за что казнили искандера челеби
Споры о том, как завершилась жизнь Ибрагима Паши (Pargalı İbrahim Paşa), великого визиря Османской империи, не утихают по сей день. Каковы же причины того, что падишах Сулейман, так сильно привязанный к другу юности и безгранично доверявший ему, погубил его собственными руками? Ведь глава государства, наделяя ближайшего товарища властью, поклялся беречь Ибрагима даже от самого себя!
Интересные факты о Паргалы Ибрагим Паше
Миниатюра Ибрагим Паша в Топкапы
Гибель Ибрагима Паши
Садразам Паргалы Ибрагим Паша
Основной причиной гибели Ибрагима Паши стала его гордыня. Когда из простого сокольничего он неожиданно возвысился до второго человека в государстве, им овладела мания величия, справиться с которой было невозможно. Ибрагим, всегда бывший простым рабом, возомнил себя равным падишаху и стал совершать проступки один за другим. Такое поведение настолько огорчило Сулеймана Великолепного и подорвало в нем веру в друга и соратника, что он нарушил данное обещание.
Подробности кончины Ибрагима Паши описал Исмаил Метин в литературно-историческом творении «Кровавая история Османов».
Паргалы — от тур. Pargalı (именно так очень часто называл султан Сулейман Ибрагима, по месту его рождения – Парга) только возвратился из очередного военного похода. Шел священный месяц Рамадан. Падишах пригласил визиря поужинать, они долго и мирно беседовали, как в старые времена. Когда трапеза завершилась, Ибрагим хотел поехать к себе во дворец, но государь пожелал, чтобы тот остался переночевать. Визирь покорно ушел в комнату и лег спать. Когда было понятно, что Паргалы заснул, государь приказал позвать палачей, накинувших затем на шею приговоренного веревку. Паша неожиданно очнулся и оказал рьяное сопротивление палачам. Завязалась настоящая драка, шум которой слышал не только государь, но и другие жители дворца.
Вообще, вокруг казни Ибрагима Паши было много сплетен и слухов. Некоторые утверждали, что на стенах спальни были следы крови. Вероятно, визирь был настолько силен и с таким упорством боролся за жизнь, что вынудил палачей пустить в ход кинжалы.
Ибрагим Паша умер в комнате Сулеймана
Рисунок «Смерть Ибрагима Паши»
Последние минуты жизни Ибрагима Паши описаны в нескольких литературных источниках, и не всегда слова и мысли писателей сходятся. Например, Айкут Джан в своем произведении под названием «Смерть Паргалы» описывал совсем иное развитие событий. Автор книги утверждал, что визирь умер непосредственно в султанской комнате. Якобы, Сулейман Великолепный для усыпления приближенного подложил ему в еду снотворное. Но снадобье было очень сильным, и Паргалы отошел ко сну, даже не встав с того мечта, на котором находился. Палач прятался в этих же покоях. Когда повелитель подал знак, он вышел, сначала ударил приговоренного к смерти кинжалом, а затем применил шелковый шнурок.
Великий Визирь все знал
Миниатюра «Казнь Ибрагима Паши»
Еще есть информация, что Ибрагим Паша был в курсе всего происходящего. Падишах поведал ему о том, что получил фетву на смертную казнь ровно за 7 дней до роковых событий. И ежедневно после этого разговора визирь ужинал наедине с государем в его покоях, вплоть до последнего часа. На протяжении недели султан, по сути, предоставлял Ибрагиму пути для спасения – Паргалы не содержался под стражей и мог легко сбежать из страны, спастись от неминуемой смерти. Но визирь не сделал этого, смирившись с решением правителя.
Об этом интересном факте говорят многие историки, которые ссылаются на записи самого Паргалы в личном дневнике. Из писем было ясно, что Ибрагим всё действительно знал, но до конца остался верен падишаху, уповая на его справедливость.
Говорят, что после казни визиря Сулейман заметно изменился. Очевидно, повелитель сожалел о содеянном, сомневаясь в своей правоте. И свои чувства он отразил в стихотворных строках. Даже 2 десятилетия спустя правитель продолжал писать пронзительные стихи о дружбе с Ибрагимом Пашой, не забывая при этом упомянуть некоторые не слишком положительные черты характера своего друга, которые его и сгубили.
Похороны Ибрагима Паши
Гробница Ибрагима Паши в Стамбуле
В ночь с 15 на 16 марта 1536 году великий визирь Османской империи простился с жизнью. В некоторых источниках указывают, что вслед за ним были казнены и сыновья Паргалы, чтобы закончился его род, но эта информация не подтверждена.
И о мертвом теле визиря ходили разные слухи. Одни утверждают, что его труп длительное время лежал возле ворот Топкапы, запугивая людей. Другие говорят, что захоронили тайно, сразу после казни. А в некоторых источниках указывается, что бездыханное тело Ибрагима было выброшено с лодки в воды Босфора.
Согласно сценарию сериала, Сулйеман приказал похоронить визиря тайно. Организовать всё он поручил ближайшему другу покойного визиря Матракчи Насух Эфенди. Сулейман повелел оставить место захоронения в тайне, оно было известно лишь ему одному.
Эту информацию подтверждает достаточно известная художественная миниатюра. На картине много людей, часть из которых несет гроб с мертвым визирем. Другие люди шепчутся друг с другом и держат в руках горящие факелы. То есть, можно смело утверждать, что хоронили Ибрагима ночью. С правой стороны, на некотором отдалении, изображен человек, который руководил процессией. Скорее всего, это и был Насух Эфенди.
Матракчи переправил тело друга через реку и повелел отнести его в густой лес, на окраину Галаты. Среди вековых деревьев, как и приказал султан, Ибрагим Паша нашел свое успокоение. Могила его была совершенно неприметной. О захоронении в этом месте человека можно было догадаться лишь по небольшому безымянному камню. Так хоронили простолюдинов.
Теперь могила Ибрагима Паши располагается в стамбульском районе Фындыклы, на окраине улицы Джанфеда. С двух сторон от захоронения стоят невысокие постройки. Густые лесные заросли здесь сохранились до сих пор.
Неизвестно, каким образом удалось установить, что погребенное в могиле тело принадлежало великому османскому визирю. Возможно, захоронение вскрывали и проводили анализ ДНК. Но табличка с указанием имени Ибрагима Паши повешена явно неспроста.
Предпосылки к казни Ибрагима Паши
Почему Султан Сулейман казнил Ибрагима Пашу?
Было несколько очевидных нюансов при жизни великого визиря Ибрагима Паши, которые неумолимо приближали его к смерти и вынуждали султана Сулеймана пойти на такой сложный шаг, как казнь лучшего друга:
Слово Султана Сулеймана и фетва
*Фетва, или фатуа — в исламе, является решением по какому-то вопросу или проблеме, принимаемое факихом или муфтием (высшее духовное лицо). Такие решения основываются на принципах ислама в сочетании с юридическим опытом.
Ибрагим Паша совершал множество ошибок на жизненном пути, но падишах постоянно прощал ему то, за что других бы казнил незамедлительно. И существовала веская причина такому поведению государя.
Дело в том, что, назначив Ибрагима Пашу на пост великого визиря Османской империи, султан Сулейман опрометчиво поклялся ему, что человек, наделенный такими правами и титулами, не может быть казнен. По сути, падишах сам развязал приближенному руки, лишив его всякого страха за свою жизнь. Безнаказанность вела Ибрагима Пашу в бездну. Но дав клятву, султан не мог просто так забрать свои слова обратно. Поэтому на казнь визиря ему нужно было получить разрешение от муфтия (фетву). Разрешение было получено по законам ислама, но в искупление Сулейман Великолепный должен был построить новую мечеть в Стамбуле.
О Садразам Паргалы Ибрагим Паше, его жизни и службе при Султане, написано много книг, среди них как турецкие авторы, так и иностранцы. Наиболее известные из них — авторов Камиль Фейзиоглу (Kamil Feyzioğlu), Хестер Дональдсон Дженкинс (Hester Donaldson Jenkins), Назим Текташ (Nazim Tektaş).
Текст книги «Сулейман Великолепный. Величайший султан Османской империи. 1520-1566»
Автор книги: Гарольд Лэмб
Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
И все же армия испытывала большое воодушевление. Султан привел ее в город, находившийся под покровительством Аллаха. Теперь султан Сулейман на самом деле занял трон халифов, покоившихся в могилах, на его плечи была наброшена мантия Защитника правоверных.
Дервиш, который ухаживал за гробницами, пророчески произнес:
– Я вижу в султане отражение Пророка, воплощение знания и милосердия… Я снова вижу белую руку Моисея, держащую меч… Я вижу Предводителя нашей эпохи в цветущем саду Веры!
В это время даже случилось чудесное знамение на кладбище за рекой. Смотритель гробниц поведал, что обнаружил кости исчезнувшего святого под могильной плитой, не имевшей надписи. Приехав на это место, Сулейман вошел в склеп с твердым убеждением, что чудесное знамение прямо связано с его прибытием в Багдад. Спустившись по лестнице, он увидел скелет, завернутый в парусину, которая пахла мускусом. Скелет лежал в направлении Мекки. По ряду признаков, известных смотрителям гробниц, кости были опознаны как скелет святого имама Абу Ханифы.
Армия восприняла это знамение как свидетельство того, что султаном воистину руководит сам Аллах.
Влияние веры необъяснимо. Она ведет людей туда, куда их не загонишь хлыстом. Персы-еретики отбрасывали щиты и доспехи, чтобы бросаться на стальные клинки и пики турок незащищенными телами…
Дело Искандера Челеби
Той зимой в Багдаде султану пришлось учинить суд над своим вторым «я», Ибрагимом. Этого нельзя было избежать. В руках Сулейман держал листок бумаги, исписанный знакомым каллиграфическим почерком Искандера Челеби, который заставил его несколько часов просидеть в одиночестве, размышляя об Ибрагиме. В послании говорилось:
«Во имя Аллаха всемилостивейшего и милосердного, в час смерти свидетельствую, что я, Искандер Челеби, казначей, замышлял похитить деньги, предназначенные для оплаты военных поставок, и вступил в предательский сговор с еретиками-персами с целью обречь на поражение моего господина, султана. Клянусь также, что в этом заговоре участвовал первый визирь Ибрагим и, кроме того, он заплатил убийцам с целью лишить султана жизни».
Сулейман считал, что все написанное – ложь. Однако многие люди знали о том, что письмо Челеби у него в руках, а словам умирающего все привыкли верить.
Султан тщательно проанализировал инцидент с главным казначеем. Челеби, приверженный старым обычаям, конфликтовал с вельможным Ибрагимом. Они соперничали друг с другом в численности свиты и роскоши одежды. К несчастью, Сулейман послал Челеби помощником Ибрагима в военном походе.
После Челби и Ибрагим стали смертельными врагами. Когда люди Челеби укладывали сундуки с деньгами на спины верблюдов для однодневного перехода, стража Ибрагима арестовала их, утверждая, что золото было украдено. Дешевый трюк. Возможно, в отместку Челеби порекомендовал Ибрагиму идти на Тебриз, чтобы добиться большого триумфа. Как видно, Ибрагим так и поступил, утверждая затем, что неудачи армии в кампании против персов связаны с тем, что Челеби дезорганизовал службу снабжения…
Впоследствии Ибрагим выдвинул эти обвинения против престарелого турка и приказал казнить его. Челеби же ненавидел визиря так сильно, что написал признание, компрометирующее Ибрагима.
Сулейман решил, что Ибрагим должен разделить судьбу Челеби, когда они вернутся в Константинополь.
Однако он не мог повернуться спиной к своему врагу, персидскому шаху, который вернул себе Тебриз и захватил горные перевалы, пока турецкая армия находилась в Багдаде. В ярости Сулейман снова отправился на высокогорье, продвинувшись далеко в глубь Персии, дойдя до побережья Каспийского моря, крапленного нефтяными пятнами. Турки взяли штурмом и разграбили Ардебиль, старую резиденцию шахов. Противник снова избегал крупного сражения. Его земли были разорены, пастбища истоптаны.
Если бы Сулейман оставил в этих местах часть своей армии, она была бы уничтожена. В сложившихся условиях он понимал, что удерживать какую-либо часть территории Персии бесполезно. Вернувшись в Тебриз, он разорил город и сжег дворцы. Затем повел армию домой, к сохранившимся пастбищам и неубранному урожаю.
С Ибрагимом и своим личным окружением он быстро вернулся в Константинополь.
Там Сулейман какое-то время ежедневно присутствовал на заседаниях Дивана, пренебрегая даже полноценным сном, и постоянно удерживал возле себя Ибрагима. До того как вечером последние стенограммы заседания были уложены в папки, султан приказал принести еду на двоих в свой зал для аудиенций. Он довольно часто ужинал вместе с Ибрагимом в те годы, когда грек был визирем империи. Поэтому и этой ночью, сидя на своем привычном месте, Ибрагим не нашел ничего странного в том, что ел из тех же блюд, что и османский султан. Грека раздражало только то, что его не отпустили сразу после заседания Дивана в его дворец, где он собирался принять дневной набор подарков.
Увидев, что Сулейман, как обычно, о чем-то размышляет, Ибрагим сказал беззаботным тоном:
– Ты дал персидским собакам хорошую взбучку. Они еще долго будут зализывать раны.
– Да, – согласился султан. Затем он неожиданно произнес:
– Война случилась из-за плохих советов.
Отправляясь спать, султан попросил Ибрагима остаться с ним. И такое бывало раньше. Как всегда, Ибрагим улегся на матрасе, расстеленном для него в нише.
На следующее утро стены ниши оказались измазанными кровью. Тело первого визиря, бывшего фаворитом Сулеймана, было обнаружено перед входом в помещение Дивана. Вокруг его горла была затянута удавка из тетивы лука.
Мусульмане говорили об Ибрагиме:
– Он попал в сети властолюбия.
– Он любил себя больше, чем своего господина.
Власть и слава
Кровь Ибрагима еще долго оставалась на стенках ниши. Когда молодые аджем-огланы – подростки-чужеземцы, служившие при садах дворца, – попытались ее удалить, Сулейман запретил им это сделать. Много лет позже служители дворца клялись, что пятна крови были оставлены в назидание. Но кому?
Сулейман никогда не объяснял этого. Он вообще стал чрезвычайно молчаливым. Старые слуги утверждали, что глаза и линия рта султана начали все больше напоминать султана Угрюмого, его отца.
– Это след усталости от большой ответственности, – говорили слуги. – От нее нет спасения ни на миг, разве что во время сна.
Умертвив Ибрагима, Сулейман был вынужден взвалить на себя все бремя правления. Он навестил сокровищницу, где секретари собрали ценности, накопленные Великим визирем в огромном количестве. Среди них Сулейман обнаружил чашу, покрытую ляпис-лазурью, и кольцо французского короля Франциска с рубиновой печатью – подарки ему самому. Между тем султан щедро вознаграждал Ибрагима за их совместные достижения, начиная с первой битвы при Мохаче…
Теперь он стал одинок. Первым визирем Сулейман назначил Аяс-пашу, грузного старика с хорошим аппетитом, отца многочисленного семейства. Аяс-паша со смехом слушал постоянные рассказы о том, что в его гареме находилось одновременно сорок люлек с младенцами. Однако этому покорному слуге, который гораздо больше любил наблюдать состязания по гребле на Босфоре, чем заседать в Диване, не было даровано титула сераскера.
– Как будет угодно Аллаху, – отозвался на это Аяс-паша.
Теперь Сулейман сам читал петиции и писал на них резолюции. Однако от веселого нрава старого турка ему становилось легче на душе.
За пять лет после смерти Ибрагима в 1536 году благоразумное правление империей дало блестящие результаты. (Был подписан первый договор с Францией. За ним последовал рейд в Италию, поражение флота Священной лиги у Превезы, капитуляция Венеции, обещание сыну Изабеллы, катастрофа Карла в Алжире и новые победы над австрийцами в Венгрии).
Теперь Сулейман сам вел аскеров. У Аяс-паши не было ни янычар, ни сипахи, ни феодального ополчения. В данном случае старый обычай оказался сильнее воли султана. Сулейман затеял новый эксперимент. Он увеличил численность янычар и сипахи, подчинявшихся ему непосредственно.
Число янычар выросло с двенадцати почти до восемнадцати тысяч, соответственно увеличилась численность элитной кавалерии. Усилив эти два вида вооруженных сил, Сулейман определенным образом рисковал своим положением, поскольку его войска могли поднять мятеж.
Впрочем, эта опасность казалась призрачной в обстановке военных успехов султана и его популярности. Но власть в конечном счете принадлежала не самому султану. Муфтий, высший авторитет по мусульманскому праву, мог написать всего лишь несколько слов, уличающих хозяина сераля в нарушении закона, и Сулейман больше не был бы султаном. Так, по крайней мере, требовала традиция.
Вероятность такого поворота событий была крайне незначительной. Шариатские судьи понимали, что неутомимому Сулейману будет наследовать его популярный сын, всеми любимый Мустафа. Никакой здравомыслящий исламский судья не стал бы препятствовать такому благоприятному ходу событий.
Тем не менее Сулеймана весьма тревожило нарастание противоречий между мусульманским духовенством и светским режимом. Это напоминало раскол между церковью и государством в европейских странах. Земля находилась во власти Аллаха. Султан служил всего лишь его наместником на территории Османской империи. Его школа, где изучались разные научные дисциплины, его чиновники и слуги – от визиря до самого юного аджем-оглана, сажавшего цветы на клумбах, и самого мелкого секретаря, сводившего к балансу финансовые ведомости, – все они служили в конечном счете Аллаху. Закон был вечным, между тем султанам отводились лишь короткие периоды жизни. Ортодоксальный турецкий закон застыл в неподвижности, в то время как молодые, взращенные на христианстве европейские режимы прогрессировали.
До сих пор Сулейман в основном поддерживал режим. Он игнорировал критику отдельных турецких судей, которые говорили, что султан руководствуется больше идеями европейцев, чем духом Корана. Теперь же, после посещения азиатских гробниц, Сулейман стал уделять Корану больше внимания.
В течение нескольких лет влияние просвещенного режима уравновешивалось влиянием ритуального Закона. Такой баланс редко держится долго, особенно в крупном государстве.
В последующие двенадцать лет после гибели Ибрагима Сулейман лишь дважды водил в поход свою армию – для восстановления границ империи и для выполнения обещания Изабелле, что ее сын будет королем Венгрии.
В степях Азии
Сулейман любил степи. Если венгерская равнина была для него чистилищем, то степи Валахии к востоку от Карпат стали раем.
Ему доставляло удовольствие путешествовать по прекрасным лугам и пастбищам вокруг моря, ставшего турецким озером (и Сулейман был полон решимости сохранить его в таком виде), еще вот почему. Кара Дениз, Черное море, имело столь же большое значение для османов, как Средиземное. Сулейман сам носил титул Господина двух морей (Белого и Черного). Правда, судоходные морские линии еще со времени Золотой Орды монополизировали итальянцы. Братья Поло вели здесь торговлю в таких прекрасных факториях, как Каффа и Трапезунд. Все эти порты перешли во владение турок вплоть до заоблачных вершин Кавказа на дальней стороне моря. Даже кавказские правители учитывали распоряжения Сулеймана, хотя и не всегда выполняли их.
Венецианские купцы, которые держали в руках большую часть торговли в Черном море, всегда подчинялись приказам Сулеймана. Будучи крайне неловкими в торговле, османские турки хотели, чтобы купцы из Сан-Марко вели свои коммерческие дела здесь как прежде, выплачивая дань за привилегию вывозить с берегов этого спокойного моря вина и воск, скот и зерно.
Вопрос судоходства на море легко разрешался, потому что Сулейман занимался наведением порядка на его берегах и находил в этом удовольствие. Он прикипел душой к этим местам. Ведь юношеские годы султан провел в мечетях Каффы. Его мать и Гульбехар происходили тоже отсюда. Теперь сын Селима возвращался домой в подлинном смысле этого слова. Население этих мест говорило на одном из тюркских языков, здесь выращивались прекрасные кони, и жители видели в турецком султане вершителя своих судеб. Они делали Сулейману подношения в виде молока и лошадей, а также золота, намытого цыганами в бурных горных потоках. И уходили после посещения султана в хорошем расположении духа.
Здесь Сулейман был в большей степени Сулейман-хан, чем османский султан. Более того, его тут считали предводителем кочевников, который, освоив городскую жизнь, вернулся во всем блеске. Он продолжал жить в шатре – сказочной роскоши – и располагал властью, о которой местные ханы могли только мечтать, потому что мог заставить грохотать массу осадной артиллерии или заставить трепетать строй янычар.
На протяжении всей своей жизни Сулейман ни разу не использовал артиллерию и солдат на берегах Черного моря.
Знакомая дорога в степи сама по себе доставляла ему радость. (Здесь Роксолана не нужна была для сопровождения.) Дорога вела к самой могучей из рек – Дунаю, где жили валахи в жилищах, распространявших аромат полевых цветов, где христиане пили белое и красное вино, танцевали под музыку цыганских дудок на конских торгах. Затем дорога пошла через кипарисовые рощи Трансильвании, туда, где упирались в небо снежные вершины Карпат, мимо развалин римских бассейнов и сверкающих песочных пляжей у реки Прут (здесь султан услышал весть о победе у Превезы) и дальше к приднестровским степям. Местное христианское население все еще помнило былую славу Рима. Жители этих мест называли себя румынами, а свою землю – Румынией. Подобно трансильванцам, румыны были освобождены от присмотра санджак-беев, но платили небольшую дань.
Среди христианских народов его империи, живших у моря, были потомки греков, которые научились от венецианцев разным премудростям. Они могли выдувать из расплавленного стекла разные сосуды и делали механизмы, печатавшие книги.
За этими равнинами расстилались настоящие степи без единого камешка, с выгоревшей травой, столь высокой, что она доставала до стремени всадника. Через эти сухие песчаные степи, где нес к морю свои воды могучий Днепр, местные жители передвигались в поисках воды как кочевники. Среди степной травы выросли купола исламских гробниц и мечетей. Здесь Сулейман принял новое обличье, стал предводителем верующих мусульман. Жители степей испытывали ужас перед человеком, способным заставить подчиниться своему слову людей, проживавших на таком огромном расстоянии, для преодоления которого всаднику понадобился бы целый месяц.
Сулейман встал лагерем у соляных болот, сверкавших при свете звезд. Поодаль на севере проходили границы владений двух дружественных христианских государей. Король Польши продемонстрировал султану свое доброе расположение, потому что имел с ним общих врагов. Великий князь Московский прислал ему соболиные шкурки, потому что татарские ханы, извечные враги Москвы, подчинялись туркам.
Вдоль рек в свободную степь двигались беженцы из Польши и Московии, мало интересные Сулейману. Они укрывали свои жилища в камышовых плавнях островов на Днепре, плавали по реке в длинных лодках. Их деревни вырастали в самой степи на пространстве между пограничными укреплениями Московии и тропами, по которым двигались татары. Эти переселенцы становились бродягами, поселенцами и воинами, получившими впоследствии название «казаки». Потом эти казаки стали процветать на плодородных черных землях, расположенных по берегам тихого Дона.
Другое убежище людей на берегах Черного моря было известно Сулейману довольно хорошо. В Крыму, связанном с большой степью лишь узким перешейком, остались следы древних народов, проходивших по этим местам. Потомки готов, все еще говоривших на германском наречии, устроили себе жилища в скальных пещерах Мангуп-Кале. В Крыму поселились греческие ремесленники и евреи, пришедшие через степь из разных мест, и, главным образом, татары, которыми еще правили потомки Чингисхана. Последние жили во дворцах с черепичными крышами голубого цвета, построенными в садах Бахчисарая.
Сулейман больше не посещал крымскую твердыню, где правили местные ханы. Он хорошо изучил их прежде, и, возможно, именно эта осведомленность удерживала его от приезда в Крым. Даже теперь в степях, тянувшихся до Астрахани на побережье Каспийского моря, которое Сулейман видел с горных вершин Персии, турецких семей было гораздо меньше, чем татарских юрт, которые стояли и на большой территории от Астрахани до Казани, где Волга поворачивает на юг. Три татарских орды считали своих всадников как овец – десятками тысяч. Они смотрели на османа как собаки на одинокого волка. По некоторым соображениям, статья платежей крымскому хану именовалась в расходных книгах турецкой казны как «оплата владельцу собак».
Сыновья ханов навещали Константинополь, чтобы получить турецкое образование. Для этих кочевников организация управления Османской империей казалась тайной, и к власти Сулеймана они относились как к чуду. Но с готовностью присоединились к походам султана в христианскую Европу, вместе с турками разоряли Австрию. Влияние Сулеймана на крымских ханов приносило порой неожиданные результаты. Один хан после визита в Константинополь приказал уничтожить все кибитки, вознамерившись жить со своим окружением в городских комфортных условиях как турки. Другой хан потратил свое пособие на «оплату владельца собак» в Бахчисарае на строительство общественных бань, каналов и небольших дворцов в турецком стиле. Сулейман назначал преемников ханов и направлял к ним команды янычар небольшой численности, чтобы те следили за выполнением его указаний и составляли расчеты батарей внушительных тяжелых пушек.
Эти орудия крымские татары доставляли через степь в фургонах, чтобы использовать против укреплений Московского Кремля. Хан Сахиб-Гирей, придумавший это новшество, направил с ними подразделение янычар для обслуживания орудий. Впоследствии в оправдательном письме Великому князю Московскому Василию он объяснял, что совершил набег на Москву по ошибке. Дескать, послал своих людей в поход на Литву, а те вместо этого свернули на дорогу, ведущую к Москве. Оказывается, татарские командиры были огорчены ошибкой и жаловались, что от русских поступила небольшая дань. «Какая польза от дружбы с русскими? Одна небольшая шкурка в год, когда мы гибнем на войне тысячами», – говорили они. «Я ничего на это не мог им возразить, – добавлял в письме Сахиб-Гирей. – Что касается вас, то выбор – за вами. Чтобы мы остались друзьями, вы должны слать подарки, равные по стоимости трем-четырем сотням пленников. Желательно прибавить к ним золотые и серебряные монеты, хорошо обученных соколов, а также опытного пекаря, способного печь хлеб и готовить разные блюда».
Вот так турки, мимоходом, впервые познакомились с русскими, которые стали впоследствии их заклятыми врагами. Сам Сулейман старался держаться в стороне от конфликтов, которые проносились над степью подобно облакам в бурю. Он сообщал ханам о своих победах, так же как поступал и в отношении других своих дружественных правителей (независимо от того, платили они дань или нет) – дожа Венеции, уполномоченного в Мекке, мамелюкских предводителей в Египте и Совета свободного города Дубровника.
Однако хоть и косвенно и малозаметно, но Сулейман контролировал татар, помогал казанским и астраханским татарам в избрании ханов, как делал это и у крымских татар. Все это происходило всего за несколько лет до того, как московский трон занял мальчишка с весьма необычным характером – Иван IV. Этот князь настоял на том, чтобы его называли царем, и впоследствии стал широко известен как Иван Грозный. Едва ли не первым его шагом для упрочения власти стало подчинение татар Казани и Астрахани.
Между тем в 1543 году Сулейман привлек сына Сахиб-Гирея к участию в очередном своем походе в Венгрию. Это случилось в то время, когда в другом районе – Средиземноморье – происходили драматические события, связанные с их главным участником Хайр эд-Дином Барбароссой.
Последний поход Барбароссы
Однако весной 1543 года Барбаросса попросил о большой услуге. В качестве адмирала Османской империи он пожелал повести свой флот к побережью дружественной Франции.
После катастрофы Карла в Алжире отношения между европейскими королевскими дворами приобрели новую конфигурацию. Английский король Генрих VIII отказался поддерживать своего французского собрата и переметнулся на сторону императора. В то же время стареющий Франциск вернулся к идее вторжения в Северную Италию, бывшую мечтой его юности и ставшую ностальгией в преклонном возрасте. При этом его не волновало, одобряет или нет эту идею его итальянская племянница Екатерина Медичи. Франциск снова стал искать помощи у своих неафишируемых союзников – турок для нападения на Священную Римскую империю. По его замыслу Сулейман должен был использовать для этого свою сухопутную армию, Барбаросса же задействовать флот, на этот раз в союзе с французской эскадрой.
Сколь ни грозным казался Франциску его замысел – а Карл встревожился не на шутку, – он дал незначительные результаты. Сулейман, больше не желавший играть в Европе роль друга или врага, ограничился одним походом на венгерскую равнину, где с ним не хотели сталкиваться после поражения в Вальпо ни Фердинанд, ни австрийская армия. Султан отобрал у Фердинанда города, которые тот успел захватить в приграничных районах Венгрии. По-другому поступил Барбаросса.
Он попросил у султана разрешения отправиться с эскадрой в качестве гостя христианнейшего короля Франции на дальний запад, чтобы завершить свой поединок с Дориа и императором. Только после долгих колебаний Сулейман позволил адмиралу совершить этот морской поход во главе основных сил флота, состоявших из ста десяти галер и сорока вспомогательных судов с тридцатью тысячами солдат на борту. Предприятие было рискованным. Но Сулейман, помня о Превезе, разрешил старому моряку его совершить.
Счастливый Барбаросса отправился в поход от причалов в Галлиполи. Как он происходил, известно лишь из европейских исторических хроник.
После входа в Мессинский пролив с его коварными прибрежными водами турецкие корабли были обстреляны из крепости Реджио. К изумлению защитников крепости, Барбаросса принял вызов и открыл ответный огонь. Взяв крепость штурмом, он обнаружил там восхитительную девушку, дочь коменданта, некоего дона Диего. Взяв девушку с собой, он вознаградил ее родителей турецкими титулами как своих новых родственников. Двигаясь на север вдоль побережья Италии, бейлербей моря наведался в порт Чивита-Веккья и смертельно напугал жителей этого курортного городка имитацией высадки (французские офицеры связи отговорили его от этого, напомнив, что порт принадлежит папе, который находится в дружественных отношениях с Францией). Выйдя беспрепятственно в открытое море, Барбаросса встретился в Лионском заливе с французской союзной эскадрой под командованием Франсуа Бурбона, графа Энгиенского, которая оказала турецкому флоту военные почести, включая артиллерийский салют. Но у графа Энгиенского оказались весьма незначительные силы – всего двадцать две галеры и тринадцать галеонов, обладающих, правда, мощным бортовым залпом. Барбаросса отказался ответить на приветствие, пока французский флагманский корабль не спустит свой стяг и не поднимет зеленый турецкий флаг с полумесяцем.
Оказалось, что французы вовсе не жаждали морских сражений, как турки. Барбаросса же не видел смысла в том, чтобы сосредоточить в одном месте флот более чем из двухсот боевых единиц и при этом ничего не предпринимать. Он замыслил захват Генуи, где Андреа Дориа укрыл остатки имперского флота. Французы возразили против этого. Граф Энгиенский пожаловался на нехватку пороха. Барбаросса живо ответил ему:
– Какие вы моряки, если заполняете емкости вином вместо пороха?!
С окончанием сезона судоходства Франциск предложил своим гостям перезимовать в порту Тулон и дал указание генерал-губернатору провинции Прованс «приютить на зиму в городе и порту Тулон господина Барбароссу, направленного к королю Великим турком с турецкой армией и военачальниками численностью в тридцать тысяч человек… в целях благосостояния упомянутой армии и всех жителей побережья. Нежелательно, чтобы жители Тулона общались с турками, поскольку это чревато возникновением сложных проблем».
Генерал-губернатор переселил большую часть населения Тулона в Марсель и благоразумно туда же переправил пушки. Однако странные турки, прибыв на зиму в Тулон, потребовали лишь снабдить их достаточным количеством продовольствия и прекратить звон церковных колоколов.
Бездействие, хотя и в комфортабельных условиях, огорчало турецких моряков. Перед окончанием зимних штормов Салих Раис занялся набегами на соседнее побережье Испании. Турецкие галеры совершили набег на Балеарские острова. Захваченные там пленники были проданы на рынках Марселя. Франциск стал опасаться, что Барбаросса может и сам Тулон продать Карлу.
Казалось, Барбаросса не слышал слов, что военная кампания завершилась и ему накануне наступления сезона судоходства пора бы подумать о возвращении домой. Тулон, находящийся по соседству с родиной императора – Испанией и родным городом Дориа – Генуей, был для него очень удобным местом. Отсюда он мог совершать боевые операции за счет французского короля. Генерал-губернатор жаловался, что Барбаросса «расслабляется, опустошая французскую казну».
Если французы и не были настроены продолжать войну на море, ради которой вызвали Барбароссу, то бейлербей не разделял их настроений. С какой стати его экипажи не должны совершать рейды в Испанию, если многие из них были изгнаны из этой страны по приказу Карла? А разве он, адмирал флота Великого турка, союзника Франциска, должен организовать блокаду побережья европейской империи и захватывать ее торговые корабли?
Блокировав судоходство в Западном Средиземноморье для всех кораблей, кроме своих собственных, Барбаросса отремонтировал их в местных доках за счет французов. С уютной террасы дома генерал-губернатора он смотрел в голубую даль Средиземного моря с приятным ощущением уверенности, что его Алжир сейчас в полной безопасности.
У французов не было предлога избавиться от Барбароссы. Сулейман же, очевидно, не собирался его отзывать.
В возрасте старше семидесяти лет Барбаросса, возможно, уже утратил неукротимую энергию прошлых дней, когда проживал в Африке. Однако его присутствие мешало секретным переговорам того времени – Франциск вел переговоры с Дориа и замышлял новое соглашение с Карлом, мир в Крепи.
Когда мир был заключен, Барбаросса покинул Тулон. При этом он добился освобождения своего помощника Драгута, плененного Дориа, а также четырехсот других мусульманских пленников. Получил жалованье и продовольствие для всех членов своих экипажей на весь период до возвращения в бухту Золотой Рог и личный подарок от Франциска для себя в виде роскошной одежды и драгоценностей.
К дворцовому мысу в Золотом Роге Барбаросса привел с собой немало иностранных кораблей, привез сундуки с золотом и множество пленников.
Говорят, Сулейман спустился из беседки в саду на пристань, чтобы приветствовать старого моряка. Их разговор после доклада Барбароссы о его пребывании в гостях у французского короля, к сожалению, никто не зафиксировал.
Но больше Барбаросса не выходил в море. Через два года он умер. Сулейман построил для него гробницу по своему вкусу – незамысловатую по форме и небольшую по размеру, из прочного серого гранита. Гробница находится у самого моря на виду у проходящих кораблей. Многие десятки лет ни один корабль не отчаливал от причала у дворцового мыса без салюта гробнице Барбароссы.
На гробнице высечены арабские слова: «Маат раис аль бахр», что означает: «Покойный – бейлербей моря».
Драгут
Барбаросса оставил своему повелителю целый выводок неплохих мореплавателей. Они продолжили дело, которое он начал с утверждения превосходства турецкого флота в Средиземном море.
Хитрый Синан, хотя и его возраст уже брал свое, занял пост капутан-паши. Правда, большую часть времени он проводил на верфях. Салих Раис, тучный араб с Нила, исчез из виду, зато заметную роль стал играть усердный хорват из школы – Пьяли. Он пользовался симпатиями и доверием Сулеймана.