за что посадили льва гумилева

Лев Гумилёв: «До войны сидел за папу, а после войны — за маму»

Вся его жизнь — история постоянных арестов и лагерей. А он лишь мечтал заниматься наукой. Вместо этого, отбывая очередной срок, валил лес в Каре­лии, работал в штольнях в Нориль­ске, сидел в лагере в Караганде. Только после смерти Сталина Лев Гумилёв смог приступить к научным исследованиям. Но и здесь ему не повезло. Самые его знаменитые гипотезы ученые всерьез не воспринимали. Например, раскритиковали теорию пассионарности и посмеялись над идеей о том, что на Руси не было татаро-монгольского ига.

Из студента в чернорабочие

Родителей Льва Гумилёва сейчас назвали бы звездной парой. Отец — Николай Гумилёв, мать — Анна Ахматова. Оба поэта заниматься сыном, похоже, не очень хотели. Ребенка доверили бабушке Анне Ивановне Гумилёвой, которая увезла внука в имение Слеп­нево Бежец­кого уезда Тверской губернии.

Бабушка Анна Гумилёва
Около пяти лет Лёва счастливо жил в деревне, а потом случилась революция. Бабушка боялась погромов, а потому бросила дом и вместе с внуком уехала в Бе­жецк. Крестьяне, кстати, позволили бывшей барыне взять с собой библиотеку и личные вещи.

В Бежецке Лев прожил до 17 лет, причем за это время мама приезжала к нему всего дважды. С отцом он в последний раз виделся в 1921 году (летом того же года его расстреляли по обвинению в антибольшевистском заговоре). В школе очень быстро прознали, что у Льва не только барское происхождение, но еще и папа-контрреволюционер. И одноклассники, с которыми Гумилёв‑отличник и так почти не общался, невзлюбили его еще больше. Поэтому Лев не огорчился, когда в 1929 году узнал, что ему придется переехать к маме в Ленинград. Впрочем, там тоже оказалось непросто: жить пришлось в коммуналке вместе с отчимом Николаем Пуниным, его первой женой с дочерью и семьей рабочих. Комнаты для Льва не было, он спал в коридоре на сундуке.

В Ленинграде Гумилёв закончил школу и думал поступить на немец­кое отделение пединститута. Полгода готовился, волновался, а у него в итоге даже документы не приняли. Сказали, что происхождение неподобающее — дворянское. В итоге Гумилёв, который писал стихи, обожал книги и мечтал о науке, пошел чернорабочим в трамвайный парк.

Через четыре года его все-таки взяли на исторический факультет ЛГУ. Но проучился он там лишь год. «И вдруг случилось общенародное несчастье, которое ударило и по мне, — гибель Сергея Миро­новича Кирова, — вспоминал сам Гумилёв. — После этого в Ленин­граде началась какая-то фантасмагория подозрительности, доносов, клеветы и даже (не боюсь этого слова) провокаций». На Льва зачем-то написали донос его же однокурсники. На допросах он признался в антисоветских разговорах, «террористических настроениях» и даже в авторстве стихотворения, посвященного убийству Кирова. Текста стихотворения, кстати, так и не нашли, если вообще искали.

Лев Гумилёв. 1934 год. Незадолго до ареста

Гумилёва спасла мать. Она отправила Сталину письмо, попросила освободить сына и мужа Николая Пунина (того тоже арестовали). Вождь, как ни странно, просьбу выполнил: «т. Ягода. Освободить из-под ареста и Пуни­на, и Гумилёва и сообщить об исполнении. И. Сталин».

Гумилёва отпустили, но из университета на всякий случай выгнали. Мать снова за него заступилась, и Гумилёва восстановили. Он был счастлив, но всего полтора года.

Николай Гумилёв был арестован в 1921 году, Лев — в 1935-м

«Дайте возможность снова жить и работать»

В ночь на 11 марта 1938 года за Гумилёвым приехали. На этот раз его обвинили в контрреволюционной агитации (чтении стихотворения Мандельштама «Мы живем, под собою не чуя страны»), организации контрреволюционной деятельности и даже в подготовке покушения на товарища Андрея Жданова. На допросах Гумилёв якобы говорил: «Я всегда воспитывался в духе ненависти к ВКП (б) и советскому правительству. Этот озлобленный контрреволюционный дух всегда поддерживала моя мать — Ахматова Анна Андреевна, которая своим антисоветским поведением еще больше воспитывала и направляла меня на путь контрреволюции. Ахма­това неоднократно мне говорила, что, если я хочу быть до конца ее сыном, я должен быть сыном моего отца Гумилёва Николая. Этим она хотела сказать, чтобы я все свои действия направлял на борьбу против ВКП (б) и советского правительства». Потом Лев отказался от этих признаний, заявив, что протокол допроса «был заготовлен заранее, и я под физическим воздействием был вынужден его подписать».

Его приговорили к 10 годам лишения свободы и отправили на лесозаготовки в отдаленный лагпункт на Онежское озеро. За две недели там он дошел до полного истощения. «Валить лес в ледяном, по пояс занесенном снегом лесу, в рваной обуви, без теплой одежды, подкрепляя силы баландой и скудной пайкой хлеба, — даже привычные к тяжелому физическому труду деревенские мужики таяли на этой работе как свечи. — рассказывал Гумилёв. — В один из морозных январских дней, когда я подрубал уже подпиленную ель, у меня выпал из ослабевших рук топор. Как на грех, накануне я его наточил. Топор легко раскроил кирзовый сапог и разрубил ногу почти до самой кости. Рана загноилась».

Так бы и умер, если бы не вовремя пришедшая посылка от матери. А через четыре месяца Гумилёва отправили обратно в Ленинград на доследование. Ахматова, наде­ясь спасти сына, отправила новое письмо Сталину, в котором были такие слова: «Иосиф Виссарио­но­вич! Спасите советского историка и дайте мне возможность снова жить и работать». Это письмо так и не дошло до адресата.

Летом 1939‑го Гумилёва приговорили к пяти годам лагерей. Прокурор, требовавший расстрела, был в ярости. Впрочем, вскоре его самого расстреляли.

40‑градусный мороз и 300 граммов хлеба

Наказание Гумилёв отбывал в Норильске. В первую лагерную зиму там случилась вспышка дизентерии. Заразился и Лев Николаевич, три дня пролежал без сознания. В отличие от Шаламова, Солжени­цына, Гинсбург, он о лагере вспоминал редко. Рассказы­вал разве что о страшных норильских сорокаградусных морозах и «мятущейся пурге, сбивающей с ног», по сравнению с которой работа в штольне, где температура была минус четыре, казалась «блаженным приютом». И иногда вспоминал о хлебных пайках за выполненную работу. За полную норму, сделать которую было практически нереально, выдавали 1 килограмм 200 граммов хлеба, за «недовыработку» — 600 граммов, а за «неудовлетворительную работу» — всего 300.

В Ленинград Гумилёв возвратился только в 1945‑м, отслужив в армии и приняв участие в штурме Берлина. «Я вернулся в Ленин­град, пришел с удовольствием по знакомым улицам домой, встретил свою мать, которая обняла меня, расцеловала и очень приветствовала, — писал Лев Николаевич в автобиографии. — Мы с ней всю ночь проговорили, потом я пошел в университет, где декан исторического факультета Мавродин встретил меня так же ласково и приветливо, называл “Лева”. За один месяц сдал все экзамены (поскольку я и в лагере занимался, ну и под­готовка у меня была хорошая — историю я знал), сдал кандидатский минимум по французскому языку и по марксизму. »

Но и в этот раз долго на свободе Гумилёв не пробыл. В 1946 году вышло Постановление Оргбюро ЦК ВКП (б) «О журналах “Звезда” и “Ленинград”», где об Ахматовой в числе прочего было написано, что она «является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии». Уже опытный Лев Гумилёв понимал, что скоро его опять погонят из университета, а потому быстро сдал экзамены и даже представил готовую кандидатскую диссертацию. Но защитить ее не успел.

После исключения он немного поработал библиотекарем в сумасшедшем доме на Васильевском острове, а потом в 1949 году вновь был арестован. На суде один из прокуроров откровенно сказал ему: «Вы опасны, потому что грамотны». Гумилёв вспоминал: «Ника­ких реальных обвинений мне не предъявлялось, да их и не существовало в самой природе. Тут меня били мало, но памятно. Еще раз записали десять лет и отправили в лагерь в Караганду». Полностью реабилитировали его только после смерти Сталина — в мае 1956‑го.

Произвольное обращение с историей

К началу 60‑х Гумилёву наконец повезло: он защитил диссертацию и получил степень доктора исторических наук, устроился старшим научным сотрудником в Научно-исследовательский географо-экономический институт ЛГУ, напечатал несколько статей и даже прославился в Ленинграде как интересный лектор, на выступлениях которого на вечернем отделении ЛГУ и в обществе «Знание» вечный аншлаг. А вот коллеги-ученые гипотезы Гуми­лёва критиковали. Например, он утверждал, что татаро-монгольское иго было не игом, а взаимовыгодным партнерством русских княжеств и Золотой Орды. Гумилёву приводили в пример разрушительные нашествия ордынцев на Русь в 1252, 1258, 1281, 1293 годах. Переславль-Залесский разрушали четыре раза, Муром и Суздаль — три, а Рязань и Вла­ди­мир — дважды. Но Льва Никола­е­вича эти аргументы не убеждали.

Лев Гумилёв был уверен, что татаро-монгольское иго — миф. Николай Куландин «Эпизод русской жизни во время татаро-монгольского ига»
Настороженно ученые отнеслись и к самой знаменитой идее Гуми­лёва — теории пассионарности и этногенеза. Лев Николаевич предположил, что все народы, как живые организмы, проходят определенные периоды жизни — подъем, акматическую фазу, надлом, инерционную фазу и обскурацию. Переход из фазы в фазу зависит от пассионарности — то есть уровня энергетики — членов общества. В периоды солнечной активности пассионариев становится много, и они начинают навязывать свою волю большинству.

В период подъема пассионарность растет (так, по Гумилёву, было в IX веке на территории нынешних Франции и Германии) и достигает пика в акматической фазе (примером ее может быть Столетняя война Англии и Фран­ции). Затем этнос вступает в период надлома (Реформация, религиозные войны, Тридцати­летняя война XVII века, затронувшая почти все европейские страны). Самое счастливое время — инерционная фаза, когда общество относительно спокойно живет за счет накопленных богатств. В качестве примера Гумилёв называл западные страны XVIII–XX веков. Заканчивается все обскурацией, то есть разрушением этноса.

Эта теория в 70–80‑х была в СССР очень популярна. Руко­пись книги Гумилёва «Этногенез и биосфера Земли» даже копировали и передавали друг другу. А вот историки упрекали Льва Николаевича в непроработанности идеи и отсутствии доказательств. Например, Гумилёв утверждал, что продолжительность жизни этноса от подъема до обскурации составляет около 1500 лет. Но, как отмечал филолог, историк культуры Яков Лурье, никакими фактами это не подтверждал.

Историк и археолог Лев Клейн говорил, что все «предложенные Л. Н. Гумилёвым обобщения — рубежи периодов (фаз), их длительность, цифры — все это построено на песке». Антрополог Виктор Шни­рельман и вовсе обвинял Льва Николаевича, что он своей гипотезой «. подготовил почву для бурного произрастания разнообразных творцов псевдо­исторического бреда. Ибо Л. Гуми­лёв своим авторитетом как бы санкционировал произвольное обращение с историей».

Все кончилось тем, что Гумилёва из-за критики коллег вообще перестали публиковать. Вспомнили о нем только в перестройку. Да и то сперва не как об историке, а как о сыне Анны Ахматовой и Николая Гумилёва. Поэтому сначала он просто давал интервью о знаменитых родителях. Постепенно начали печатать и его научные труды, которые вновь стали очень популярными. И тут Гумилёву не повезло в последний раз: на вершине успеха, не успев насладиться долгожданным триумфом, он умер в мае 1992 года.

Интересные факты

Сын императора?
Исследователи биографии Льва Гумилёва Владимир и Наталья Евсеевы высказали предположение, что Лев Николаевич на самом деле внебрачный сын Николая II. Правда, серьезных аргументов у них не было. Литературовед и современница Ахматовой Эмма Герштейн в книге «Из записок об Анне Ахматовой» писала: «Она ненавидела свое стихотворение “Сероглазый король” — потому что ее ребенок был от Короля, а не от мужа». Доказательств своему смелому утверждению Герштейн не представила.

Казачья Орда
«Новая хронология» — так называлась псевдонаучная теория пересмотра всемирной истории, созданая под руководством математиков Анатолия Фоменко и Глеба Носовского. Они считали, что в Средние века существовала огромная империя, которая охватывала почти всю Европу, Азию и даже обе Америки. А ее политический центр находился на территории Руси. Фоменко и Носовский, как и Лев Гумилёв, считали, что татаро-монгольского ига не было. Орда — это название русского казачьего войска. А ханы — верховные правители и полководцы в русском государстве. То, что исторические факты противоречат «Новой хронологии», авторы идеи объясняли масштабной фальсификацией истории ранее XVII века.

Лев Гумилёв: «Единственное мое желание в жизни (а я сейчас уже стар, мне скоро 75 лет) — это увидеть мои работы напечатанными без предвзятости, со строгой цензурной проверкой и обсужденными научной общественностью без предвзятости, без вмешательства отдельных интересов тех или иных влиятельных людей или тех глупых, которые относятся к науке не так, как я, то есть использующих ее для своих личных интересов. Услышать их беспристрастные отзывы и даже возражения — это последнее, что я хотел бы в своей жизни».

Источник

«Гумилёв осуждён правильно»

В феврале 1954-го Ахматова обратилась к Ворошилову с просьбой освободить Льва Гумилёва – её единственного сына. Ей отказали.

Анна Андреевна в своём обращении Ворошилову писала: «Умоляю Вас спасти моего единственного сына, который находится в исправительно-трудовом лагере». Льва Николаевича Гумилёва освободили и реабилитировали только в 1956 году. После XX съезда КПСС.

Докладная записка Р. А. Руденко К. Е. Ворошилову об отказе в просьбе А. А. Ахматовой о реабилитации Л. Н. Гумилёва

Председателю Президиума Верховного Совета товарищу К. Е. Ворошилову

Произведённой проверкой дела по обвинению Гумилёва Льва Николаевича установлено, что он 13 сентября 1950 года бывшим Особым Совещанием при МГБ СССР был осуждён за принадлежность к антисоветской группе, террористические намерения и антисоветскую агитацию к заключению в исправительно-трудовой лагерь сроком на 10 лет.

Ранее, 26 июля 1939 года он был осужден Особым Совещанием при НКВД СССР за участие в 1937 году в антисоветской группе к заключению в исправительно-трудовой лагерь сроком на 5 лет.

На следствии в 1949—1950 гг. Гумилёв показал, что антисоветские взгляды у него возникли ещё в 1933 году под влиянием антисоветски настроенных поэта Мандельштама и отчима Гумилёва — Пунина. Он и Пунин сгруппировали вокруг себя единомышленников в лице студентов Борина, Полякова, Махаева и к 1934 году у них сложилась антисоветская группа. Практически они на его, Гумилёва, квартире неоднократно высказывали различные клеветнические измышления в отношении руководителей партии и правительства, охаивали условия жизни в Советском Союзе, обсуждали методы борьбы против советской власти и вопрос о возможности применения террора в борьбе против Советского правительства, читали стихи контрреволюционного содержания. Он, Гумилёв, читал сочинённый им в связи с убийством С. М. Кирова такого же характера пасквиль «Экабатана», в котором возводил гнусную клевету на И. В. Сталина и С. М. Кирова. Он же высказывался за необходимость установления в СССР монархических порядков.

По поводу антисоветской деятельности в период 1945—1948 гг. Гумилёв показал, что после освобождения его из места заключения в 1944 году его взгляды оставались враждебными советской власти, он клеветал на карательную политику советской власти и в антисоветском духе высказывался в отношении отдельных мероприятий ВКП (б) и Советского правительства.

Так, после опубликования постановления ЦК ВКП (б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» он осуждал это постановление, заявлял, что в Советском Союзе нет свободы печати, что настоящему писателю делать нечего, ибо нужно писать так, как приказывают, — по стандарту.

Факты антисоветской деятельности Гумилёва, изложенные в его показаниях, подтверждаются показаниями Пунина, Борина, Полякова, Махаева, Мандельштама и Шумовского.

В 1951 году Гумилёв обращался с просьбой пересмотреть решение по его делу, указывая, что его осуждение явилось результатом отрицательного отношения к его матери — поэтессе Ахматовой, а также отрицательного отношения к нему, как к молодому учёному-востоковеду.

В пересмотре решения Особого Совещания Главным Военным Прокурором Гумилёву было отказано.

Ахматова в жалобе на Ваше имя написала, что предъявленное Гумилёву Л. Н. обвинение на следствии не подтвердилось, однако, это её утверждение не соответствует действительности.

Исходя из того, что Гумилёв Л. Н. осуждён правильно, Центральная Комиссия по пересмотру уголовных дел 14 июня 1954 года приняла решение отказать Ахматовой А. А. в её ходатайстве о пересмотре решения Особого Совещания при МГБ СССР от 13 сентября 1950 года по делу её сына — Гумилёва Льва Николаевича.

Действительный государственный советник юстиции Р. Руденко

Орфография и пунктуация источника сохранены

Источник

Лев Гумилёв. Мыслитель, сын поэтов

Сын Николая Гумилёва и Анны Ахматовой лежал в «Крестах» под тюремными нарами, думал об Александре Македонском – и понял, зачем тот пошёл в Индию.

Что такое пассионарность

И зачем Македонский пошёл в Среднюю Азию? К чему все эти отдалённые сатрапии персидской державы? А зачем в Индию? И грабить-то особо нечего, и награбленное не утащить, зато в пути всё войско можно потерять. А зачем другие великие люди предпринимали безумные авантюры, которые явно ничем хорошим не могли кончиться?

Этими вопросами молодой Лев Николаевич Гумилёв задавался не первый раз. И не впервые он лежал под нарами в переполненной камере, смотрел в стену сквозь свисающие ноги сокамерников и думал. И однажды его озарило: «Что было нужно там Македонскому? Да ничего!».

Так Гумилёв пришёл к мысли об иррациональной движущей силе истории — жизненной энергии, стремлении к активной деятельности, которая двигала великими людьми: Ганнибалом, Цезарем, Чингисханом, Македонским, Бонапартом, Петром I, Кутузовым и множеством других. Он назвал эту природную силу «пассионарностью», от латинского «passio» — страсть.

Впоследствии эта идея выросла в историософскую систему Гумилёва — пассионарную теорию этногенеза. Но на это ушло очень много лет. Историк жил в самое неудобное для своей профессии время и родился в самой неудобной семье.

Сын «врага революции»

Родители рано заметили интерес сына к истории. Отец привёз ему в Бежецк (там, у бабушки, рос Лев) книгу о войнах Византии с варварами, и книга быстро стала его любимой. Николай даже обрадовался — если сын станет историком, сможет обоснованно опровергать марксизм. Благословила увлечение историей и мать: «Имей в виду, Лёва: если тебя расстреляют или повесят за занятия историей, я не заплачу. А если попадешь в тюрьму за уголовное преступление — заплачу. Мне будет очень горько, что мой сын так низко пал».

И всё же Лев до конца школьных лет не мог определиться — историком ему стать или поэтом. Он неплохо писал стихи и прозу, но всё же выбрал историю. В 1929 году Лев приехал в Ленинград, в Фонтанный дом, к матери. Ахматова жила тогда у нового мужа. Сын её спал на сундуке в тупике холодного коридора коммуналки. Ездил в археологические экспедиции в качестве дешёвой рабсилы, был чернорабочим в Ленинграде, потом санитаром. В 1934 г. поступил на истфак ЛГУ, который только что восстановили (власть решила, что всё-таки история и историки ей пригодятся).

Лев с родителями. (rg.ru)

Гонения не заставили себя ждать. Комсомольцы истфака заявили, что сыну врага революции не место в советском университете. Вскоре Гумилёва исключили — за то, что «успевал только по специальным дисциплинам». Он получал двойки по общественно-политическим дисциплинам (ленинизм) не потому, что ему трудно было — он относился к ним, как к принудительному, к обязанностям. А в 1935 г. Гумилёва арестовали (заодно с Пуниным, мужем матери, за какие-то неосторожные слова). Правда, в тот раз благодаря заступничеству знакомых Сталин их помиловал.

Льву удалось восстановиться в университете. Но в 1938 году его арестовали снова — и на этот раз уже «с концами». Поводом стали всего лишь доносы одного из преподавателей, с которым Гумилёв пререкался по поводу своего отца (преподаватель на лекции прямо выдумывал какие-то небылицы).

В лагеря, на войну и обратно

НКВД слепил дело на скорую руку — как тысячи дел в тот год. Гумилёва (сына «буржуазного писателя»), Николая Ереховича («из дворян») и Теодора Шумовского («по национальности поляк») обвинили в контрреволюции: мол, студенты ставили перед собой «задачу свержения советской власти и реставрации капитализма в СССР путём активной контрреволюционной агитации против политики ВКП (б)». После пыток у следователей (на всю жизнь осталось повреждение шейных нервов) суд назначил Гумилёва руководителем «террористов» и дал ему 10 лет с конфискацией и поражением в политических правах.

В декабре «контрреволюционеры» уже валили лес на Беломорканале. А через полгода Гумилёва вернули в Ленинград, в «Кресты» — на доследование дела. Там-то к нему и пришло озарение о великой силе, которая была выше исторических личностей и разумных оснований их деятельности. В тюрьме Гумилёв не мог заниматься конкретно-историческими исследованиями, так что задумался о теории истории и о том, как рождаются и гибнут народы.

Лев Гумилёв в лагере, 1953 год. (aria-art.ru)

После «доследования» дела размышления Гумилёву пришлось продолжать в лагере. К счастью, срок ему сократили до 5 лет. Отбывал его историк на Таймыре. Выживал как мог, в том числе за счёт знания истории. Уголовники животы надрывали от хохота над гумилёвским «блатным романом» о Нидерландской революции 16-го века на тюремном жаргоне: «В 1565 году по всей Голландии пошла параша, что папа-антихрист. Голландцы начали шипеть на папу и раскурочивать монастыри». Ну, и так далее.

В 1944 году Гумилёв пошёл добровольцем на фронт. Участвовал в трёх наступлениях — в Польше, в Померании и под Берлином. Когда вернулся в Ленинград, на груди висели «За победу над Германией» и «За взятие Берлина». Поселился фронтовик у матери, а потом экстерном закончил истфак и поступил в аспирантуру востоковедения. Работал в музее этнографии. В 1948 году защитил кандидатскую диссертацию, делал научные успехи, обрёл любовь. Казалось, потихоньку жизнь наладится.

Но в 1949 году — снова арест. На этот раз выбивали показания на мать: на Ахматову тогда обрушилась травля, поэтессу обвиняли в шпионаже на Англию. Но мать Гумилёв не оклеветал. В итоге ему «сшили» «подготовку покушения на Жданова» — вроде как хотел отомстить советской власти «за папу», и дали ещё 10 лет.

После реабилитации. Ленинград, 1950-е. (aria-art.ru)

«Умру полноценным историком»

Очередной (и последний) срок Лев Николаевич отбывал в Карагандинской, Курганской и Омской областях. Хуже всего он переживал отрыв от академической жизни, но выручали друзья и коллеги. Они присылали рефераты, книги, выписки — чтобы Гумилёв мог работать. Позднее он рассказывал: «Я все свои главные научные мысли продумал в тюрьме. Там хорошо думается». Лагеря со скудной баландой и нехилым трудовым планом подорвали здоровье, Лев Николаевич думал, не выживет. Но в 1955 г. говорил: «Умру полноценным историком». Жалел только, что не успеет написать всех задуманных книг.

Должно быть, ещё несколько лет Гумилёв бы в лагерях действительно не протянул, но повезло. Началась оттепель, и в 1956 году его реабилитировали. Так что все свои книги он написать всё-таки успел. Историк вернулся в Ленинград, снова поселился у матери и устроился в библиотеку Эрмитажа. А в начале 1960-х начал преподавать в университете; тогда же защитил докторскую диссертацию «Древние тюрки 6−8 вв.».

В те годы Гумилёв развивал свою теорию пассионарности. «В 1950-м [я сделал открытие], что пассионарность энергия, и в 1965-м — что это биологическая энергия», — писал историк. Он давал пассионарности много определений. Вначале такое: «Непреоборимое стремление к крайне активной целенаправленной деятельности». Гумилёв считал, что пассионарность народов и отдельных людей проявляется «во властолюбии, гордости, тщеславии, алчности, зависти и т. д.». Так эта подсознательная энергия и творит историю — заставляет людей прикладывать сверхусилия, которых не требует обычная повседневность.

Л. Н. Гумилёв. (pinterest.ru)

Эту теорию Гумилёв сочетал со вниманием к географии и климатологии как факторам исторического процесса («наводил мосты» между науками). История, считал он, есть сумма влияния природы Земли и космоса, воздействие которого приводит к пассионарным толчкам, формирующим народы. Когда этнос получает пассионарный толчок, он совершает нечто великое. Таким образом Гумилёв считал этнос феноменом природы, подчинённым её законам.

Он вполне сформулировал всё это в работе «Этногенез и биосфера Земли». В этой ключевой монографии Гумилёв описал и пассионарность (как физиологические, психическое и социальное сверхнапряжение), и пассионариев (как организующее начало народов, исторических процессов и событий), и учение о возникновение этносов и стадиях их развития. «Каждый народ, — писал Гумилёв, — движется от пассионарного толчка к этническому гомеостазу (затуханию пассионарности)». Процесс этот в среднем занимает около полутора тысяч лет.

Конечно, это учение о жизненной энергии как движущей силе истории противоречило марксизму — краеугольному камню теории истории в СССР. Так что в 1970−1980-е гг. работы Гумилёва старались замалчивать или, по крайней мере, подвергать мощной критике. Теорию его не признавали, и идея пассионарности как инструмент анализа в широкий научный оборот не вошла.

Источник