маша Писарева опубликовала в телеграм-канале важную для меня мысль:
Когда ресурса поддерживающих других бывает достаточно, я справляюсь поддерживать себя сама. В результате как-нибудь активничаю. Вступаю в разговоры, пишу тексты, читаю книги и рекомендую те, что мне понравились.
Когда ресурса не хватает — сижу в норке и пью чай. Наблюдаю за тем, как другие что-то делают. Берегу себя.
Но нет моментов, в которые я отрицаю увиденную несправедливость. Больше я так не хочу.
Несмотря на болезненность фем-оптики, она делает многие взаимосвязи настолько понятными, что больше я не трачу силы на удивление или отрицание действительности. Теперь я трачу их на проживание эмоций, на заботу о себе — и на действия в соответствии с моими принципами.
«Феминистки кажутся странными с традиционной точки зрения, но ведь это же не преступление, да?»
Про неформалов. Ну и да — про феминизм. Знаю, что некоторые уважаемые мужчины осуждают, доносились слухи. Но мне насрать, извините.
В начале моей жизненной главы под названием «Музыкальный неформализм» я был тоненьким парнем с вьющимися волосами. C 2000 по 2012 год я носил длинные волосы, кожу и казаки. Я опущу рассказ о том, что периодически рядом со мной останавливались тачки, и мужики приглашали подвезти, пока я им не отвечал хрипловатым от полутора пачек сигарет в сутки голосом — нет, спасибо, мужик, я как-нибудь сам.
Я не буду подробно описывать то, как раз в пару недель приходилось «пояснять за прикид» и, чтобы не выхватить, реально рассказывать что, как, почему, проявляя чудеса изворотливости и изобретательности в диалоге. Все это было порой довольно унизительно, потому что гопнички только и искали повод, чтоб ввернуть что-нибудь из серии «то есть ты нас не уважаешь», «значит, ты хочешь сказать, что наша русская музыка говно» или «ты считаешь, что спортивная одежда — это отстой», и наконец получить основание для выписывания люлей. В начале 2000-х нельзя было просто ходить в неформальном прикиде и всерьез считать, что до тебя никто не будет докапываться. Даже в Москве.
У меня было много друзей из неформального круга — металлистов, готов и толкиенистов. Я слышал много историй из их жизней, а также из жизней их друзей. В итоге я узнал много всякого: и фирменное «зубы на бордюр» и «снимай обувь и косуху и вали отсюда. Да нам пофиг, что по снегу и говну», и ритуальные остригание ножом или зажигалкой.
Обычные побои, выбитые или даже вырванные пассатижами зубы, сорванные сережки я даже в расчет не беру. Бывали, естественно, истории и пострашнее — к примеру, изнасилование с последующим шрамированием лица ножом, чтобы помнила всегда, что у нее был шанс быть нормальной девочкой, а не шлюхой в коже. О таком говорили мало, никто не спешил делиться такими историями. Зато случаи, когда кого-то, например, вешали на фанатском футбольном шарфе, обсуждались широко. В некотором роде это внушало оптимизм и придавало сил, когда мирных толкиенистов, каждый четверг тусующих в «Нескучнике», а каждую субботу — в Царицыно, приходили месить районные гопники вперемешку с воннаби-скинами. Мы как бы понимали, что получить в торец за то, что ты живешь так, как считаешь правильным, — это еще по-божески.
В какой-то момент ты к этому привыкаешь — жить всегда на стреме. Привыкаешь к скачкам адреналина, узнаешь все ветки возможных диалогов со всеми типами придурков. По одежде, возрасту и первым фразам уже было ясно, надолго ли ты с этими чуваками, какой шанс выйти при своем и без физических повреждений, как примерно строить с ними диалог. Привыкать привыкаешь, а смириться не можешь. Потому что субъекты насилия — как бы не люди. И неформалы как бы не люди. И часто эти множества пересекались.
В 2012-м я понял, что длинные волосы выродились в крысиный хвостик, который я не мог забрать резинкой, потому что на макушке уверенно наметилась лысина, а волосы с других мест приходилось стричь чуть ли не в каре, потому что секлись. И в итоге я сделал стрижку в ближайшей парикмахерской — машинкой — и вышел в мир в образе человека с короткими волосами. А наметившийся уже года два как спортивный образ жизни изменил мои привычки в одежде, в которой от старого остались только узкие обтягивающие джинсы и тяжелые ботинки. Хотя кроссовки я люблю больше, а с ними косуху уже и не поносишь. Да и вообще быстро стало ясно не в теории, а на практике, что косуха очень отталкивала обычных «цивильных» людей. Народу ближе Вася гопник, чем волосатый чувак в кожаной куртке. Сюрпризом это не было, я все это понимал прекрасно и раньше, но одно дело понимать, а другое — ощутить на своей шкуре.
Если с отношением гопоты и всяких элементов со дна общества к неформалам все понятно, то про отношение «нормальных» среднестатистических людей к ним я расскажу отдельно, потому что неформальные явления и субкультуры приходят и уходят, а ксенофобия остается. И в этом плане простые четкие пацаны из неблагополучных семей честнее, прямолинейнее, чем ханжи из «цивилов».
Иначе говоря, в консервативном обществе всегда существует понятие «нормы», соответствие которой поощряется, а отход от нее карается осуждением, травлей и иногда чем похуже. На улице это были металлисты и панки, на дороге это мотоциклисты среди машин, в политике это оппозиция, в курении это вейп и айкос, в сексуальной сфере это ЛГБТ, а в социальной гендерной сфере это феминизм.
Сейчас я живу в стране, где отвечать за базар, пояснять за прикид не надо ни в каком возрасте. Да и в РФ я со своим потасканным лицом и седым ежиком на башке вызываю мало вопросов у всяких сомнительных элементов, а когда задаю их сам, то мне, как правило, очень полно отвечают. Но последние полгода-год я будто окунулся во времена своей молодости, и не где-нибудь, а в уютном фейсбучике. Оно понятно, почему — люди в базе своей не меняются. А приступы ксенофобии случаются не только по внешним проявлениям, но и по мировоззрению.
Весь мой жизненный опыт повернулся, с аккуратным щелчком встав на новое место. И теперь на меня, как из рога изобилия, льются объемные воспоминания. Странные поступки становятся понятными, мотивация отдельных людей становится прозрачной, отношения между мужчинами и женщинами раскладываются сразу в трех плоскостях, и становится видно, насколько важны факторы не только интеллекта, но и критического мышления, а также способности честно вести диалог с собой и партнером без этого вот «мужик должен» и «баба должна», хотя бы потому что в разных культурах эти «должны» различаются. Я в очередной раз увидел — теперь в сфере обсуждения гендеров, — что свет клином не сходится на том, что нам говорит общество и скармливает под соусом «так принято». Что можно выйти за рамки системы и жить счастливо, не трахая мозг ни себе, ни партнерше.
Все дело в том, что фемоптика — это расширение традиционного взгляда на устройство общества. Феминистки лучше «нормальных мужиков» © понимают, по каким законам функционирует патриархальное общество, психология «нормальных» мужчин и женщин, взаимоотношение с ними государства и общества. И все это потому, что каждая феминистка была там, была традиционной «нормальной» женщиной, которую воспитывали принцессой, учили срать фиалками, не драться, быть приличной и удобной. И они видят проблемы, которое патриархальное общество или не хочет видеть, или не может — ни видеть, ни решить.
И вот ты такой в новом неформальном фемоптическом прикиде выходишь на улицу — в русскоязычный интернет, где люди если и носят маски, то только любимые, в которых они хотели бы жить в обычной жизни, но ссыкотно. И будто садишься в машину времени и переносишься на 15 лет назад. В деревни провели оптоволокно. И снова, как наяву, видишь помятые молодые лица, которые просят попрыгать, обосновать почему «Металица» круче Круга и которые говорят, что если ты не слушаешь «Ме как ее талику» и носишь косуху и длинные волосы, то ты точно голубой, и сейчас мы тебе прочистим дымоход. Потому что других металлических банд они не знают.
Читая очередной псевдоинтеллектуальный высер саратовской дешевой копии Темы Л. в стиле «Не надо иметь никаких дел с феминистками», сводки новостей о владивосточном крестовом походе по виноваченью жертв насилия, которая сама пошла в ресторан, или еще одну пачку комментариев в стиле «Фемки истерички гыгы лол, я пришел эта, потроллить этих как иво эмансипированных», я вижу тех же самых гопников или «цивилов», которые довольно агрессивно не понимают, почему нельзя, как все, носить нормальные стрижки, одежду и слушать хорошую музыку, которую слушают все. Которые не понимают этого не тихо и про себя, а громко вслух, с предъявами в формате: «Ты меня не уважаешь, что ли?»
В какой-то момент ты к этому привыкаешь. Узнаешь все ветки возможных диалогов со всеми типами придурков. По аватаре, постам и первым фразам уже становится ясно, надолго ли ты с этими чуваками в комментах, какой шанс выйти при своем и без физических повреждений, как примерно строить с ними диалог. Привыкать — привыкаешь, а смириться не можешь.
Потому что все то же самое опять — неформалы как бы не люди. А феминизм — это неформальное течение нового времени, течение, которое сделает мир чуточку лучше. И пусть феминистки кажутся странными с традиционной точки зрения, но ведь это же не преступление, да? Тем более что они не нарушают закон, а хотят сделать так, чтобы его соблюдали, чтобы он работал, чтобы заявления подавали не 5%, а все жертвы изнасилований и домашних побоев и чтобы принимались не 20% от поданных, а все. И еще лучше — чтобы дома женщин не били, чтобы их не насиловали и не обвиняли в том, что сама виновата, а то видишь как вырядилась и в ресторан пошла. Вот такие они плохие, да? И да, они не только говорят, но и делают.
Ведь никто же не будет спорить с тем, что человек в другой одежде или с мировоззрением все равно человек, и что он тоже хочет, чтобы его права соблюдались? Ведь никто не будет спорить с тем, что эти права должны соблюдаться, особенно если УК нам как бы намекает на это. Никто в здравом уме с этим не спорит вроде бы даже. А потом очень часто всплывает жирное «НО». Это вот то самое «Ты хороший человек, только вот это состриги, вот это вынь, вот это перестань слушать и вот это сними», перешедшее в «Ты хороший человек, только выбрось из головы эту феминистическу истерию».
У меня в читателях очень много умных образованных людей, которые не разделяют феминистического взгляда на вещи. Это нормально, это не преступление. Если вы дочитали до этого места, то я хочу вам пожелать выдержки и не мешать неформалам бороться за свои права и права других людей. Потому что они тоже люди и потому что они борются за то, что у вас уже есть. Если вы узнали себя и вам не понравилось, то я хочу опять же пожелать вам выдержки и еще воздержаться от требований пояснить за прикид и ответить за базар, когда вы говорите с феминисткой. Она сможет. А если не сможет, то это не значит, что феминизм плохой или неправ. Это значит, что вы плохо поговорили и послушали. И если вам действительно интересен вопрос, идите в Гугл. Не мешайте людям жить так, как они хотят, особенно если «как они хотят» — это про сделать жизнь лучше не только для женщин, но и даже для мужчин.
А если вы дочитали до этого абзаца, узнали себя и вас триггернуло, то давайте обнимемся. В конце концов все будет хорошо. В крайнем случае — плохо.