за что арестовали радищева
«Бунтовщик — хуже Пугачева»: как репрессировали Радищева
К моменту публикации книги «Путешествие из Петербурга в Москву» жизнь Александра Радищева складывалась достаточно благополучно — поступив на службу в коллегию, отвечавшую за торговлю и промышленность, он дослужился к 1790 году до поста главы Петербургской таможни.
«Кто знает голоса русских народных песен, тот признается, что есть в них нечто, скорбь душевную означающее. Все почти голоса таковых песен суть тону мягкого. В них найдешь образование души нашего народа».
Заметки для будущей книги он начал собирать с 1780-х годов. Работа протекала на фоне крупных исторических событий: американская борьба за независимость и французская революция будоражили умы его современников. Откликом на события в США стала ода «Вольность» 1783 года, которая впоследствии частично вошла в его основной труд.
В 1785 году Радищев описал продажу простых крестьян на торгах за долги помещика, впоследствии этот очерк стал основой для главы «Медное». Через год он описал историю возникновения цензуры, а также безразличное отношение начальства, которое боятся будить собственные подчиненные (главы «Торжок» и «Чудово»).
По мере накопления материала Радищев решил выбрать в качестве подходящей формы жанр «сентиментального путешествия», который он заимствовал у Лоренса Стерна. Этот ход позволил обойти цензоров — петербургский обер-полицмейстер Никита Рылеев просмотрел только содержание, увидел лишь названия городов и решил, что имеет дело с путеводителем.
«Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвленна стала я почувствовал, что возможно всякому соучастником быть во благодействии себе подобных», — говорилось в посвящении Кутузову, размещенному в начале книги.
В 25 главах, поименованных по названиям почтовых станций на пути из одного города в другой, содержались зарисовки быта и нравов представителей разных сословий. Основной акцент Радищев сделал на бесправном положении крестьян, в его представлении — «естественных людей», не испорченных ложными благами цивилизации.
«Посмотри на русского человека; найдешь его задумчива. Если захочет разогнать скуку или, как то он сам называет, если захочет повеселиться, то идет в кабак. В веселии своем порывист, отважен, сварлив. Если что-либо случится не по нем, то скоро начинает спор или битву. Бурлак, идущий в кабак повеся голову и возвращающийся обагренный кровию от оплеух, многое может решить доселе гадательное в истории, российской».
«Ценсура сделана нянькою рассудка, остроумия, воображения, всего великого и изящного. Но где есть няньки, то следует, что есть ребята, ходят на помочах, от чего нередко бывают кривые ноги; где есть опекуны, следует, что есть малолетные, незрелые разумы, которые собою править не могут».
На отпечатанных экземплярах отсутствовало имя автора. Тем не менее, Екатерина II, которой «Путешествие из Петербурга в Москву» принес Державин, узнала правду. С ее легкой руки к Радищеву навсегда пристает определение «бунтовщик — хуже Пугачева».
Радищева арестовали в конце июня и заключили в Петропавловскую крепость. Весь следующий месяц шло следствие. По его итогам палата уголовного суда вынесла смертный приговор, в ожидании исполнения которого Радищев составил завещание и начал работу над сочинением «Филарет милостивый», где в иносказательной манере изложил и свою историю духовного становления.
«Ведай, что ты (царь) первейший в обществе можешь быть убийца, первейший разбойник, первейший предатель, первейший нарушитель общия тишины, враг лютейший, устремляющий злость свою на внутренность слабого. Ты виною будешь, если мать восплачет о сыне своем, убиенном на ратном поле, и жена о муже своем; ибо опасность плена едва оправдать может убийство, войною называемое. Ты виною будешь, если запустеет нива».
Однако привести приговор в исполнение не довелось. В честь заключения мира со Швецией Екатерина подписала указ, которым заменила смертную казнь на десятилетнюю ссылку в Сибирь, в Илимский острог. Кандалы с Радищева сняли только в Нижнем Новгороде, в декабре он прибыл в Тобольск, где прожил до конца июля 1791 года.
В марте 1791-го к нему приехала младшая сестра покойной жены Елизавета Рубановская вместе с его детьми. Они начали жить как супруги, их брак не был узаконен церковью, а отец Радищева отказался признавать детей Рубановской-младшей.
В Илимск писатель прибыл в январе 1792 года и прожил там пять лет. На протяжении всей дороги он вел «Записки путешествия в Сибирь», в которых излагал свои географические, исторические и этнографические наблюдения.
С 1792 года Радищев работал над философским трактатом «О человеке, его смертности и бессмертии», в котором сравнивал себя с Галилеем: «Галилей влечется в темницу, друг ваш в Илимск заточается».
Когда эпоха царствования Екатерины II закончилась, Павел I издал указ, разрешающий Радищеву покинуть Илимск и жить «под тайным надзором в своих деревнях». Рубановская умерла в Тобольске, откуда Радищев отправился дальше в Москву. Проведя там несколько дней, он обосновался в своем имении Немцово в Калужской области.
Окончательно опального мыслителя помиловал Александр I, при котором Радищева зачислили в комиссию по составлению законов, где тот занимался вопросами отмены телесных наказаний, веротерпимости, свободы печати и торговли.
Существует несколько версий смерти Радищева. По наиболее распространенной, он решил покончить с собой после жесткой критики своего проекта либерального уложения со стороны графа Петра Завадовского, который якобы упомянул в разговоре о Сибири.
Тем не менее, историк Дмитрий Бабкин утверждает, что причиной смерти стало то, что Радищев случайно выпил стакан с «крепкой водкой для выжиги старых офицерских эполет его старшего сына».
В документах о захоронении указано, что Радищев «умер чахоткою» и был похоронен вблизи храма по православному обряду со священником, в то время как самоубийц хоронили за оградой кладбища.
Несмотря на запрет, наложенный на публикацию «Путешествия из Петербурга в Москву», Радищев стал вдохновителем первых русских вольнодумцев. Его читали декабристы, Александр Грибоедов и Александр Пушкин (выступавший с резкой критикой писателя).
Новое рождение книга получила в 1858 году благодаря публикации в Лондоне Александром Герценом. Владимир Ленин впоследствии называл Радищева «первым русским революционером», а Анатолий Луначарский — «пророком революции». Тем не менее, главное его сочинение до 70-х годов очень скромно издавалось в СССР, однако его влияние переоценить невозможно.
Уважаемые друзья! Обязательно ставьте лайки и подписывайтесь на сайт и делитесь своим мнением в комментариях!
Рекомендую также прочесть :
Почему после смерти Сталина диктор Левитан исчез из эфира (https://otari.mirtesen.ru/blog/43355982086/)
«У нас длинные руки!»: как чекисты первый раз ликвидировали за границей врага СССР (https://otari.mirtesen.ru/blog/43605440459/)
Самый вопиющий случай в СССР: как советский суд наказал американцев за расизм (https://otari.mirtesen.ru/blog/43958659205/)
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов
Заметки о писателе, которого едва не казнили за книгу
6 августа (24 июля по старому стилю) 1790 года литератора Радищева приговорили к смертной казни, которую Екатерина заменила ссылкой в Сибирь. Это был первый и оставшийся единственным в истории императорской России случай, когда к высшей мере приговорили за написание текста.
Звезда противника самодержавия Александра Радищева взошла в советское время. В учебниках истории того периода его называли не иначе, как «первым русским революционером», и приводили слова Екатерины II, что он «бунтовщик, хуже Пугачёва». Согласно ленинскому плану монументальной пропаганды, ему одному из первых поставили памятник. Бюст его простоял недолго, однажды упав, он разбился. Кем на самом деле был противоречивый Александр Радищев?
Про бунт Пугачёва в тогдашней историографии, базировавшейся на классовой борьбе, писали много, хотя о многом большинство читателей и не подозревало. Не обо всём замалчивали, но и не выпячивали: «будешь много знать, скоро состаришься». Историки писали в духе линии партии и т. д. и т. п.
В школьную программу входило «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева. Скучнее него было разве что «Что делать» Чернышевского. Но если это произведение «перепахало», по его собственному признанию, Ленина, то Радищев разозлил саму российскую императрицу и заставил Пушкина написать «Путешествие из Москвы в Петербург», т. е. наоборот, чем у его тёзки.
«И враги человеку — домашние его»
Вынесенные в подзаголовок слова Иисуса Христа, записанные в Евангелии от Матфея, сказаны совсем по иному поводу. Но думается, что в контексте любого предательства можно сказать лишь одно — предают только свои, начиная с Иуды. Сын богатого дворянина и матери, происходящей из старинного дворянского рода, вдруг посчитал себя «первым подвизателем» французских революционеров. Для него самодержавие подобно мифическому псу Церберу — «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй».
Желание прославиться может привести к эксгибиционизму в духе Руссо, к описанию патологии в манере маркиза де Сада, способно сжечь одно из семи чудес света, а ныне некоторые особи губят себя, делая селфи, наш соотечественник для того, чтобы его увенчали лавровым венком литератора, не имея к этому ни призвания, ни друзей-единомышленников, решился на провокацию.
Другое дело, что Государыня была чересчур уж государственным мужем и спустя год после Французской революции усмотрела в произведении выпускника Лейпцигской альма-матер призыв к мятежу. Тут Екатерина верно ухватила: Александр Николаевич не переваривал крепостнические порядки.
«Истинный представитель полупросвещения»
Именно таким «наше всё» представил Радищева. Пушкин ловко обыграл слово Просвещение, вывернув его наизнанку и показав его исподнее. За богоборческими инвективами французских просветителей скрывалась непомерная гордыня. Не по этой ли причине они так ненавидели Церковь, которая осуждает её как самый страшный грех?
Пушкин, с младых ногтей большой поклонник Вольтера, получивший от сотоварищей кличку «француз» за любовь к французской беллетристике, за большие деньги раздобыл запрещенную книжицу Радищева. Наш гений разглядел в политическом бестселлере взгляды эклектика. Между прочим, Екатерина Вторая к тому язвительно добавила, что автор «сложения хилого и всё видит в тёмно-чёрном цвете».
Во всяком случае произведение Радищева не относится ни к жанру бытописания, ни травелога, ни зарисовок с натуры. Изучать по нему историю России так, как это можно сделать по произведениям русских классиков, невозможно. Это скорее памфлет с целью привлечь к себе внимание. Не верьте никому на слово, а Пушкину верить можно. Прочтите его очерк «Александр Радищев». Этого будет довольно.
Добавьте «Правду.Ру» в свои источники в Яндекс.Новости или News.Google, либо Яндекс.Дзен
Быстрые новости в Telegram-канале Правды.Ру. Не забудьте подписаться, чтоб быть в курсе событий.
Как Радищева наказали за «Путешествие из Петербурга в Москву»
К моменту публикации книги «Путешествие из Петербурга в Москву» жизнь Александра Радищева складывалась достаточно благополучно — поступив на службу в коллегию, отвечавшую за торговлю и промышленность, он дослужился к 1790 году до поста главы Петербургской таможни.
«Кто знает голоса русских народных песен, тот признается, что есть в них нечто, скорбь душевную означающее. Все почти голоса таковых песен суть тону мягкого. В них найдешь образование души нашего народа».
Заметки для будущей книги он начал собирать с 1780-х годов. Работа протекала на фоне крупных исторических событий: американская борьба за независимость и французская революция будоражили умы его современников. Откликом на события в США стала ода «Вольность» 1783 года, которая впоследствии частично вошла в его основной труд.
В 1785 году Радищев описал продажу простых крестьян на торгах за долги помещика, впоследствии этот очерк стал основой для главы «Медное». Через год он описал историю возникновения цензуры, а также безразличное отношение начальства, которое боятся будить собственные подчиненные (главы «Торжок» и «Чудово»).
По мере накопления материала Радищев решил выбрать в качестве подходящей формы жанр «сентиментального путешествия», который он заимствовал у Лоренса Стерна. Этот ход позволил обойти цензоров — петербургский обер-полицмейстер Никита Рылеев просмотрел только содержание, увидел лишь названия городов и решил, что имеет дело с путеводителем.
«Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвленна стала я почувствовал, что возможно всякому соучастником быть во благодействии себе подобных», — говорилось в посвящении Кутузову, размещенному в начале книги.
В 25 главах, поименованных по названиям почтовых станций на пути из одного города в другой, содержались зарисовки быта и нравов представителей разных сословий. Основной акцент Радищев сделал на бесправном положении крестьян, в его представлении — «естественных людей», не испорченных ложными благами цивилизации.
«Посмотри на русского человека; найдешь его задумчива. Если захочет разогнать скуку или, как то он сам называет, если захочет повеселиться, то идет в кабак. В веселии своем порывист, отважен, сварлив. Если что-либо случится не по нем, то скоро начинает спор или битву. Бурлак, идущий в кабак повеся голову и возвращающийся обагренный кровию от оплеух, многое может решить доселе гадательное в истории, российской».
Помимо этого, в книге затрагиваются проблемы судопроизводства, воспитания и образования, науки, литературы, государственной власти и цензуры.
«Ценсура сделана нянькою рассудка, остроумия, воображения, всего великого и изящного. Но где есть няньки, то следует, что есть ребята, ходят на помочах, от чего нередко бывают кривые ноги; где есть опекуны, следует, что есть малолетные, незрелые разумы, которые собою править не могут».
На отпечатанных экземплярах отсутствовало имя автора. Тем не менее, Екатерина II, которой «Путешествие из Петербурга в Москву» принес Державин, узнала правду. С ее легкой руки к Радищеву навсегда пристает определение «бунтовщик — хуже Пугачева».
Радищева арестовали в конце июня и заключили в Петропавловскую крепость. Весь следующий месяц шло следствие. По его итогам палата уголовного суда вынесла смертный приговор, в ожидании исполнения которого Радищев составил завещание и начал работу над сочинением «Филарет милостивый», где в иносказательной манере изложил и свою историю духовного становления.
«Ведай, что ты (царь) первейший в обществе можешь быть убийца, первейший разбойник, первейший предатель, первейший нарушитель общия тишины, враг лютейший, устремляющий злость свою на внутренность слабого. Ты виною будешь, если мать восплачет о сыне своем, убиенном на ратном поле, и жена о муже своем; ибо опасность плена едва оправдать может убийство, войною называемое. Ты виною будешь, если запустеет нива».
Однако привести приговор в исполнение не довелось. В честь заключения мира со Швецией Екатерина подписала указ, которым заменила смертную казнь на десятилетнюю ссылку в Сибирь, в Илимский острог. Кандалы с Радищева сняли только в Нижнем Новгороде, в декабре он прибыл в Тобольск, где прожил до конца июля 1791 года.
В марте 1791-го к нему приехала младшая сестра покойной жены Елизавета Рубановская вместе с его детьми. Они начали жить как супруги, их брак не был узаконен церковью, а отец Радищева отказался признавать детей Рубановской-младшей.
В Илимск писатель прибыл в январе 1792 года и прожил там пять лет. На протяжении всей дороги он вел «Записки путешествия в Сибирь», в которых излагал свои географические, исторические и этнографические наблюдения.
С 1792 года Радищев работал над философским трактатом «О человеке, его смертности и бессмертии», в котором сравнивал себя с Галилеем: «Галилей влечется в темницу, друг ваш в Илимск заточается».
Когда эпоха царствования Екатерины II закончилась, Павел I издал указ, разрешающий Радищеву покинуть Илимск и жить «под тайным надзором в своих деревнях». Рубановская умерла в Тобольске, откуда Радищев отправился дальше в Москву. Проведя там несколько дней, он обосновался в своем имении Немцово в Калужской области.
Окончательно опального мыслителя помиловал Александр I, при котором Радищева зачислили в комиссию по составлению законов, где тот занимался вопросами отмены телесных наказаний, веротерпимости, свободы печати и торговли.
Существует несколько версий смерти Радищева. По наиболее распространенной, он решил покончить с собой после жесткой критики своего проекта либерального уложения со стороны графа Петра Завадовского, который якобы упомянул в разговоре о Сибири.
Тем не менее, историк Дмитрий Бабкин утверждает, что причиной смерти стало то, что Радищев случайно выпил стакан с «крепкой водкой для выжиги старых офицерских эполет его старшего сына».
В документах о захоронении указано, что Радищев «умер чахоткою» и был похоронен вблизи храма по православному обряду со священником, в то время как самоубийц хоронили за оградой кладбища.
Несмотря на запрет, наложенный на публикацию «Путешествия из Петербурга в Москву», Радищев стал вдохновителем первых русских вольнодумцев. Его читали декабристы, Александр Грибоедов и Александр Пушкин (выступавший с резкой критикой писателя).
Новое рождение книга получила в 1858 году благодаря публикации в Лондоне Александром Герценом. Владимир Ленин впоследствии называл Радищева «первым русским революционером», а Анатолий Луначарский — «пророком революции». Тем не менее, главное его сочинение до 70-х годов очень скромно издавалось в СССР, однако его влияние переоценить невозможно.
Сифилис полупросвещения
Родившийся 270 лет назад Александр Радищев создал риторику российской оппозиции, обвинив в своей дурной болезни правительство
Лицо Александра Радищева было хорошо знакомо нескольким поколениям советских школьников. Тонкий, немного высокомерный, чем-то напоминавший чертами лица популярного артиста Олега Янковского, портрет неизменно помещался на обложке учебника истории за 7-й класс, авторства академика Нечкиной и педагога Лейбенгруба.
Представлять всю русскую историю от древних славян до конца XVIII века было доверено советской властью пятерым: Стенька Разин, Емельян Пугачёв, Александр Суворов (с Пугачёвым они особенно хорошо смотрелись вместе), Михаил Ломоносов и охарактеризовавший его литературное и научное творчество с изрядным ядом Александр Радищев. Ни князя Владимира, ни Александра Невского, ни Сергия Радонежского, ни Ивана III, ни Минина и Пожарского, ни Петра I в этот символический «пантеон» так и не внесли…
Заслуги каждого из четырёх соседей Радищева были понятны. Стенька и Емелька – бунтовщики, сотрясатели государственных основ, погубившие каждый тысячи людей – практические революционеры. Ломоносов – родоначальник русской науки. Суворов – великий полководец, которого Сталин перед войной вернул в канон советского патриотизма. Но что же сделал Радищев? Учебник сообщал, что в своём произведении «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищев обличил крепостничество как систему и проклял его, показав себя первым русским революционером-республиканцем.
Обложка книги А. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», 1790 год. Фото: www.globallookpress.com
Сама судьба революционера выглядела абсурдно. Совершенно невозможно себе представить, чтобы некто, грозивший плахой не то что товарищу Сталину – товарищу Брежневу, отделался бы шестилетней ссылкой в Приангарье, смог вернуться в столицу и получить работу в важнейшем госучреждении. «Ужасы» жизни Радищева обличали советскую власть куда больше, чем его книга – крепостничество. Но авторы учебника этого не замечали – в сконструированном ими мире все жестокости царили только по ту сторону выстрела «Авроры».
И всё-таки как же так странно могла сложиться жизнь «первого русского революционера»? Всё дело в том, что никаким революционером Радищев не был. Это был ритор и фразёр, который в наши дни, скорее всего, приобрёл бы скандальную славу злоязычного блогера и создателя анонимного Telegram-канала.
Родившийся 20 (31) августа 1749 года молодой дворянин Боровского уезда Александр Радищев состоял в числе пажей Екатерины II. Затем по распоряжению императрицы был направлен в Германию для обучения в Лейпцигском университете, где получил некоторые знания, преимущественно из трудов французских философов-просветителей, а также – сифилис, который, как сам он утверждает в «Путешествии», передал по наследству детям. Вернувшись в Россию, сделал неплохую карьеру в Коммерц-коллегии под крылом её президента, графа Александра Романовича Воронцова, и дослужился до поста начальника Петербургской таможни.
Санкт-Петербург, конец 18-го века. Репродукция с рисунка: www.globallookpress.com
Иными словами, Радищев был вполне успешным государственным чиновником, жил в собственном доме, располагал достаточными средствами не только для путешествий, но и для содержания частной типографии, увлекался идеями масонов-мартинистов, многочисленные выражения которых присутствуют в его книге, и пламенным последователем и подражателем учений французских философов, к тому же снедаемым жаждой литературной славы и писательским зудом.
Так и родилось на свет «Путешествие из Петербурга в Москву». Хаотичное произведение, составленное из отдельных глав – станций по дороге из столицы северной в столицу древнюю. Часть из этих глав – зарисовки якобы с натуры, касающиеся по большей части тяжёлой крестьянской жизни. Часть – политические сатиры на Екатерину, рассуждения о переустройстве законов и государственного правления, рассуждения о русской поэзии и её признанном тогда классике Ломоносове. Есть и стихотворная вставка – фрагменты оды «Вольность» со скандальным «мщение природы на плаху возвело царя».
Этот причудливый литературный салат был изложен на очень тяжёлом, перегруженном ненужными славянизмами и архаизмами языке, крайне риторичным и высокопарным и столь же крайне сентиментальным слогом, в котором брань перемежается с патетическими восклицаниями: «звери алчные, пиявицы ненасытные». Всё это было еще и обильно снабжено клубничкой (по примеру «Персидских писем» Монтескьё) и выпадами в адрес священников и монахов, также заимствованными (зачастую с помощью простого перевода) у французов.
Книга и в самом деле была скандальной – она содержала незавуалированные «сатирические» оскорбления в адрес самой императрицы и её вельмож, не только обличение крепостничества, каковыми в 1790 году было никого не удивить, но и прямые подстрекательства к бунту и апологию насилия на всех уровнях – от выражаемого намерения бить мелких чиновников до оправдания убийства крестьянами помещика и призывов по примеру Кромвеля возвести царя на плаху. Всё это обосновывалось прямым плагиатом идей Руссо об общественном договоре и антирабовладельческой «Истории обеих Индий» аббата Рейналя.
В другую эпоху такая книга, возможно, сошла бы Радищеву с рук – его бы пожурил Степан Иванович Шешковский, выразила бы недовольство императрица, но никаких уголовных последствий дело бы не имело. Однако на дворе был 1790 год – во Франции уже бушевала революция.
Карта дороги от Москвы до Санкт-Петербурга, конец 18-го века. Фото: www.globallookpress.com
Радищев был слишком похож и по своему социальному происхождению и статусу, и по своей радикальной безответственной риторике именно на этих деятелей первого этапа французской революции, чтобы Екатерина не уловила пугающего сходства. Несколько дней она «с жаром и чувствительностью» пишет замечания на «Путешествие» и говорит о нём.
Страница за страницей Екатерина отмечает у Радищева опасные французские идеи, оставляет саркастические замечания и в конечном счёте делает резюме:
Скажите сочинителю, что я читала ево книгу от доски до доски, и прочтя усумнилась, не зделано ли ему мною какая обида? ибо судить ево не хочу, дондеже не выслушен, хотя он судит царей, не выслушивая их оправдание.
Однако даже в таких чрезвычайных обстоятельствах императрица решила не опускаться до литературной полемики с грозившей царям плахою. Приговорённый к смерти Радищев был помилован и отправлен в Сибирь, куда за ним последовала жена.
Ссылка оказалась недолгой – император Павел, переиначивший решительно всё, что делала матушка, помиловал Радищева (как и вожака польских инсургентов Костюшко). Причиной тому, возможно, был не только дух противоречия у самодержца, но и одобрение многого из написанного Радищевым. Немало страниц «Путешествия» представляют собой злую, за гранью непристойности, сатиру лично на Екатерину и на её ближайших сановников, включая ненавистного Павлу Петровичу Потёмкина. Вполне вероятно, кстати, что эти выпады не были лишь личной инициативой Радищева, исходя от стоявшей за его спиной полуоппозиционной группировки либерально настроенных Воронцовых.
Сам в молодости не чуждый своего рода «республиканства», император соглашался со многими оценками Радищева по крестьянскому вопросу. Если сравнить перечень крестьянских преобразований Павла I с основными болевыми точками, указанными в «Путешествии», то трудно отделаться от впечатления, что император принимал меры, сообразуясь с радищевской книгой. Это ограничение барщины тремя днями (глава «Любани»), запрет разлучения семей при продаже крепостных (глава «Медное»), отмена хлебной повинности (глава «Вышний Волочок»), привлечение крепостных крестьян к присяге императору («восстановление земледельца в звании гражданина» из главы «Хотилов»). Созвучны Радищеву окажутся и многие антидворянские меры Павла I, внесшие свой вклад в его скорое трагическое убийство.
Портрет императора Павла I. Фото: www.globallookpress.com
Эта дворцовая «революция» привела и к новому карьерному взлёту «первого революционера». Радищев вместе со своим покровителем А. Р. Воронцовым, ставшим канцлером и главой Комиссии по составлению законов, создаёт, по сути, конституционный проект для Александра I – «Всемилостивейшую жалованную грамоту», предусматривавшую обширный перечень гражданских свобод. Грамоту в итоге отвергли в Негласном комитете как слишком радикальную, однако Сибирью никто Радищеву, конечно, не угрожал. Это было «дней александровых прекрасное начало», покровители Воронцовы были всесильны, сам Радищев умел прилаживаться к обстоятельствам и в стихотворении «Осьмнадцатый век» прославлял не только Петра Великого и Александра, но и едва не казнившую его Екатерину. Впрочем, и его собственный радикализм изрядно поубавился, как и у большинства просвещенцев, увидевших последствия своих идей в эпоху якобинского террора.
Согласимся – образа революционера из этой биографии успешного до времени чиновника, покровительствуемого вельможами, не поплатившегося головой даже за неслыханные дерзости, влиявшего на политику, едва не написавшего для России конституцию, ну никак не получается. Радищев, пользуясь современной терминологией, был скорее «сислибом», перешедшим в какой-то момент черту.
Но черту он и в самом деле перешёл. Его вклад в революционное движение в России XIX-XXI веков – не столько революционные идеи, какая-то программа, сколько революционная фраза. Определённый дискурс, основные фигуры которого воспроизводятся и по сей день всеми фракциями прогрессивной российской оппозиции, порой в неизменном виде. Какой бы мотив из современных излияний российских либералов и революционеров мы ни взяли, мы непременно обнаружим его у Радищева.
Во-первых, это пропагандистская ложь. Давно уже было замечено, что вместо того, чтобы обличать крепостничество на реальных примерах вроде истории Салтычихи, прекрасно всем известной, Радищев выдумывает одну за другой недостоверные повести, сгущает краски и обильно уснащает вымышленные сентиментальные эпизоды проклятиями и бранью в адрес дворян и царской власти.
Эта ложь сочетается у Радищева с систематической и несколько наивной слепотой, на которую обратил внимание ещё Пушкин:
Радищев, заставив свою хозяйку жаловаться на голод и неурожай, оканчивает картину нужды и бедствия сею чертою: и начала сажать хлебы в печь.
Точно так же у страждущего крестьянина в главе «Любани», вынужденного гнуть спину на барщине всякий будний день и лишь в воскресенье и ночью работающего на себя, обнаруживается… две лошади, черта ну никак не связанная с бедственным положением. Анюта из Едрово также оказывается обеспеченной невестой:
Батюшка нам оставил пять лошадей и три коровы. Есть и мелкого скота и птиц довольно; но нет в дому работника.
Приводимые автором факты серьёзно корректируют его риторическое возмущение крестьянской нищетой. Но описывающий русских мужиков по модели рабов аббата Рейналя в Индиях Радищев не замечает противоречий и гнёт свою линию дальше.
В-третьих, это манера обвинять власть во всём, включая собственные несчастья и пороки. Обильно усластив некоторые главы своей книги клубничкой, Радищев многие страницы проливает слёзы над переданным им детям сифилисом, после чего обвиняет в этой беде… власть. Мол, та ради поддержания административного спокойствия покровительствует публичным домам и тем самым содействует заразе. Любопытно, что сетования о сифилисе сочетаются у Радищева с историей о том, как он от избытка чувств поцеловал понравившуюся ему пятнадцатилетнюю крестьянку Анюту (глава «Едрово»). Об опасности, которой он подвергает девушку, сентиментально-радикальный барин даже не подумал.
Описывают следствии дурной болезны, которую сочинитель имел; вины ею же оной приписывает… правительству… совокупляет к тому брани и ругательствы на проповедующих всегда мир и тишину,
– язвительно отметила эти черты радищевского дискурса Екатерина II.
Симферополь. Фрагмент восстановленного памятника императрице Екатерине II. Фото: Алексей Павлишак/ТАСС
Ненависть к стабильности, миру и порядку – четвёртая черта выработанной Радищевым радикальной оппозиционной риторики. Тишину и покой в стране он представляет как результат жесточайшего насилия, а не как естественное и блаженное состояние общества. «Да не ослепимся внешним спокойствием государства и его устройством и для сих только причин да не почтем оное блаженным», – вдалбливает он читателю.
Сочинитель не любит слов тишина и покой?
– справедливо заметила императрица.
Пятая черта радищевского произведения, также в полной мере унаследованная российской оппозицией, – это сепаратистское «новгородство». Риторический культ республиканского Великого Новгорода как якобы свободной земли, порабощённой «московским деспотизмом». Путая Ивана III и Ивана IV, он ставит под сомнение само право России присоединить к себе эту «ганзейскую» землю:
Какое он имел право свирепствовать против них; какое он имел право присвоять Новгород?
Шестая черта радищевской риторики, пожалуй наиболее антипатичная, – это систематическая апологетика насилия со стороны действительно или мнимо угнетённых в отношении средней руки чиновничества и помещиков, по сути расчеловечивание жертв радикализма.
То лирический герой хочет бить почтового чиновника, не давшего лошадей. То один из героев вставных новелл ярится на начальника, которого денщик не хотел разбудить, чтобы дать лодку для спасения тонувших – притом что, как справедливо заметила государыня, «рибачии лодки можно нанимать и без командира скарея, нежели по ево приказанию». Из малопримечтальных и ничего не значащих жизненных эпизодов Радищев пытается сконструировать образ «бездушной системы», против которой допустимы любые методы. Приём чрезвычайно популярный сегодня.
Увенчивается эта апология насилия в главе «Зайцово» прямым оправданием убийства помещика-ассессора и его сыновей взбунтовавшимися крестьянами. Помещик (скорее всего, вымышленный по образцу античных рабовладельцев, подобных описанному Диодором Сицилийским Дамофилу) имеет малопривлекательные черты, однако он никого из тиранимых крестьян не убивает. С ним же и его сыновьями крестьяне расправляются за «бесчеловечность», а очередной радищевский рассказчик, служащий по судейской части, пытается оправдать это убийство антикрепостнической риторикой.
Екатерина всё это рассуждение с апологией убийства господ справедливо обозначила как «яд французский» и возразила:
Закономерно, что в конечном счёте произведение выводит автора на апологию Кромвеля и его расправы над королём-мучеником Карлом I – в этой расправе Радищев видит сведение счётов со всей ненавистной «системой».
Фото: OlegDoroshin / Shutterstock.com
Эта заимствованная «полумудрость» – восьмая черта токсичного радищевского наследства, которую опять же проницательно отметила в своей критике ещё Екатерина II, а вслед за нею подчеркнул Пушкин.
Родился с необузданной амбиции и, готовясь к вышным степеням, да ныне еще не дошед, желчь нетерпение разлилось по всюда на все установленное и произвело особое умствование, взятое однако из разных полумудрецов сего века, как то Руссо, аббе Рейнала и тому гипохондрику подобные; касательно же метафизику мартинист,
И в самом деле – целые десятки страниц «Путешествия из Петербурга в Москву» наполнены прямыми выписками, переводами и плагиатом из сочинений просвещенцев – Рейналя, Руссо и других. Эти рассуждения чрезвычайно плохо прилажены к русской почве и контексту. Их чужеродность бросается в глаза, когда, упоминая свой кофе с сахаром, выпитый в крестьянской избе, автор вдруг начинает бичевать эксплуатацию чёрных рабов, этот сахар выращивавших. Абсолютно актуальная для тогдашней колониальной Европы проблема, выражавшаяся даже в бойкоте сахара (Радищев его бойкотировать и не вздумал), в тексте, посвящённом бедам русского крепостничества, выглядит совершенно искусственно.
Длинное рассуждение о цензуре, заведённой в Европе проклинаемыми автором священниками и инквизиторами, также выдаёт французский источник, искусственно приложенный к русской действительности. Видно, что перед нами – плохо переваренные иноземные теории, а не указание подлинных русских проблем и нужд.
Совершенно оторванными от действительности и утопическими оказываются рассуждения Радищева о семье, в которых императрице сразу бросилась в глаза попытка подорвать, сделать нравственно несущественной патриархальную связь отца с сыновьями. Столь же нелепыми выглядят и попытки представить общественный договор как соглашение, которое может быть произвольно отозвано гражданином в любой момент, как только он сочтёт этот договор для себя невыгодным. До такого абсурда не доходил и Руссо, который как раз понимал нерасторжимость общественного договора.
В этих рассуждениях мы видим тот самый путь полупросвещения, на который как на главное зло радищевских построений указал Пушкин в своей образцовой статье «Александр Радищев», написанной с позиций просвещённого консерватизма:
В Радищеве отразилась вся французская философия его века: скептицизм Вольтера, филантропия Руссо, политический цинизм Дидрота и Реналя; но всё в нескладном, искажённом виде, как все предметы криво отражаются в кривом зеркале. Он есть истинный представитель полупросвещения. Невежественное презрение ко всему прошедшему, слабоумное изумление перед своим веком, слепое пристрастие к новизне, частные поверхностные сведения, наобум приноровленные ко всему, – вот что мы видим в Радищеве.
Представителями консервативного просвещения – от Екатерины II, Фонвизина и Карамзина до Пушкина и Вяземского – сформирован отчётливый полемический образ полупросвещения, для которого характерно соединение двух отрицательных черт. Первая – радикализм – сочетание умственной поверхностности, амбициозности, мечтательности, «катилинства», склонности к решительным и авантюристическим действиям, по сути – якобинству. Вторая – презрение к отечеству и народу, отчуждённость от русских начал и традиции, некритическая приверженность новому и иностранному. Отождествление просвещения и цивилизации с западными, европейскими началами, превращающее полупросвещенца в духовного иностранца.
Нетрудно увидеть, что именно эти черты полупросвещенца составляют основу того образа русской, а затем советской интеллигенции, который обозначен авторами веховской традиции. «Образованщина» Солженицына оказывается новым именем для того же явления.
Сам Радищев, по всей видимости, не был слишком злым или очень уж плохим человеком. Это был невротик, склонный к мечтательству, сентиментальности и радикальному политическому фразёрству. На французской почве из него, с выраженной склонностью к оправданию насилия, вполне мог выйти кровавый маньяк типа Робеспьера и Марата.
На русской же, в условиях стеснительного самодержавия, его рассуждения о быте крепостных крестьян, которым он, по всей видимости, искренне сочувствовал, повлияли на правительственные реформы Павла I и Александра I, отчасти облегчившие положение крепостных и убравшие наиболее очевидные позорные атрибуты, сближавшие крепостничество с рабством. Программа Радищева лучше всего подходила под эволюционные реформы, а не под тираноборческие провокационные угрозы автора «Путешествия».
Однако, увы, на последующую русскую историю оказала влияние прежде всего именно шумливая радищевская фраза, равно как и сам вымышленный, искусственно сконструированный образ «страдальца». Радикальное фразёрство Радищева оказалось чрезвычайно живучим в веках. Достаточно прислушаться к «прогрессивным» толкам в нынешних российских соцсетях и проанализировать выступления наших штатных либералов и идущей за ними массовки, чтобы признать: не избавились мы от этого токсичного наследия и по сей день.