за что сидел звездинский
Тюремные университеты «поручика Голицына» Михаил ЗВЕЗДИНСКИЙ
Тюремные университеты «поручика Голицына»
Первые неприятности с законом произошли у Михаила Звездинского в 1962 году. Вечером, после одного из концертов, молодого певца пригласил прокатиться в своем роскошном автомобиле один из поклонников его творчества. В автомобиле, кроме его владельца, сидели две девицы, которые не менее активно зазывали певца в салон. Звездинский согласился. Однако не успели они проехать и несколько сот метров, как на ближайшем перекрестке их тормознули орудовцы (нынешние гаишники). А далее произошло неожиданное. Хозяин автомобиля и его спутницы бросились врассыпную, а Звездинский, обремененный гитарой, с которой он никогда не расставался, застрял в дверях и был схвачен доблестной милицией. Но, даже оказавшись в милиции, он не потерял присутствия духа, считая, что обязан своим задержанием нелепой оплошности орудовцев – ведь за рулем сидел не он, а владелец автомобиля, которого и следует привлекать к ответственности за нарушение правил дорожного движения. Однако все оказалось намного сложнее.
В багажнике автомобиля милиционеры обнаружили некие ценные вещи, которые числились в розыске как похищенные. На все заверения Звездинского, что он эти вещи в глаза никогда не видел, милиционеры лишь скептически ухмылялись и советовали чистосердечно во всем признаться. В итоге на певца завели уголовное дело. 19 сентября 1962 года нарсуд Бауманского района города Москвы осудил Звездинского по статье 144, часть 2 УК РСФСР к одному году лишения свободы. Существует версия, что таким образом власти расправились с 16-летним парнем, имевшим смелость распевать на публике белогвардейские песни.
Из положенного срока Звездинский отсидел чуть меньше 10 месяцев – он вышел на свободу 2 июля 1963 года. Вернувшись в Москву, вновь вышел на сцену – стал выступать в составе различных музыкальных коллективов, аккомпанировал звездам тогдашней эстрады: Майе Кристалинской, Гелене Великановой, Маргарите Суворовой. Попутно писал новые песни и исполнял их в самых разных аудиториях. В частности, им были написаны следующие произведения: «Сгорая, плачут свечи» (1962), «Хрупкое сердце» (1963), «Очарована-околдована», «След любви» (обе – 1964) и др.
В 1965 году Звездинского призвали в армию. Тогда же он вторично имел неприятности с законом. Однажды он получил телеграмму от родных, в которой ему сообщали, что его мать тяжело больна. Звездинский обратился к командованию воинской части, в которой он служил, с просьбой предоставить ему отпуск. Однако командование посчитало, что болезнь матери не является убедительным поводом для предоставления солдату краткосрочного отпуска, и в просьбе Звездинскому отказало. И тогда он покинул пределы части без всякого разрешения. За это был объявлен дезертиром и привлечен к уголовной ответственности. Суд состоялся 19 октября 1966 года. По статье 255«а» и 246«а» УК РСФСР (побег из части, дезертирство) Звездинский был осужден к трем годам лишения свободы.
На свободу Звездинский вышел 18 мая 1969 года. Судимость ему погасили, и он вернулся в Москву. Вновь занялся творчеством. Одно время работал барабанщиком в вокально-инструментальном ансамбле «Норок», где в то время дебютировала еще совсем юная Ксения Георгиади, затем перешел в ансамбль «Веселые ребята». Однако быть все время на втором, а то и третьем плане Звездинскому вскоре наскучило, и он возобновил сольные выступления. К тому времени сочиненные им в начале 60-х песни уже распевало полстраны (в частности, в Союзе их исполнял Аркадий Северный, за границей – Вилли Токарев, Григорий Димонт и др.), так что почва для его возвращения была хорошо подготовлена. И Звездинский стал выступать как солист варьете в ресторане «Архангельское». На дворе стоял 1972 год. Однако его сольное творчество вскоре было прервано новым арестом.
В очередной раз Звездинского арестовали осенью 1973 года во время морского круиза Одесса – Батуми. Причем в том аресте участвовали сотрудники КГБ. Почему именно они? Дело в том, что Звездинский в то время крутил любовь с итальянкой, а подобные дела находились в компетенции органов госбезопасности. Итальянку отправили на родину, а Звездинского обвинили… в ее изнасиловании и 19 октября 1973 года впаяли новый срок – три года лишения свободы. Правда, отсидеть его полностью певцу не довелось – 15 января 1974 года он был освобожден от отбывания наказания в исправительно-трудовой колонии и направлен на стройки народного хозяйства – на «химию». Там Звездинский проработал до 1976 года.
Вернувшись в очередной раз в Москву, Звездинский устроился в ресторан «Сосновый бор», где начал выступать с собственной программой. По его словам: «В ресторан ко мне часто приезжал Сергей Аполлинариевич Герасимов. И вообще, у меня собирался весь Дом кино. Высоцкий, Боря Хмельницкий, Долинский, Миша Козаков, Евстигнеев, Жванецкий, Карцев и Ильченко. Мне смешно называть… Вы спросите, кто ко мне не приезжал?
Многие ребята начинали у меня. Те, что сегодня стали звездами: Володя Кузьмин, Барыкин, Саша Серов на саксофоне играл. Пресняков-старший, Миша Муромов был тогда в «Старом замке» администратором, и я учил его играть на гитаре, Малежик… «Поехали к Звездинскому» – звучало примерно так же, как «поехали в „Мулен Руж“ или в „Максим“.
Четыре года власть терпеливо взирала на то, как Звездинский «развращает» советский народ песнями про белогвардейцев и зарабатывает баснословные деньги (по нескольку тысяч рублей за вечер). Наконец ее терпению пришел конец. В марте 1980 года, в преддверии Московской Олимпиады, было решено уничтожить «гнездо антисоветчины». О том, как это происходило, рассказывают очевидцы.
Николай Миронов (ныне генерал-майор милиции в отставке, а тогда – начальник Управления БХСС): «В конце дня начальник ГУВД Трушин вызвал меня в кабинет и сказал, что, мол, первый секретарь горкома партии Гришин дал указание в месячный срок поймать и посадить Михаила Звездинского. Основание – „все зарубежные «радиоголоса“ трубят о том, что Москва днем – коммунистическая, а ночью – купеческая. А это порочит имя столицы – образцового коммунистического города.
Один сотрудник сообщил, что примерно в 9—10 вечера этот человек обычно покидает ресторан на Калининском проспекте, предупредив завсегдатаев: «Сегодня буду петь в таком-то месте…»
Послали туда агентуру. Вход обошелся недешево: с иностранцев брали по 100 «зеленых», с советских граждан – по тысяче рубликов. Собиралось там всякое жулье, «теневики», сорили деньгами направо и налево – словом, кутили с купеческим размахом часов до пяти утра. Потом «извозчики» доставляли господ и их дам по «номерам». Часто такие оргии устраивались в ресторане «Южный» на Ленинском проспекте. Песни Звездинский исполнял по заказу в сопровождении небольшого оркестра. За вечер собирал выручку от 20 до 50 тысяч рублей.
Для нас сложность была в том, чтобы определить, в каком именно заведении в очередной раз появится «объект» и каким образом, не вызывая подозрений, всучить ему микрофон без шнура, чтобы тайно сделать запись на радиоаппаратуру. Мы долго искали такой микрофон (по тем временам это было редкостью), все-таки раздобыли, но певец, увы, на наживку не клюнул. Наши сильно переживали, ведь Трушин дал команду записать репертуар для прослушивания Гришину. Видимо, того разбирало любопытство, что же Звездинский вытворяет. Как мне доложили подчиненные, явной антисоветчины нет, в основном эмигрантские песни типа «Поручик Голицын». Моим ребятам, кстати, они понравились. Однако Трушин остался недоволен: качество записи было плохое, и по этой причине он не стал показывать ее Гришину.
В операции задействовали очень много сотрудников – человек триста, словно ловили особо опасного рецидивиста. Мы узнали, что перед 8 Марта он «снял» ресторан в Советском районе.
Гости стали съезжаться к двум ночи, многие – на шикарных иномарках. Менее состоятельные – в автобусах. Группа захвата затаилась в расположенном рядом недостроенном доме. Все было на мази. Но карты спутал один из почитателей Звездинского, опоздавший на концерт. Подкатывая к ресторану, он засек гаишные машины и заподозрил неладное. Опасения усилились после того, как он срисовал расставленные на всех подъездных путях патрульные экипажи. Влетев в зал, отзывает Звездинского: «Миша, сматывайся, ты обложен кругом!»
Поднялась суматоха, из-за столов повскакивали иностранцы, возмущаясь: «Не имеете права!» Один из муровцев за словом в карман не полез: «Вы знаете, что постановлением Московского Совета ресторанам разрешено работать до 23 часов? А сейчас сколько? Почему нарушаете наши порядки?» В общем, он их поставил на место…»
Н. Миронов: «Группа захвата вывела пьяную публику, рассадила в автобусы. Задержанных отвезли на Петровку, 38. Чтобы забрать всех, пришлось делать рейса три. Допросили около двухсот человек, более или менее трезвых. Они сразу раскололись, подробно рассказали, сколько заплатили своему кумиру. А вскоре сюда же доставили и самого Звездинского…»
М. Звездинский: «После допроса меня отвели в камеру. Представляете, попадаю к блатным в тройке от Кардена. Я же выступал на праздничном концерте и соответственно был одет. Кому-то не понравилось, что я так вырядился. Пришлось уложить двух недовольных на пол – карате я увлекался всерьез. Пока они приходили в себя, услышал из угла: „Ты – Звездинский?“ Так воочию убедился, что поклонниками моего творчества были не только „сливки“ общества, писатели, художники, артисты, но и… воры в законе, захаживавшие на мои концерты. По тюремному телеграфу немедленно пронеслось: „Звездинского не трогать!“
Вскоре после этого состоялся суд, который осудил Звездинского по статье 153 ч. 1 и 174 ч. 1 УК РСФСР к 4 годам лагерей и 2 годам «химии» за дачу взятки и частное предпринимательство. Первую половину срока Звездинский отбывал в лагере под Улан-Удэ. Именно там его вскоре застала весть о том, что на свободе у него родился сын – Артем.
С матерью своего ребенка – Нонной – Звездинский познакомился примерно за год до этого ареста. Нонна училась в Институте стран Азии и Африки, была активисткой-комсомолкой, увлекалась художественной самодеятельностью. И вот однажды Звездинский приехал с выступлениями к ней в институт, а после концерта были устроены танцы. На танцах они и познакомились. Когда в 80-м Звездинского осудили, Нонна не отреклась от него и почти каждый свой отпуск проводила у него – в зоне под Улан-Удэ.
В 1988 году Звездинский освободился и вернулся в Москву. У него тогда не было ни жилья, ни прописки. На помощь пришла все та же Нонна, на которой он женился и под крышу которой перебрался со всем своим небогатым имуществом. С 1989 года Звездинский вновь возвращается на сцену и не уходит с нее до сего дня.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Продолжение на ЛитРес
Читайте также
Тюремные университеты Захара Большакова Петр ВЕЛЬЯМИНОВ
Тюремные университеты Захара Большакова Петр ВЕЛЬЯМИНОВ Популярный актер Петр Вельяминов, известный по многим кинофильмам, но особенно – по двум ролям председателей колхозов в телевизионных блокбастерах «Тени исчезают в полдень» (1972) и «Вечный зов» (1976–1983), угодил в
Тюремные университеты «поручика Голицына» Михаил ЗВЕЗДИНСКИЙ
Тюремные университеты «поручика Голицына» Михаил ЗВЕЗДИНСКИЙ Первые неприятности с законом произошли у Михаила Звездинского в 1962 году. Вечером, после одного из концертов, молодого певца пригласил прокатиться в своем роскошном автомобиле один из поклонников его
В гостях у князя Голицына
В гостях у князя Голицына Этим летом дети снова стали приезжать в Вязёмы в церковь и в гости к Анночке Зеленской. Наконец – то Марья Алексеевна представила внучат князю Борису Владимировичу Голицыну, который теперь жил в своём имении, выйдя в отставку в чине генерала.
Четыре срока «Поручика Голицына» (Михаил ЗВЕЗДИНСКИЙ)
Четыре срока «Поручика Голицына» (Михаил ЗВЕЗДИНСКИЙ) М. Звездинский (настоящая фамилия — Дейнекин) родился 6 марта 1945 года в городе Люберцы Московской области. «Фамилия Звездинский — отнюдь не сценический псевдоним. Предки мои происходят из Польши, и уж если быть
Женщины поручика Ржевского (Юрий ЯКОВЛЕВ)
Список основных книг С. М. Голицына
Список основных книг С. М. Голицына 1. Хочу быть топографом. Издания 1936, 1953 и 1954 годов. Издана также на китайском и чешском языках.2. Сорок изыскателей. 1959 г. и еще 4 издания, последнее в 1989 г. Переведена на польский (3 издания), чешский, болгарский, румынский, словацкий,
Голицына Евдокия Ивановна
Голицына Евдокия Ивановна Евдокия (Авдотья) Ивановна Голицына (1780–1850), ур. Измайлова. По капризу императора Павла в 19 лет была выдана замуж за очень богатого, но уродливого и глупого князя С. М. Голицына, прозванного «дурачком».В 1808 году у нее завязался роман с князем
Голицына Мария Аркадьевна
Голицына Мария Аркадьевна Мария Аркадьевна Голицына (1802–1870), ур. Суворова-Рымникская — внучка великого полководца А. В. Суворова, фрейлина, жена (с мая 1820 года) князя М. М. Голицына (1793–1870), камергера, действительного статского советника.Мария Голицына была очень
Памяти князя Б. Б. Голицына[103]
Памяти князя Б. Б. Голицына[103] 4 мая 1916 г. скончался академик князь Борис Борисович Голицын.Русская наука лишилась в нем выдающегося ученого, Главная физическая обсерватория — незаменимого директора и организатора, Николаевская морская академия и Высшие женские курсы
Глава 5 Тюремные университеты
Глава 5 Тюремные университеты Мне выдают видавший виды матрас, одеяло, убогое казенное белье, алюминиевую посуду и ведут в камеру. Четырехместная камера с разбитым окном. Здесь уже двое, одного из них тоже только что привели. Мы знакомимся. Гена, зэк со стажем, лет тридцати
Первый орден поручика Адамовича
Первый орден поручика Адамовича 15 марта 1900 года Главное Управление военно-учебных заведений Военного Министерства Российской империи возглавил бывший командир лейб-гвардии Преображенского полка Его Императорское Высочество великий князь Константин Константинович,
ТРУДНЫЙ ДЕНЬ ПОРУЧИКА МУХИНА[30]
ТРУДНЫЙ ДЕНЬ ПОРУЧИКА МУХИНА[30] IПоручику Мухину снилось, что он спасся с потопленного миной корабля и сейчас плывет в шлюпке, переполненной людьми. Но на море — буря, шлюпку бросает из стороны в сторону, люди, находящиеся рядом с ним, толкают его и он толкает их. Мухин
МИХАИЛ ЗВЕЗДИНСКИЙ
МИХАИЛ ЗВЕЗДИНСКИЙ Автор нескольких десятков песен, певец, композитор, поэт, один из самых известных российских шансонье Михаил Михайлович Звездинский (1945 г.р.) — личность не менее легендарная, чем его песенное творчество.Про таких, как Звездинский, говорят: родился не в
«Всегда был вне этой системы»: откровения певца-«хулигана» Михаила Звездинского
«Галина Брежнева садилась с бокалом в руках на ковер и подпевала мне: «Очаро-о-о-ована, околдо-о-о-вана. »
«Околдована, очарована. » — эта песня про меня. Ну и про вас, если вы женщина, конечно, тоже. А если мужчина, то «не падайте духом, поручик Голицын!» А! Вы — корнет Оболенский? Тогда «седлайте коня!»
Надо быть очень талантливым человеком, чтобы написать произведения, на которые откликается сердце. Михаилу Звездинскому это удалось. Он начинатель отдельного жанра в искусстве — любимого в России белогвардейского романса. А также автор баллады «Сгорая, плачут свечи», и, конечно, против воли так и поется: «…с ветром в поле когда-то повенчана».
А еще Михаил Звездинский — человек, который первый организовал ночные клубы в СССР, где гуляли и цеховики, и артисты, и поэты, и манекенщицы. Бывала там сама Галина Брежнева со своими кавалерами. Если добавить к этому, что Звездинский — дворянской крови, потомственный каторжанин, а жена его Нона — декабристка, то портрет любимца публики станет более ярким.
О себе, о времени, о белогвардейщине, о шестнадцати годах лагерей за антисоветчину, о том, как «оплавляются свечи на старинный паркет» благодаря Высоцкому, а Пугачева не поет перед грузинскими князьями, и прочих перипетиях судьбы Михаил Звездинский откровенно, как никогда, рассказал «МК».
Фото: Из личного архива
— Михаил, вы по происхождению потомственный офицер?
— Я по происхождению музыкант, а вот по судьбе — потомственный каторжанин. Мой дед — кадровый офицер, полковник инженерных войск царской армии, участвовавший в Брусиловском прорыве. В 17-м принял революцию. Долгие годы он работал военспецом в ведомстве Орджоникидзе, занимался тяжелой промышленностью. А в 37-м был арестован. Подвело дворянское происхождение. Во время обыска молодой ГПУшник обнаружил его письма к своей жене, которые дед неизменно подписывал: «Целую нежно Ваши ручки, всегда влюбленный в Вас Поручик», ведь в мою бабушку он влюбился еще в юнкерском училище, они всю жизнь боготворили друг друга. Оттуда-то, кстати, и взялся в моей жизни «поручик». Ну а представитель органов тогда заявил: «В Красной Армии поручиков нет!» И в 38-м деда расстреляли.
Отец мой воевал еще в Испании, прошел всю Великую Отечественную. В один из дней эшелон, в котором он ехал, разбомбили немцы. Плен, а затем побег закончились стандартным сценарием: штрафбат и сталинские лагеря, откуда он не вернулся.
— Ваша мама воспитывала вас в духе памяти о традициях вашего рода?
— Воспитывала меня бабушка. Мама тоже хлебнула от горькой участи узницы. Была она скромной чертежницей проектного бюро Туполева и оказалась сослана в Павлодар по нелепому обвинению в выдаче каких-то секретных сведений. Потом маму освободили по амнистии, и она снова начала с утра до ночи строить советскую власть. Я ее видел только по воскресеньям. А вот бабушка моя была выпускницей Смольного института. Я очень многим ей обязан. Благодаря бабушке уже в четыре года я научился читать, в пять лет свободно писал. В раннем возрасте читал Булгакова — «Бег», «Белую гвардию» в самиздате — и Бунина. А по вечерам бабушка рассказывала мне историю своей необыкновенной любви и читала чудом сохранившиеся письма деда с фронта. Пожалуй, именно тогда в моем подсознании и зародилась тема белой гвардии.
— С какого момента началось ваше сопротивление советской системе?
— Я всегда был вне этой системы. Я даже не был ни октябренком, ни пионером. «Меня принимают в пионеры, дружина носит имя Павлика Морозова», — радостно сообщил я однажды бабушке, прибежав из школы. И услышал в ответ: «Не дай Бог, тот мальчик — исчадие ада. Он предал своего отца». И, вы будете смеяться, Бог не дал. На следующий день, играя с ребятами в снежки, я случайно залепил директору школы в глаз. Естественно, ни в какие пионеры меня не приняли.
Я был хулиган, за что меня не раз исключали из школы. Зато в 14 лет я уже зарабатывал деньги — играл на танцах. Затем поступил в музыкальное училище, где учился по классу ударных инструментов. И в 18 аккомпанировал почти всем звездам того времени: Майе Кристалинской, Марку Бернесу, Гелене Великановой. Потом начал исполнять свои песни в кафе «Аэлита», которое располагалось в Оружейном переулке.
— Оттуда пошли ваши знаменитые «ночники» — концерты в ресторанах?
— Начиналось все там. Мы играли джаз, тогда было очень сильное увлечение этим жанром. И там собиралась вся столичная богема, выступали шестидесятники: Вознесенский, Евтушенко, Рождественский, Окуджава, Галич, Белла Ахмадулина. Была полная демократия: стоял микрофон, если ты поэт, композитор — выходи, читай, пой. И я пел там «Очарована, околдована», «Свечи», «Поручик Голицын». Но напрасно мы радовались, хрущевская «оттепель» резко закончилась бульдозерной выставкой, и людей начали сажать за инакомыслие. А в «Поручике» в классическом варианте есть такие строчки: «Ведь завтра под утро на красную сволочь развернутой лавой пойдет эскадрон. », «За павших друзей, за поруганный кров наш за все комиссарам отплатим сполна. » и еще несколько подобных. В итоге меня подставила подружка, которая работала на КГБ. Хорошенькая! Так обожала джаз! Ну и позвала раз в гости попеть. Сели в машину, за рулем сидел ее брат, отъехали полкилометра — и свисток. Все из машины прыснули, а я остался. Патрульные заявили, что машина в розыске, в багажнике краденые вещи. Сколько я ни объяснял, что оказался там, на заднем сиденье, с гитарой, случайно, — все бесполезно. Полгода просидел под следствием в «Матросской Тишине» и получил два года условно. Так впервые мне объяснили, что я не то пою.
— Шестидесятники считали своим?
— Да, очень меня любили. Помню, в 72-м году я работал в Абхазии художественным руководителем московского варьете, а музыкальным руководителем был Пресняков-старший. А маленький Вовик бегал по залу, и ему, мальчику-красавчику с кудряшками, давали по 50, по 100 рублей, чтобы отнес в оркестр. Там пела его мама — Лена Преснякова. И приехал тогда в Абхазию Евтушенко на какой-то там симпозиум. Я его познакомил с нашим хореографом, она такая яркая была. Мы каждый вечер где-то вместе ужинали, и он мне несколько раз говорил: «После «Поручика Голицына» и «Очарована, околдована» ты можешь уже больше ничего не писать. Ты этими балладами сказал свое слово и в поэзии, и в музыке». Но я не послушал и написал еще несколько сотен песен, романсов, баллад.
Фото: Из личного архива
— И сколько при этом вы провели ремени в местах не столь отдаленных?
— В общей сложности 16 лет. Cледующий срок я отмотал уже на строгом режиме. Дело было в армии. Сперва я служил в армейском ансамбле в Томске, но, поскольку не отличался дисциплиной, был отправлен для исправления в стройроту. И вот там я получаю телеграмму: «У мамы инфаркт, она при смерти». Я — к начальству, а оно ни в какую: «Не отпустим, и все!» Я сцепился с капитаном. А потом ушел из части. Продал свою очень дорогую английскую ударную установку «Премьер» и на перекладных добрался до Москвы, нашел врачей, достал дорогие лекарства и выходил мать. Слава богу, она жила потом еще очень долго. А меня по возвращении арестовали за «самовольное оставление воинской части с нанесением оскорбления старшему офицеру». И в итоге я получил пять лет строгого режима, которые и провел на лесоповале, в тайге Краслага. Но основной срок я получил позже — за «организацию ночных банкетов во внеурочное время с извлечением дохода» и, главное, за «антисоветскую пропаганду», это было уже в 80-м году. А если бы мое творчество не нравилось Галине Брежневой, расстреляли бы.
— Галина Брежнева была вашей поклонницей? Как вы познакомились?
— В 1969 году открылся ресторан «Сатурн» на улице Кирова, я из него сделал первый «ночной клуб» в СССР. Приходили после 23.00 люди со служебного входа и при плотно задернутых шторах кутили до утра. Работало кабаре, гости играли в карты на бешеные деньги, которые лежали на столах горками. Там я и познакомился с Галей Брежневой, нас свела ее подруга Энесса — очень известная в «золотом» тусовочном мире модель. Мы обменялись телефонами, и она начала приходить. И позже, в 70-е, когда я открывал рестораны «Архангельское», «Русь», «Сосновый бор», «Старый замок», «Иверия», она там тоже бывала. Приезжала с охранниками, те оставались в машине, Галя их не пускала в зал, где у нее были свои столики. Она тогда переживала любовь с Игорем Кио, это были настоящие чувства, хотя Игорь был намного младше ее. Тогда по распоряжению Гали в выходной день открыли загс и расписали их, и они уехали в Сочи гулять. Но доложили Брежневу, он приказал брак расторгнуть. Галя сама мне об этом рассказывала, плакала. Ее скоропалительный брак с Кио разрушили беспощадно: Игоря отправили куда-то в Новосибирский цирк, а ее посадили под домашний арест. Потом у нее был роман с Лиепой, и мы ходили в Большой театр.
Галя много хороших дел сделала, а по жизни богемная была женщина.
— Вы бывали у нее дома?
— Да, в доме на Малой Бронной она занимала целый десятый этаж. Любила накрыть стол, сама пила перцовку, мне наливала мартини. Потом я брал в руки гитару и пел, а она сидела на пушистом ковре с бокалом в руке и подпевала мне: «Очаро-о-ована, околдо-о-ована». А однажды зашел ее тогдашний очередной муж — 1-й зам Щелокова, а она ему говорит: «Слышь, ты, генерал, возьми стакан и стоя выпей за Мишенькино здоровье. У него искра божья, а ты у меня — «енерал». И тот пил, хотя желваки у него просто ходили ходуном. Мне это было неприятно, я ее спросил: «Зачем так?» А она ответила, дескать, пусть он знает свое место. Когда меня арестовали в последний раз, целый месяц не предъявляли обвинительного заключения, ждали: вдруг Галя позвонит? Но она не позвонила: как раз тогда на полгода ушла в запой.
— Кто еще из знаковых персон гулял на ваших ночных тусовках?
— Цеховики, фарцовщики, валютчики. Я хорошо знал преступный мир, с кого-то не брал деньги за вход, а он сначала стоил 50 рублей, потом 100, 200 и, наконец, 500.
— Кто из звезд у вас тогда работал?
— Многие, но переодически. Кузьмин, Барыкин, Мазаев, Градский, Буйнов. Долина у меня работала долго, примерно год, она приехала из Одессы, пела джаз. В «Старом замке» работала. Все звезды тех времен у меня выступали и хорошо зарабатывали — по тысяче за вечер. Саша Серов работал. Как-то они с Игорем Крутым пришли ко мне в Ялте, у меня кончились деньги, и я сделал «ночник», чтобы тысяч 10 подзаработать. Я им столик накрыл, они сидят в уголочке, а рядом женщины все в бриллиантах, и деньги грузины кидают пачками. Они сидели, открыв рот, тогда же 5 рублей за песню для музыканта были большие деньги, а уж если 10! Позже Долина Серова ко мне привела уже работать.
— А Крутой и Пугачева выступали?
— Крутой — нет. Пугачева приезжала погулять и иногда выходила спеть пару песенок в стиле рок-н-ролл. У нее тогда был роман с Леней Гариным, я всегда наказывал, чтобы для них накрыли отдельный стол со всяческими яствами. Денег, разумеется, никто с них не брал. Однажды гулял у нас один грузинский князь, подзывает меня, дает пачку денег — 5 тысяч пятидесятирублевками: «Пусть Аллочка споет!» Я принес ей, объяснил ситуацию. А она в тот момент только выиграла «Сопот» и «Золотой Орфей», это был 76-й год, но была еще очень небогата. Как сейчас помню, пришла в курточке на искусственном меху и в каком-то зелененьком платьице. В общем, деньги ей были нужны. Но она говорит: «Нет! Передай, что я с князьями не знакомлюсь, я — Пугачева, и фамилия у меня бунтарская!» Я дал возврат, чему там были очень удивлены.
А в 76-м году произошел такой забавный случай: был такой ресторан в Одинцове — «Греми», назывался так в честь коньяка, так Алла настояла, чтобы его (неофициально, конечно) переименовали в «Арлекино» в ее честь. И Татьяна Иванова, художница, сделала портрет Аллы, где та выходит в своем знаменитом балахоне на сцену. Антонов и Крамаров повесили его на стену.
— Кто еще из бомонда бывал у вас?
— Приезжали Ира Алферова с Сашей Абдуловым, Валя Смирнитский, Боря Хмельницкий, Высоцкий. Мы дружили с Володей где-то с середины 60-х, он мне часто пенял, что я избегаю острых тем, говорил: «…витаешь в облаках: аксельбанты, эполеты». А я ему отвечал: «У меня в жизни были свои пятилетки — в лагерях строгого режима». И вот однажды он приходит ко мне на день рождения, приносит в подарок лист бумаги, на котором написано: «Оплавляются свечи на старинный паркет. Дождь стекает на плечи серебром эполет. » Это были стихи для меня. Я написал музыку, получился красивый романс.
— Когда и за что вы получили последний, самый большой срок?
Потом всех задержанных отпустили, а меня оставили. В ходе следствия меня допрашивал генерал по особо важным делам.Например, их интересовал один бизнесмен Шалва, очень хотели его посадить. А на моих «ночниках» он любил музыкантам дать тысчонку — тогда это были огромные деньги! — чтобы они пели «Боже, царя храни!». Сам поднимался с бокалом шампанского в руках и говорил гостям: «Давайте выпьем за государя-императора!» Вот генералу тому очень хотелось, чтобы я это подтвердил. Обещал, что освободят за это прямо в зале суда. А я говорил: «Нет, не помню такого. » И генерал тогда сказал мне: «Мы тебя отправим туда, где телята Макара съели!» Следствие закончилось, на суде прокурор просил 14 лет, дали 12, обвинение — антисоветская пропаганда плюс незаконное предпринимательство. Сдержал генерал обещание: отправили меня за 10 тысяч верст, мы почти 8 месяцев шли этапом.
Фото: Из личного архива
— На зоне вас как встретили?
— За то, что я никого не выдал, авторитетные люди из Москвы заранее отправили малявы: «Не дай бог кто косо посмотрит! Звездинского не трогать!» — и приняли меня на зоне хорошо. Конечно, были совсем тупые быки, приходилось с ними объясняться кулаками, но в общем встретили тепло.
— Какой работой занимались?
— Пришел я на зону, а это был лесоповал в Бурятии: три тысячи заключенных, строгий режим, смотрю — начальник лагеря листает мое дело. А мне туда кроме паспорта и трудовой книжки положили пачку фотографий, где я с «Бони М», которые приезжали тогда на гастроли, с Марьяновичем, даже с Элтоном Джоном, с которым мы встречались в Ленинграде. Не говоря уже про общие фотографии с Пугачевой, Понаровской, Ротару, Георгиади, Лещенко. Положили мне их в личное дело, чтобы показать, какой я авантюрист международного масштаба, вот со всеми звездами знаком и возил через них контрабанду. Но начальник посмотрел и сказал, что, дескать, лес у него есть кому валить, а я буду заведовать библиотекой. А библиотека та состояла из сочинений Маркса да Ленина. Я начал с того, что попросил смотрящего на зоне: «Пусть все принесут толстые журналы», собрал их, «Иностранная литература» там была, «Нева», “Москва”. Потом умельцы их переплели, и через полгода у меня уже было 300 томов в личной библиотеке. Мне еще книги с воли присылали бандеролями. И вся зона, наконец, начала читать интересные книги. Потом раз в год — концерт, соревнование между всеми лагерями, мы всегда занимали первое место.
Короче, так прошло 7 лет и 7 месяцев, и встал вопрос о моем освобождении досрочно. Но начальник режима сказал: «Есть указание из Москвы не только не освобождать, а раскрутить за склонность к побегу!» А я на свободе занимался карате у Иншакова и хорошо был подготовлен к боям. И вот разминаюсь вечером, конечно, собирается толпа посмотреть на тренировку, я объясняю, что к чему. И нашлись те, кто настучал. Через 5 дней прилетает: «Готовится к перевороту» — и меня на 15 суток в карцер. Вообще, когда хозяин, то есть начальник колонии, уезжал, меня частенько прятали на 15, а то и на 30 суток в бур.
— Не прошла зона даром?
— До 60 лет было все нормально, я играл в теннис, был в спортивной форме. Потом случился перитонит, полостная операция. Три раза разрезали живот. Мне запретили петь, потому что, когда поешь, работает диафрагма, я же вживую всегда работаю. Несколько лет обо мне мало слышали, потому что я все это время провел на больничных койках и был очень близок к небесной канцелярии. Всего перенес 5 операций, диагностировали онкологию, инфаркт, и еще было несколько серьезных проблем. Оказался в реанимации, находился между жизнью и смертью.
Меня и сегодня еще ждут 2–3 операции, но к Новому году, надеюсь, я буду в полном порядке. С каждым днем чувствую себя все лучше и вот решил вернуться на сцену. Предлагают сейчас небольшой тур по регионам, так что поезжу с концертами. Вернусь к своей публике, буду счастлив увидеть своего зрителя, женщин. Я так обожаю женщин! Люблю, и преклоняюсь перед ними, и все лучшее посвящаю им. И если «Поручик Голицын» — баллада, которую я написал в 60-х, до сих пор считается мужским гимном, то «Очарована, околдована» — гимн всех женщин мира. А “Сгорая, плачут свечи” до сих пор поет студенчество.
— Знаете потомков своих героев?
— В Сан-Франциско наши посольские познакомили меня с потомками самой первой волны белой эмиграции. И там были потомки князей Оболенских, Юсуповых, приходил на концерт Владимир Толстой. Я выступал для них и еще для двух президентов: в зале находились Буш-старший и Ельцин. Это было в 90-е годы. А внука Голицына я встретил в Париже. Тогда там был послом Орлов, я сделал концерт, а он пригласил последних из рода Романовых. Потом уже они пригласили меня в свой салон, и вот там-то я встретил и Шереметьевых, и Голицыных. Владимир Голицын мне тогда сказал: «Видимо, вы написали свой романс про моего деда». Потом помолчал и добавил: «Только он никогда не падал духом. И я тоже». Он очень смешно говорил, а когда я ему заметил: «Вы очень красиво картавите», — возразил: «Я не картавлю, я грассирую».
— «Очарована, околдована» вы посвятили своей жене Ноне?
— Эта песня посвящена всей красивым женщинам мира. И Ноне, конечно, тоже. Мы 40 лет вместе, она не только меня ждала, она приехала ко мне, как декабристка. Осужден я был с конфискацией по всем статьям, и у меня оставалось каких-то 50 рублей, которые я зашил в одежду. Так вот половину из этих денег я отдал, чтобы письмо Ноне отправить с информацией, куда меня везут. Сначала все надеялся, что это будет Владимир или Тверь, за что и было уплачено, но генерал оказался слову верен, и я поехал Владимир–Казань–Свердловск–Омск–Томск–Иркутск–Улан-Удэ, потом в тайгу, в лагерь. А с Ноной мы тогда еще не были расписаны, у нас просто был красивый роман, и я ей оставил 30 тысяч с предложением купить себе что-нибудь, ну там шубу, например. А она вместо этого приехала ко мне на перекладных: на нартах, на собаках, на оленях. Приехала и привезла с собой эти самые деньги. Я тогда вручил майору тысчонку с просьбой: «Дай нам пять суток!» Остальные деньги Нона передала крановщику, был у нас такой вольнонаемный. Он обожал мои песни и приносил мне в зону необходимые вещи, можно сказать, на эти деньги я прожил восемь лет.
У Ноны же через 9 месяцев после того свидания родился наш сын Артем Звездинский, сегодня он популярный промоутер многих ночных клубов, популярен у молодежи. У него два высших образования, семья, ребенок.
Ну а я по-прежнему молод, здоров и полон желания выступать!