за что сослали радищева
Как Радищева наказали за «Путешествие из Петербурга в Москву»
К моменту публикации книги «Путешествие из Петербурга в Москву» жизнь Александра Радищева складывалась достаточно благополучно — поступив на службу в коллегию, отвечавшую за торговлю и промышленность, он дослужился к 1790 году до поста главы Петербургской таможни.
«Кто знает голоса русских народных песен, тот признается, что есть в них нечто, скорбь душевную означающее. Все почти голоса таковых песен суть тону мягкого. В них найдешь образование души нашего народа».
Заметки для будущей книги он начал собирать с 1780-х годов. Работа протекала на фоне крупных исторических событий: американская борьба за независимость и французская революция будоражили умы его современников. Откликом на события в США стала ода «Вольность» 1783 года, которая впоследствии частично вошла в его основной труд.
В 1785 году Радищев описал продажу простых крестьян на торгах за долги помещика, впоследствии этот очерк стал основой для главы «Медное». Через год он описал историю возникновения цензуры, а также безразличное отношение начальства, которое боятся будить собственные подчиненные (главы «Торжок» и «Чудово»).
По мере накопления материала Радищев решил выбрать в качестве подходящей формы жанр «сентиментального путешествия», который он заимствовал у Лоренса Стерна. Этот ход позволил обойти цензоров — петербургский обер-полицмейстер Никита Рылеев просмотрел только содержание, увидел лишь названия городов и решил, что имеет дело с путеводителем.
«Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвленна стала я почувствовал, что возможно всякому соучастником быть во благодействии себе подобных», — говорилось в посвящении Кутузову, размещенному в начале книги.
В 25 главах, поименованных по названиям почтовых станций на пути из одного города в другой, содержались зарисовки быта и нравов представителей разных сословий. Основной акцент Радищев сделал на бесправном положении крестьян, в его представлении — «естественных людей», не испорченных ложными благами цивилизации.
«Посмотри на русского человека; найдешь его задумчива. Если захочет разогнать скуку или, как то он сам называет, если захочет повеселиться, то идет в кабак. В веселии своем порывист, отважен, сварлив. Если что-либо случится не по нем, то скоро начинает спор или битву. Бурлак, идущий в кабак повеся голову и возвращающийся обагренный кровию от оплеух, многое может решить доселе гадательное в истории, российской».
Помимо этого, в книге затрагиваются проблемы судопроизводства, воспитания и образования, науки, литературы, государственной власти и цензуры.
«Ценсура сделана нянькою рассудка, остроумия, воображения, всего великого и изящного. Но где есть няньки, то следует, что есть ребята, ходят на помочах, от чего нередко бывают кривые ноги; где есть опекуны, следует, что есть малолетные, незрелые разумы, которые собою править не могут».
На отпечатанных экземплярах отсутствовало имя автора. Тем не менее, Екатерина II, которой «Путешествие из Петербурга в Москву» принес Державин, узнала правду. С ее легкой руки к Радищеву навсегда пристает определение «бунтовщик — хуже Пугачева».
Радищева арестовали в конце июня и заключили в Петропавловскую крепость. Весь следующий месяц шло следствие. По его итогам палата уголовного суда вынесла смертный приговор, в ожидании исполнения которого Радищев составил завещание и начал работу над сочинением «Филарет милостивый», где в иносказательной манере изложил и свою историю духовного становления.
«Ведай, что ты (царь) первейший в обществе можешь быть убийца, первейший разбойник, первейший предатель, первейший нарушитель общия тишины, враг лютейший, устремляющий злость свою на внутренность слабого. Ты виною будешь, если мать восплачет о сыне своем, убиенном на ратном поле, и жена о муже своем; ибо опасность плена едва оправдать может убийство, войною называемое. Ты виною будешь, если запустеет нива».
Однако привести приговор в исполнение не довелось. В честь заключения мира со Швецией Екатерина подписала указ, которым заменила смертную казнь на десятилетнюю ссылку в Сибирь, в Илимский острог. Кандалы с Радищева сняли только в Нижнем Новгороде, в декабре он прибыл в Тобольск, где прожил до конца июля 1791 года.
В марте 1791-го к нему приехала младшая сестра покойной жены Елизавета Рубановская вместе с его детьми. Они начали жить как супруги, их брак не был узаконен церковью, а отец Радищева отказался признавать детей Рубановской-младшей.
В Илимск писатель прибыл в январе 1792 года и прожил там пять лет. На протяжении всей дороги он вел «Записки путешествия в Сибирь», в которых излагал свои географические, исторические и этнографические наблюдения.
С 1792 года Радищев работал над философским трактатом «О человеке, его смертности и бессмертии», в котором сравнивал себя с Галилеем: «Галилей влечется в темницу, друг ваш в Илимск заточается».
Когда эпоха царствования Екатерины II закончилась, Павел I издал указ, разрешающий Радищеву покинуть Илимск и жить «под тайным надзором в своих деревнях». Рубановская умерла в Тобольске, откуда Радищев отправился дальше в Москву. Проведя там несколько дней, он обосновался в своем имении Немцово в Калужской области.
Окончательно опального мыслителя помиловал Александр I, при котором Радищева зачислили в комиссию по составлению законов, где тот занимался вопросами отмены телесных наказаний, веротерпимости, свободы печати и торговли.
Существует несколько версий смерти Радищева. По наиболее распространенной, он решил покончить с собой после жесткой критики своего проекта либерального уложения со стороны графа Петра Завадовского, который якобы упомянул в разговоре о Сибири.
Тем не менее, историк Дмитрий Бабкин утверждает, что причиной смерти стало то, что Радищев случайно выпил стакан с «крепкой водкой для выжиги старых офицерских эполет его старшего сына».
В документах о захоронении указано, что Радищев «умер чахоткою» и был похоронен вблизи храма по православному обряду со священником, в то время как самоубийц хоронили за оградой кладбища.
Несмотря на запрет, наложенный на публикацию «Путешествия из Петербурга в Москву», Радищев стал вдохновителем первых русских вольнодумцев. Его читали декабристы, Александр Грибоедов и Александр Пушкин (выступавший с резкой критикой писателя).
Новое рождение книга получила в 1858 году благодаря публикации в Лондоне Александром Герценом. Владимир Ленин впоследствии называл Радищева «первым русским революционером», а Анатолий Луначарский — «пророком революции». Тем не менее, главное его сочинение до 70-х годов очень скромно издавалось в СССР, однако его влияние переоценить невозможно.
День в истории: писатель Радищев сослан в Сибирь за свое «Путешествие из Петербурга в Москву»
Путь от пажа до вольнодумца
Александр Николаевич Радищев родился 31 августа 1749 года в московской дворянской семье. Судьба его развивалась по стандартному для дворянского сына сценарию – из интересных особенностей ранней биографии можно отметить разве что то, что сначала Радищев был пожалован в пажи (основной задачей которых было прислуживание императрице – хорошее начало карьеры для будущего «оппозиционера» и грозы режима, не правда ли?), а в 1766 году он по распоряжению Екатерины II вместе с 12-ю молодыми людьми отправился на учебу в Германию, в Лейпцигский университет на юридический факультет. Там он увлекся трудами Вольтера, Руссо и прочих европейских вольнодумцев того периода. Что интересно, те же самые имена лежали на столе Екатерины, а с Вольтером императрица, исповедующая идеи «просвещенного абсолютизма», даже вела переписку. Восхищение достижениями западных мыслителей, правда, не мешало императрице старательно не замечать крепостной ад, творившийся в ее собственной империи.
Но Радищев имел литературный талант, в котором не могла не найти выражения его политическая позиция, сложившаяся за границей. Еще будучи секретарем Сената, он анонимно опубликовал отрывок из произведения «Путешествия из Петербурга в Москву». Именно это произведение перевернет его судьбу – и сильно повлияет если не на российскую государственность, то на развитие российского вольнодумства и научит русское общество новому явлению – «спискам», прямым предшественникам подпольного самиздата.
В 1789 году (в год начала Великой Французской революции» Радищев завел себе домашнюю типографию, а в 1790 году напечатал полный вариант «Путешествия». Произведение являет собой собрание разрозненных фрагментов, связанных между собой названиями почтовых станций, мимо которых следует лирический герой (благодаря этому книга прошла цензуру – цензор, посмотрев на содержание, счел книгу путеводителем). В фокусе внимания автора – жизнь крепостных, угнетаемых помещиками. Самодержавие в книге резко и смело критикуется. Естественно, допустить распространение книги Екатерина не могла, несмотря на всю свою «просвещенность».
«Русская интеллигенция родилась»
Современники (и потомки) относились к таланту Радищева по-разному. Критиковали Радищева-писателя, например, Пушкин и Достоевский. Литературная ценность «Путешествия» и правда, как минимум, сомнительна – но политическое значение его бесспорно. Как писал русский мыслитель Николай Бердяев, «когда Радищев в своём «Путешествии из Петербурга в Москву» написал слова: «Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвлена стала», — русская интеллигенция родилась.»
Роман был почти полностью уничтожен и запрещён вплоть до 1905 года, Радищев отправлен в 10-тилетнюю ссылку, избежав высшей меры наказания. Однако благодаря тому, что роман расходился в списках, он стал широко известен, заодно открыв эру русской «подпольной литературы». В каком-то смысле «Путешествие из Петербурга в Москву» стало маркером нового отношения какой-то части дворянства к положению вещей в стране – и в этом смысле этот жест сравним с выступлением декабристов. Только вот декабристов было больше сотни (и их все равно практически никто не понял), а Радищев был один такой на всю огромную Россию.
Радищев пробыл в ссылке 6 лет вместо 10-ти – не сильно любивший свою бабку Павел I вернул его из Сибири, как и других приговоренных при правлении Екатерины II, предписав не покидать пределы имения. После прихода к власти Александра I, который всю первую половину своего царствования пытался проводить либеральные реформы и потому нуждался в либеральных умах, Радищев получил полную свободу и даже участвовал в законотворчестве (проект конституции).
24 сентября 1802 года Радищев умер при довольно туманных обстоятельствах – то ли это было самоубийство, то ли роковая случайность (ненароком выпил стакан «царской водки»). Можно сказать, что через Радищева, само того не ведая, в конце XVIII века русское крестьянство задало самодержавию первые вопросы, ответить на которые власть смогла лишь во второй половине века XIX.
Заметки о писателе, которого едва не казнили за книгу
6 августа (24 июля по старому стилю) 1790 года литератора Радищева приговорили к смертной казни, которую Екатерина заменила ссылкой в Сибирь. Это был первый и оставшийся единственным в истории императорской России случай, когда к высшей мере приговорили за написание текста.
Звезда противника самодержавия Александра Радищева взошла в советское время. В учебниках истории того периода его называли не иначе, как «первым русским революционером», и приводили слова Екатерины II, что он «бунтовщик, хуже Пугачёва». Согласно ленинскому плану монументальной пропаганды, ему одному из первых поставили памятник. Бюст его простоял недолго, однажды упав, он разбился. Кем на самом деле был противоречивый Александр Радищев?
Про бунт Пугачёва в тогдашней историографии, базировавшейся на классовой борьбе, писали много, хотя о многом большинство читателей и не подозревало. Не обо всём замалчивали, но и не выпячивали: «будешь много знать, скоро состаришься». Историки писали в духе линии партии и т. д. и т. п.
В школьную программу входило «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева. Скучнее него было разве что «Что делать» Чернышевского. Но если это произведение «перепахало», по его собственному признанию, Ленина, то Радищев разозлил саму российскую императрицу и заставил Пушкина написать «Путешествие из Москвы в Петербург», т. е. наоборот, чем у его тёзки.
«И враги человеку — домашние его»
Вынесенные в подзаголовок слова Иисуса Христа, записанные в Евангелии от Матфея, сказаны совсем по иному поводу. Но думается, что в контексте любого предательства можно сказать лишь одно — предают только свои, начиная с Иуды. Сын богатого дворянина и матери, происходящей из старинного дворянского рода, вдруг посчитал себя «первым подвизателем» французских революционеров. Для него самодержавие подобно мифическому псу Церберу — «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй».
Желание прославиться может привести к эксгибиционизму в духе Руссо, к описанию патологии в манере маркиза де Сада, способно сжечь одно из семи чудес света, а ныне некоторые особи губят себя, делая селфи, наш соотечественник для того, чтобы его увенчали лавровым венком литератора, не имея к этому ни призвания, ни друзей-единомышленников, решился на провокацию.
Другое дело, что Государыня была чересчур уж государственным мужем и спустя год после Французской революции усмотрела в произведении выпускника Лейпцигской альма-матер призыв к мятежу. Тут Екатерина верно ухватила: Александр Николаевич не переваривал крепостнические порядки.
«Истинный представитель полупросвещения»
Именно таким «наше всё» представил Радищева. Пушкин ловко обыграл слово Просвещение, вывернув его наизнанку и показав его исподнее. За богоборческими инвективами французских просветителей скрывалась непомерная гордыня. Не по этой ли причине они так ненавидели Церковь, которая осуждает её как самый страшный грех?
Пушкин, с младых ногтей большой поклонник Вольтера, получивший от сотоварищей кличку «француз» за любовь к французской беллетристике, за большие деньги раздобыл запрещенную книжицу Радищева. Наш гений разглядел в политическом бестселлере взгляды эклектика. Между прочим, Екатерина Вторая к тому язвительно добавила, что автор «сложения хилого и всё видит в тёмно-чёрном цвете».
Во всяком случае произведение Радищева не относится ни к жанру бытописания, ни травелога, ни зарисовок с натуры. Изучать по нему историю России так, как это можно сделать по произведениям русских классиков, невозможно. Это скорее памфлет с целью привлечь к себе внимание. Не верьте никому на слово, а Пушкину верить можно. Прочтите его очерк «Александр Радищев». Этого будет довольно.
Добавьте «Правду.Ру» в свои источники в Яндекс.Новости или News.Google, либо Яндекс.Дзен
Быстрые новости в Telegram-канале Правды.Ру. Не забудьте подписаться, чтоб быть в курсе событий.
АЛЕКСАНДР РАДИЩЕВ: ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ «БУНТОВЩИКА»
В тот осенний день, между 9 и 10 часами, Александр Радищев, по воспоминаниям сына Павла, принял успокоительное. Сам Павел, окончивший в том году Морской кадетский корпус и уже служивший мичманом, как раз готовился чистить золотые нити бахромы на своих эполетах. Для этого на столе находился приготовленный им большой стакан «царской водки» (так называется смесь кислот: азотной кислоты (HNО3) — 1 объем и соляной кислоты HCl — 3 объема). В таком сильнейшем окислителе легко растворяются даже золото и платина, которые не может взять больше ни одна кислота. Неожиданно Радищев схватил этот стакан и на глазах сына залпом его выпил. Затем у него в руке оказалась остро наточенная бритва, которой Александр Николаевич попытался перерезать себе горло. Павел успел перехватить его руку и не позволил зарезаться.
Важнейший эпизод в этой истории: обычно Радищева пользовал полковой доктор, но теперь из дворца к нему был послан личный врач Александра I лейб-медик баронет Джеймс (Яков Васильевич) Виллие (1768—1854). Кроме Радищева из литераторов в XIX веке такой чести были удостоены только Пушкин и Карамзин.
Известно, что признав невозможность помочь страдальцу, доктор Виллие имел с умирающим очень продолжительную беседу. При этом присутствовал Павел Радищев. В своих воспоминаниях он только записал, что Радищев попытался объяснить врачу причины своего самоубийства, но Павел не счел нужным изложить содержание разговора. Виллие же по поводу их беседы сказал: «Видно, что этот человек был очень несчастлив». (по кн. Виктора Еремина).
Из Петербурга Александра Николаевича вывезли закованным в кандалы и одетым в драный солдатский тулуп, но уже на следующий день кандалы были сняты, тулуп заменен на отличную теплую одежду, его стали хорошо кормить и вежливо с ним обращаться. Начальник (ведь Радищев, кроме всего прочего, был управляющим Петербургской таможни) и покровитель сочинителя А.Р. Воронцов помог ссыльному деньгами и вещами. К тому же, он отправил письма властям населенных пунктов, лежащих на пути в Илимск. И.А. Пиль, иркутский генерал-губернат ор, встретил ссыльного как дорогого гостя и какое-то время привечал его, пока не был полностью готов дом в Илимске.
Как пишет литературовед Виктор Еремин в статье «Александр Радищев или Паж императрицы», «каторжные работы» ссыльного заключались в чтении книг, сочинении философских трактатов и исследовательско й работе по поручению Александра Воронцова. Младенцу понятно, что не могло все это происходить без ведома Екатерины II, и Радищев об этом знал, но обиду на самодержицу ее верный паж сохранил на всю оставшуюся жизнь».
23 ноября 1796 г., менее чем через три недели после кончины Екатерины II, новый император Павел I повелел взять с Александра Николаевича обещание не писать более ничего против властей и ссылку в Сибири заменил ему постоянным пребыванием в личном имении — селе Немцово (Калужской губернии). Перемены к лучшему начались уже через две недели после убийства Павла: 15 марта 1801 г. унаследовавший ему Александр I, который был в добрых отношениях с А.Р. Воронцовым, дал Александру Николаевичу полную свободу. Вскоре писателя затребовали в столицу, и 6 августа 1801 г. Александр I назначил Радищева членом Комиссии составления законов при Государственном Совете.
Из всего выше сказанного следует, что Радищев в свои последние годы был не в оппозиционном, а в правительственно м лагере, ибо его антикрепостничес кая позиция по сути совпадала с позицией Александра I. Вообще, последний год жизни Радищева отмечен усиленным вниманием к нему со стороны императора: Радищев был единственным из всех чиновников комиссии по составлению нового Уложения, вызванным на коронацию в Москву (вместе с графом Завадовским). В течение 1802 г. все прочнее делалось служебное положение Радищева, ему повышен оклад (с полутора тысяч до двух, что равняло Радищева с другими членами комиссии), возвращен орден Св. Владимира 4-й степени.
О том, что стало причиной самоубийства и было ли то самоубийство вообще, исследователи спорят по сей день… Так, Григорий Чхартишвили (Борис Акунин) в книге «Писатель и самоубийство» приводит версию, предложенную еще Пушкиным в статье «Александр Радищев» (1836 г.): председатель Комиссии по составлению законов граф Петр Завадовский разгневался и пригрозил Радищеву повторной ссылкой в Сибирь. Для Радищева оказалось достаточно одной угрозы повторного унижения. Он занервничал, стал всем говорить, что «до него добираются», и уже не мог думать ни о чем другом». У него началась депрессия, из-за которой автор «Путешествия…» и решил свести счеты с жизнью
Вторую версию самоубийства можно назвать философской. Согласно ей, добровольный уход из жизни был глубоко осознанным шагом, определенным посланием современникам и потомкам. Как писал литературовед и культуролог Юрий Лотман, Радищев, как и деятели французской революции, рассматривал самоубийство как гражданский акт. Тем более, что сам Радищев о самоубийстве слишком много думал и писал (см., например, главу «Крестцы» из того же «Путешествия»).
Согласно четвертой версии – не только самоубийство, но и особенности самого «Путешествия» объясняются затяжной болезнью, которой с самой юности страдал Радищев. Эту версию приводит философ Владимир Кантор в статье «Откуда и куда ехал путешественник». Автор полагает, что именно болезнь Радищева была основной движущей силой его путешествия, разоблачающего ужасы царизма, а само передвижение из Петербурга в Москву оказывается путем от дворянско-имперс кого разврата к чистоте старых московских нравов. Отчасти эту версию подтверждает и сам текст «Путешествия…» (гл. «Яжелбицы»): столкнувшись с похоронами, на которых отец обвиняет себя в преждевременной смерти сына, путешественник обращается к себе: «Нечаянный хлад разлиялся в моих жилах. Я оцепенел Воспомянул дни распутные моея юности. Привел на память все случаи, когда встревоженная чувствами душа гонялася за их услаждением, почитая мздоимную участницу любовныя утехи истинным предметом горячности. Воспомянул, что невоздержание в любострастии навлекло телу моему смрадную болезнь».
Суд над Александром Радищевым
В 1790-м вышло «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева. Прочитав книгу, Екатерина II решила, что ее автор — «бунтовщик хуже Пугачева».
А. Кузнецов: В качестве эпиграфа к сегодняшней теме хотелось бы привести цитату из книги Петра Вайля и Александра Гениса «Родная речь. Уроки изящной словесности»: «Он хотел одновременно писать тонкую, изящную, остроумную прозу, но и приносить пользу отечеству, бичуя пороки и воспевая добродетели. За смешение жанров Радищеву дали десять лет. Хотя эту книгу давно уже не читают, она сыграла эпохальную роль в русской литературе. Будучи первым мучеником от словесности, Радищев создал специфический русский симбиоз политики и литературы. Присовокупив к званию писателя должность трибуна, защитника всех обездоленных, Радищев основал мощную традицию, квинтэссенцию которой выражают неизбежно актуальные стихи: «Поэт в России больше, чем поэт». Так, развитие политической мысли в России стало неотделимо от художественной формы, в которую она облачалась. У нас были Некрасов и Евтушенко, но не было Джефферсона и Франклина. Вряд ли такая подмена пошла на пользу и политике и литературе».
В советское время было принято говорить, что Александр Сергеевич написал эти строки неискреннее для того, чтобы статья прошла цензуру.
С. Бунтман: Она все равно ее не прошла.
А. Кузнецов: Да. Но я абсолютно уверен, что это искренне.
И все-таки, несмотря на слог «Путешествия» и оценку Пушкина, Радищев — писатель незаурядный. В качестве примера приведу небольшой отрывок из «Жития Федора Васильевича Ушакова».
«1. На чем основывается право наказания?
2. Кому оное право принадлежит?
3. Смертная казнь нужна ли и полезна ли в государстве, то есть в обществе людей, законами управляемом?
Прежде разыскания сих вопросов надлежит определить смысл понятия о наказании. Я под оным разумею зло, соделываемое начальником преступнику закона. Дав таковое изъяснение, мне надлежит, кажется, рассмотреть человека, каков он произведен природою, не коснувшись общества, дабы яснее определить, на чем основывается право наказания. Сие-то я и намерен разыскать столь кратко, сколько то возможно по существу самой вещи и по намерению сего сочинения».
С. Бунтман: Хороший слог, легкий.
А. Кузнецов: Да. А вот небольшой отрывок из «Путешествия» (все на ту же тему — о человеке).
«Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвленна стала. Обратил взоры мои во внутренность мою — и узрел, что бедствия человека происходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы. Ужели, вещал я сам себе, природа толико скупа была к своим чадам, что от блудящего невинно сокрыла истину навеки? Ужели сия грозная мачеха произвела нас для того, чтоб чувствовали мы бедствия, а блаженство николи? Разум мой вострепетал от сея мысли, и сердце мое далеко ее от себя оттолкнуло».
С. Бунтман: Нарочно, нарочно архаизирует свой слог Радищев.
А. Кузнецов: Вот! И в книге Ольги Елисеевой «Екатерина Великая» есть подобная мысль: «Скорее, дело в осознанном эксперименте. Мучительностью и корявостью языка писатель старался передать материальную грубость мира, трудность окружающей его жизни, где нет места ничему легкому и простому. Радищев добивался плотной осязаемости своих слов. Он пытался посредством невообразимо трудного стиля задеть, поцарапать читателя, обратить его внимание на смысл написанного, заставить по нескольку раз вернуться к непонятной мысли, разобраться, вникнуть… Возможно, автор не знал, что большинство читателей откладывают книгу там, где им становится сложно».
С. Бунтман: Точно подмечено. Но давайте все же перейдем к делу Радищева.
А. Кузнецов: Конечно. В июне 1790 года Петербург был взбудоражен слухом, будто в лавке купца Зотова на Невском проспекте продается крамольная книга, в которой царям грозят плахою. Имя сочинителя на обложке не значилось, но уже через несколько дней полиция нашла автора. Звали его Александр Радищев.
С. Бунтман: Крамольной книгой было «Путешествие из Петербурга в Москву»?
А. Кузнецов: Да. Над своим главным сочинением Радищев, по его собственным словам, начал работать еще в 1780 — 1781 годах. Полностью рукопись была готова в конце 1788 года. Разрешение печатать книгу дал председатель управы благочиния, петербургский обер-полицмейстер Никита Рылеев, который даже не читал сочинение, успокоившись безобидным названием.
Получив согласие на печать, Радищев сначала предлагал издать рукопись московскому типографу Семену Селивановскому, но тот отказался. Тогда писатель приобрел в долг печатный станок и организовал типографию у себя дома.
В последних числах мая 1790 года тираж «Путешествия», составивший примерно 650 экземпляров, был готов. Радищев начал дарить книгу знакомым, среди которых, кстати, был известный поэт Гавриил Державин, а также передал 50 экземпляров для продажи в Гостином Дворе книготорговцу Герасиму Зотову. За месяц успело разойтись по читателям около 30 экземпляров радищевского сочинения. Но главным в его судьбе стало то обстоятельство, что среди них оказалась сама императрица.
Может быть, лет 20 назад, в пору своего увлечения либеральными идеями, Екатерина и посочувствовала бы мыслям автора, но в 1790 году она уже слишком хорошо знала и про пугачевщину, и про падение Бастилии. В негодовании захлопнув книгу, Екатерина вскричала: «Да автор настоящий бунтовщик, хуже Пугачева!»
Так над головой в общем-то благополучного чиновника Радищева разразилась страшная гроза. Он внезапно был арестован и отправлен в Петропавловскую крепость. Когда к нему домой явились люди, он спросил, от кого они приехали. «От Шешковского», — был ответ. Радищев упал в обморок. Имя начальника Тайной экспедиции всех приводило в трепет.
Павел Радищев, один из сыновей Александра Николаевича, так пишет о Шешковском: «Исполнял свою должность с ужасною аккуратностью и суровостью. Он действовал с отвратительным самовластием и суровостью, без малейшего снисхождения и сострадания. Сам хвалился, что знает средства вынуждать признания; а именно он начинал тем, что допрашиваемое лицо хватит палкой под самый подбородок, так что зубы затрещат, а иногда и повыскакивают. Ни один обвиняемый при таком допросе не смел защищаться под опасением смертной казни».
С. Бунтман: И все-таки «палкой под подбородок» — это не для того, чтобы зубы выбить.
А. Кузнецов: Конечно. Дворянин, получивший по лицу да еще палкой, а не рукой, ломался психологически. Это, кстати, и произойдет с Радищевым.
Мы не знаем, получил ли Александр Николаевич хоть раз от Шешковского…
С. Бунтман: …но испуган был страшно.
А. Кузнецов: Еще бы. Поэтому он сразу же дает ему письменное показание о своих мотивах: «Принося повинную и прося помилования у престола милосердия ея императорского величества, я постараюся здесь объяснить, сколько во мне есть сил, книгу, изданную мною под заглавием «Путешествие из Петербурга в Москву». Что сердце мое чисто было, что злого не имел намерения, издавая сию пагубную для меня книгу, если только можно верить преступнику, то говорю истину. Первая мысль написать книгу в сей форме пришла мне, читая путешествие Йорика («Сентиментальное путешествие» Лоренса Стерна); я так ее и начал. Продолжая ее, на мысль мне пришли многие случаи, о которых я слыхивал, и, дабы немного рыться, я вознамерился их поместить в книгу сию. Я думал, в заблуждении моем, что могу принести иногда пользу. Описывая состояние помещичьих крестьян, думал, что устыжу тем тех, которые с ними поступают жестокосердо. Шуточные поместил для того, чтобы не скучно было длинное, серьезное сочинение».
С. Бунтман: Складывается впечатление, что все, сейчас процитированное, — истинная правда. Радищев действительно не был революционером.
А. Кузнецов: Да, ошибался Владимир Ильич. С одной стороны, определение Ленина (он называл Радищева «первым русским революционером») значительно исказило реальную картину, но с другой — обеспечило Радищеву внимание на протяжении многих десятилетий.
К тому же, если внимательно читать «Путешествие», то становится понятно, что его автор скорее советует дворянам ограничить свои аппетиты, чтобы предотвратить ужасы бунта, подобного пугачевскому, нежели зовет крестьян к топору.
С. Бунтман: И все-таки Екатерина была обижена книгой. Ведь в «Путешествии» не было ни одного светлого эпизода. Получалось, что вся ее почти 30-летняя работа по благоустройству российского общества оказалась бесплодной.
А. Кузнецов: Совершенно верно. И в доказательство этому фраза, собственноручно начертанная государыней-матушкой на приказе о высылке Радищева: «Едет оплакивать плачевную судьбу крестьянского состояния, хотя и то неоспоримо, что лучшей судьбы наших крестьян у хорошего помещика нет во всей вселенной».
С. Бунтман: С другой стороны, мысли Радищева, изложенные в «Путешествии», в условиях начавшейся во Франции революции рассматривались Екатериной как прямой призыв к смене существующего государственного строя.
А. Кузнецов: Конечно. В замечаниях на радищевскую книгу Екатерина пишет: «Намерение сей книги на каждом листе видно; сочинитель оной наполнен и заражен французским заблуждением, ищет всячески и выищивает все возможное к умалению почтения к власти и властям, к приведению народа в негодование противу начальников и начальства. Он же едва ли не мартинист; или чего подобное, знание имеет довольно, и многих книг читал. Сложения унылого и все видит в темначерном виде, следовательно чернажелтого вида. Сие примечание сделано при 30 странице. Воображения имеет довольно, и на письме довольно дерзок».
С. Бунтман: То есть замечания Екатерины стали основой для следствия.
А. Кузнецов: Совершенно верно. 16 июля Шешковский направил петербургскому генерал-губернатору Брюсу копию написанного Радищевым чистосердечного раскаяния с припиской, что преступник «описал гнусность своего сочинения, и кое он сам мерзит (презирает)». Тем самым Шешковский давал знать, что преступник уже вполне подготовлен к процессу и подтвердит на нем все, что от него потребуют.
Следует сказать, что Екатерина очень внимательно следила за ходом следствия и не намерена была его затягивать. 13 июля 1790 года она направила указ графу Брюсу о передаче дела Радищева Палате уголовного суда в Петербурге. Одновременно распорядилась, чтобы книга Радищева «нигде в продаже и напечатании здесь не была», грозя в противном случае наказанием.
По поручению императрицы статс-секретарь Безбородко дополнительно сообщил Брюсу, в каком порядке дело должно слушаться в Палате уголовного суда.
Палате предлагалось выяснить у Радищева лишь четыре вопроса:
1) Он ли сочинитель книги?
2) В каком намерении сочинил ее?
3) Кто его сообщники?
4) Чувствует ли важность своего преступления?
Делу опасались дать широкую огласку, поэтому подробности, относящиеся к содержанию книги, Палате уголовного суда обсуждать не полагалось, а материалы следствия, произведенного в Тайной экспедиции, в суд не направлялись. Вместе с указом в Палату был передан только один экземпляр книги. От себя Брюс добавил, чтобы при чтении указа в суде даже не присутствовали канцелярские служащие.
С. Бунтман: То есть четко сказано, как должен действовать суд.
А. Кузнецов: Да. Для вынесения Радищеву приговора Палате уголовного суда хватило десяти дней. Это произошло 24 июня 1790 года.
«За сие ево преступление Палата мнением и полагает, лиша чинов и дворянства, отобрав у него знак ордена святого Владимира 4-й степени, по силе Уложения 22 главы 13 пункта, воинских 20, 127, 133, 137, 149 артикулов и 101 толкования, а также Морского устава 5 книги 14 главы, 103 артикула и на оной толкования казнить смертию, а показанные сочинения ево книги, сколько оных отобрано будет, истребить».
С. Бунтман: Удивительно, почему штатского Радищева судят на основании Артикула воинского да еще и Морского устава Петра I?
А. Кузнецов: Дело в том, что в тот период для гражданских лиц не было настолько структурированного Уголовного кодекса, как для военных и моряков. Поэтому этот случай не уникальный.
С. Бунтман: Хорошо. Что же в таком случае постановляет 20-й артикул Артикула воинского 1715 года?
А. Кузнецов: В данном случае это главный из законов. «Кто против его величества особы хулительными словами погрешит, его действо и намерение презирать и непристойным образом о том рассуждать будет, оный имеет живота лишен быть, и отсечением главы казнен».
С. Бунтман: То есть, по сути, книгу Радищева оценили как направленную лично против Екатерины.
А. Кузнецов: Да. И совершенно очевидно, что указание сделать так, исходит от нее.
Ну, а остальные статьи уточняют. Например, артикул 149 пришивает это к письменной форме: «Кто паскивли, или ругательныя письма тайно сочинит, прибьет и распространит, и тако кому непристойным образом какую страсть или зло причтет, чрез что его доброму имени некакой стыд причинен быть может, онаго надлежит наказать таким наказанием, каковою страстию он обруганного хотел обвинить. Сверх того палач такое письмо имеет зжечь под виселицею».
Опять-таки книга Радищева — это пасквиль на Екатерину, которая непристойным и тайным образом хотела ее доброму имени причинить тот самый стыд.
После скорого суда началось рассмотрение дела в Правительствующем сенате. Оно слушалось там 31 июля, 1 и 7 августа 1790 года. Сенат не мог сказать по делу ничего нового, поэтому постановил: «А посему толь важному его преступлению по силе вышепрописанных законов и присуждаем, так как и Палата уголовного суда, лишить его чинов, дворянскаго достоинства; изключить из кавалеров ордена святаго Владимира и казнить смертию, а имянно: по силе воинскаго устава 20-го артикула отсечь голову. А между тем по точной силе указа 1754-го года сентября 30-го дня до воспоследования о сей смертной казни указа надлежало бы учинить ему жестокое наказание кнутом и с постановлением повеленных сим указом знаков, заклепав в кандалы, сослать в тяжкую работу. Но как всемилостивейше пожалованной дворянству грамоты в 15-м пункте изображено: телесное наказание да не коснется до благороднаго, то следствие сего и полагает, не чиня ему онаго, а по лишении его чинов и дворянскаго достоинства, по изключении из кавалеров и по отобрании знаков ордена о произведении ему смертной казни, указа, заклепав в кандалы, сослать в каторжную работу, но не в Кронштат, куда по имянному вашего императорскаго величества указу 1785-го года из Санкт-Петербургской губернии преступников отсылать повелено; а в Нерчинск».
Определение Сената было направлено на Высочайшую конфирмацию, то есть на утверждение императрицы. 4 сентября Екатерина подписала указ Сенату об окончательном решении по делу. В нем указывалось: «Мы, последуя правилам Нашим, чтобы соединить правосудие с милосердием, для всеобщей радости, которую верные подданные Наши разделяют с Нами в настоящее время, когда Всевышний увенчал Наши неусыпные труды в благо Империи, от Него Нам вверенной, вожделенным миром с Швецией, освобождаем его от лишения живота и повелеваем, вместо того, отобрать у него чины, знаки ордена Св. Владимира и дворянское достоинство, сослать его в Сибирь в Илимский острог на десятилетнее безысходное пребывание; имение же, буде у него есть, оставить в пользу детей его, которых отдать на попечение деда их».