за счет чего живет афганистан
Что важно знать об экономике захваченного талибами Афганистана
Если в период с 2003 по 2012 год рост экономики Афганистана в среднем составлял 9,4% под влиянием международной помощи и активного развития сектора услуг, то в 2015–2020 годах среднегодовой рост замедлился до 2,5%, следует из данных Всемирного банка. В прошлом году ВВП Афганистана упал на 5% главным образом в связи с пандемией COVID-19, оценивал в апреле Азиатский банк развития (официальный показатель от Национального управления статистики Афганистана — минус 1,9%).
По данным Всемирного банка, потоки финансовой помощи Афганистану снизились с примерно 100% ВВП в 2009 году до 42,9% ВВП в 2020 году на фоне многократного сокращения иностранного военного контингента. Уменьшение грантов привело к сокращению сектора услуг и дальнейшему ухудшению ситуации на рынке труда.
По официальным данным афганского Минздрава, с начала пандемии по конец июля COVID-19 был выявлен у 146 тыс. человек, из которых около 6,6 тыс. скончались. Однако, по данным ООН, за время пандемии тесты на заражение коронавирусом были взяты только у 700 тыс. афганцев — крайне малый процент в масштабах всего населения страны (около 40 млн человек).
«В связи с ограниченными ресурсами в области общественного здравоохранения, низкой долей населения, которое обращается за тестированием на COVID-19, и отсутствием национального реестра смертности количество подтвержденных случаев заражения и смертей от коронавируса, скорее всего, занижено в целом по Афганистану», — отмечают в ООН.
Теперь эти резервы, как ожидается, перейдут под контроль движения «Талибан» (признано террористическим и запрещено в России). Но то, что хранится за рубежом, талибы не смогут забрать, так как находятся под международными санкциями. В доступе к зарубежным активам, например, ранее было отказано режиму Николаса Мадуро в Венесуэле, признанному на Западе нелегитимным.
Цели устойчивого развития
Несмотря на бедность и традиционный уклад экономики, в целом за время пребывания в Афганистане НАТО и американской армии страна улучшила ряд показателей устойчивого развития, если верить добровольному национальному обзору достижения целей устойчивого развития Афганистана (.pdf):
Захват Афганистана талибами вызвал опасения относительно дискриминации и насилия над афганскими женщинами, которым сейчас разрешено свободно работать и учиться. Правительство Афганистана ставило задачу достичь гендерного равенства. По данным Al Jazeera, в ряде районов талибы уже приказали женщинам — сотрудницам банков возвращаться домой.
Из 97 стран, охваченных исследованием Всемирного банка 2017 года, Афганистан имеет самый большой гендерный разрыв в отношении владения удостоверениями личности: 52% женщин и только 6% мужчин не имеют паспорта. Ключевым препятствием являются консервативные социальные нормы: до недавнего времени женщин должен был сопровождать родственник-мужчина для подтверждения их семейных связей, чтобы получить удостоверения личности в госучреждениях.
Нелегальная экономика талибов
«Русские отступили, а мы проиграли» Перестрелки, ночные клубы и любовь к России: чем живет современный Афганистан
Афганистан — «могила империй»: ни одна попытка завоевать его не увенчалась успехом. В памяти россиян эта страна тоже осталась как арена наиболее противоречивой и бесславной войны в истории СССР. Советского Союза давно уже нет, а Афганистан по-прежнему существует. Здесь странным образом уживаются исламский фундаментализм талибов и развязная клубная жизнь ночного Кабула. Корреспондент «Ленты.ру» Александра Ковальская отправилась в афганскую столицу, чтобы понять, чем живет Афганистан сегодня, что думают афганцы о России и русских и ждут ли они мира.
27 сентября, Кабул, ночь накануне президентских выборов. «Пусть голосуют, раз ума нет! Пальцы им обратно никто не пришьет!» — громко ругается на хорошем русском местный житель Махмуд, учившийся в свое время в Советском Союзе. Мы сидим за бетонным забором одного из кабульских дипломатических учреждений и пьем чай. «Кому охота в гроб? За что? Кто заплатит — тот и победит, это всем ясно. Я в эти игры не играю!» — не унимается мой собеседник. По ту сторону оград и шлагбаумов Кабул готовится к худшему: талибы грозят смертью каждому афганцу, решившемуся проголосовать. Соцсети пестрят сообщениями вроде «Сидите дома или берите с собой саваны».
Афганцам есть чего бояться: на прошлых выборах, пять лет назад, произошло 690 нападений, и с тех пор ситуация лучше не стала. В этот раз ждут атак и со стороны талибов, и со стороны их заклятых врагов — боевиков «Исламского государства». С ночи полиция перекрывает движение по основным магистралям, а огороженные бетонными заборами кварталы переходят в режим «локдаун» — въезд и выезд запрещаются полностью.
Тысячи афганцев гадают, переживут ли они завтрашний день.
До дня выборов из 18 кандидатов добрались 12. Как внутри страны, так и за ее пределами популярностью пользовались лишь трое: Ашраф Гани Ахмадзай, Абдулла Абдулла и Гульбеддин Хекматияр.
Ашраф Гани, действующий президент, 70 лет, пуштун, гражданин США, выпускник Американского университета Бейрута и Колумбийского университета, доктор наук. Любит сравнивать себя с королем Амануллой — знаковой фигурой (он добился независимости Афганистана 100 лет назад и ратовал за просвещение и прогресс). Впрочем, многие шутят, что Гани знает Афганистан лишь по своим университетским учебникам.
Он баллотировался в президенты в 2009 году, набрал три процента голосов. В 2014-м выиграл, обойдя лидировавшего в первом туре Абдуллу. Женат на ливанской христианке Руле Гани, которая оказывает на него большое влияние.
Охрана у штаба Гани
Фото: Paula Bronstein / Getty Images
Абдулла Абдулла, 59 лет, таджик. Утверждает, впрочем, что его отец был пуштуном — представители этой этнической группы правят Афганистаном с 1774 года, и непохоже, что ситуация переменится в ближайшем будущем. Впрочем, в пуштунское происхождение Абдуллы верят далеко не все. Он выпускник Кабульского университета, офтальмолог по образованию. Во время гражданской войны был соратником полевого командира Ахмад Шаха Масуда и врачом в отряде его панджшерских моджахедов, позднее занимал пост министра иностранных дел. В 2009 году он отказался от участия во втором туре, не веря в честность выборов. В 2014-м оспорил результат голосования и при посредничестве США разделил властные полномочия с Гани.
Абдулла Абдулла на одном из предвыборных митингов
Фото: Paula Bronstein / Getty Images
Гульбеддин Хекматияр, около 70 лет (точный возраст неизвестен), пуштун. «Бывший» полевой командир, глава «Исламской партии Афганистана». Интересно, что награду за живого или мертвого Гульбеддина афганское правительство обещало еще в 1976 году. В современной политике он буквально пару лет. В 2016-м он показательно примирился с правительством, а на недавних дебатах заявил, что его единственный оппонент — коррупция. В случае честных и прозрачных выборов Хекматияр не сомневался в своей победе — завидная уверенность для человека, известного под прозвищем Кабульский мясник, чьи ракеты разносили город до основания 20 лет назад. Его возвращение на политическую арену вызвало в свое время волну протестов среди жителей Кабула.
Фото: Ebrahim Noroozi / AP
«Дороги от дома — половину сигареты выкурить, а машину уже дважды проверили. Стараются, шакалы!» — жалуется Махмуд, пока я влезаю в бронежилет.
У входа в избирательный участок — автоматчики в серой форме. На входе проверяют все возможные удостоверения личности, долго присматриваются к фотографиям. Потом в закрытом помещении женщина в форме просит открыть сумку, разуться, проверяет карманы, а потом одежду, проводя ладонями от шеи до щиколоток. Кажется, движет ею в первую очередь любопытство, хотя недооценивать опасность нельзя: по всей стране порядок охраняют 70 тысяч силовиков, весь день приходят сообщения о ракетных обстрелах, взрывах и локальных боях. Впрочем, жертв пока, кажется, нет.
Участки открыты с шести утра, но народу практически нет. Работники комиссий скучают за партами в пустых классах, но сидят подальше от окон — на случай, если в школьный двор закинут гранату. На доске — надписи мелом об историческом значении выборов 6 числа месяца мизана 1398 года — в Афганистане сейчас конец XIV века по солнечной хиджре, и сама процедура голосования представляет собой занятное сочетание Средневековья и высоких технологий. Ближе к полудню в школу постепенно приходит все больше избирателей.
Работники афганских избирательных комиссий обрабатывают биометрические данные
Фото: Mohammad Ismail / Reuters
Афганцы голосуют, окуная указательный палец в краску и прикладывая его напротив имени кандидата. Можно, конечно, и просто расписаться (если умеешь, потому что уровень грамотности остается низким), но запачканный фиолетовой краской палец — атрибут социального активиста и сознательного гражданина, который пренебрегает угрозами террористов и готов рискнуть собой ради лучшего будущего. Рядом с именами и фотографиями кандидатов расположены картинки: Гани — раскрытая книга, Абдулла — весы, Хекматияр — восходящее солнце. «Ну и символ он себе выбрал, — слышится на участке. — Лучше бы черный квадрат взял. Темнота — и больше ничего!»
Процедуре голосования предшествует электронная регистрация, а на входе в участок избиратели проходят биометрическую аутентификацию, которая в XIV веке приживается плохо и регулярно сбоит. По сообщениям кабульского сарафанного радио, пять лет назад Абдулла Абдулла долго ждал у входа, пытаясь «удостоверить свою личность» — при том что в лицо его знали все.
Бородатые избиратели в тюрбанах отвечают на вопросы одинаково немногословно и одинаково неохотно.
— За кого вы голосовали?
— Вы этого имени не знаете.
— А вы?
— За Абдуллу.
— За кого голосовали в 2014-м?
— За Гани. А до него за [Хамида] Карзая.
— Почему Абдулла?
— Интересно узнать, что он может сделать.
Примерно такой ответ давали многие голосовавшие за Абдуллу. Сторонники Гани чаще отвечали «Он образованный» и перечисляли академические достижения нынешнего президента. Но усилия образованного Гани по созданию чего-то нового и эффективного приносят мало пользы — хотя, по слухам, президент работает по 20 часов в сутки и безжалостно отчитывает подчиненных за недостаток усердия. Многим «интересно, что может сделать Абдулла», именно потому, что за пять лет многие афганцы уверились: Гани не может почти ничего. Ни один интеллектуал-профессор на его месте не смог бы.
На вечеринке в Таймани, где западные журналисты и афганские чиновники через пару дней после выборов танцуют под рок-музыку 60-х, ко мне подходит молодой человек со стаканом виски. Представляется. Его имя мне знакомо — несколько раз я видела его на сайтах Tolo News и Pajhwok.
— Это ты пишешь про выборы? — спрашивает он, пытаясь перекричать Мика Джаггера и грохот пролетающего над домом вертолета. — Хочешь, скажу результат? Само собой, Гани выиграл. Я возглавлял его предвыборный штаб и могу сказать: по-другому и быть не могло. У Гани просто не было серьезных соперников, согласись.
Трудно не согласиться.
Впрочем, о своей однозначной победе заявили оба ключевых кандидата — и Гани, и Абдулла. В 2014-м подобная ситуация поставила Афганистан на грань гражданской войны.
Фото: Paula Bronstein / Getty Images
Утро 29-го приносит первые цифры: около 70 зарегистрированных атак, пара десятков пострадавших — СМИ получили распоряжение не акцентировать внимание на негативе. Тех, кто был готов пожертвовать собой во имя демократии, тоже оказывается немного: из зарегистрированных 9,5 миллиона избирателей проголосовали только 2 миллиона, обеспечив рекордно низкую явку. Трудно сказать, что деморализовало электорат больше — активность «Талибана» или фактическое отсутствие альтернатив.
Причислять «Талибан» к религиозным экстремистам действительно не вполне корректно. Да, их офис в Катаре вывесил белый флаг Исламского эмирата Афганистан, противопоставив себя администрации тогдашнего президента Карзая, но по сути слово «исламский» не является ключевым. Талибская доктрина куда лучше укладывается в рамки национально-освободительного движения: нет иностранным захватчикам, нет марионеточному правительству, вся власть советам (племенным).
Идеальным остается строй образца 1996-2001 годов, когда захватившие власть в стране талибы начали перекраивать ее по своим лекалам и объявили войну прогрессу и влиянию Запада в самом широком смысле. Нетрудно догадаться, что при восстановлении строя талибов участь воспитанных Гани прозападных «младоафганцев» окажется незавидной, участь национальных меньшинств — тоже. Женщинам повезло чуть больше: в ходе недавних мирных переговоров талибы заявили, что готовы предоставить им права «в рамках ислама и афганских ценностей». Но и это, признаться, звучит не очень обнадеживающе.
Многие афганцы считают, что эпоха исламского эмирата была спокойным временем: сменив у власти полевых командиров, талибы мгновенно навели порядок, начав отрубать руки за воровство и забивать камнями за более серьезные проступки. Однако, как ни парадоксально, о безопасности речи не шло: нарушение одного из многочисленных запретов грозило смертью, а в тюрьму легко можно было попасть даже за ношение западной одежды или отсутствие бороды.
Под запрет попали фильмы, любого рода изображения (из-за этого у большинства моих знакомых нет детских фотографий), любимые афганцами воздушные змеи, танцы и музыка. «Родители рассказывали, что из-за этого свадьбы больше напоминали похороны», — сетует Хикмат.
Фото: John Moore / Getty Images
За найденный дома поэтический сборник — побои, за попытку учить детей чему-то кроме чтения Корана — побои и арест. Однако самые жесткие запреты коснулись женщин. Ни образования, ни полноценной медицинской помощи. Нельзя сидеть у окна, нельзя смеяться — это вводит во грех правоверных. Вышла на улицу одна? Плеть и палки. Тайно продолжала работать? Арест. Подозрение в супружеской измене? Казнь. (Подчеркиваю: подозрение! Пуштунская «культура чести» в этом случае приговаривает к смерти без доказательств.)
В провинциях, где племенные законы по-прежнему ставятся выше конституции, подобное практикуется и сейчас. В прошлом году в прессу попал такой случай: женщина нашла автомат под грудой белья во время уборки и случайно (!) выстрелила себе в лицо. Спасти ее не удалось. Должностные лица не стали расследовать это дело — как и сотни других, регулярно пополняющих статистику ООН.
Сейчас талибы намекают, что готовы идти в ногу со временем, однако им мало кто верит. Во-первых, движение неоднородно по структуре: одни готовы к компромиссу, другие обещают биться до победного конца. Во-вторых, племенные законы в сочетании с псевдоисламской моралью, которую вкладывают в головы бойцов полуграмотные муллы, — тот еще «коктейль Молотова».
В случае, если мирный договор с США все-таки будет подписан, иностранный контингент выведен, а представители «Талибана» войдут в правительство, предсказать их поведение или проконтролировать соблюдение условий будет невозможно. Если они решат вернуться в XIV век, в Афганистане не будет силы, способной им в этом помешать. Запреты и казни могут снова стать повседневностью.
В Кабуле в это трудно поверить.
Интерьер кафе, где мы обсуждаем политические проблемы, наводит на мысли о Нью-Йорке. На стене портрет Фриды Кало, под ним гитарист с волосами до плеч наигрывает на гитаре Summertime Джорджа Гершвина. В Кабуле таких кафе немало, и они породили своеобразную субкультуру свободолюбия: тут проходят импровизированные концерты, а иногда и дискотеки, тут назначают свидания и набивают татуировки. В Кабуле есть художники, рок-группы и модельные агентства — разумеется, все они регулярно получают угрозы. Пару лет назад местная молодежь начала праздновать День святого Валентина, и теперь 14 февраля одна из центральных улиц исчезает под ворохом букетов и связками воздушных шаров. В прошлом году состоялась первая вечеринка, посвященная Хеллоуину, сюжет о которой сняло одно из центральных новостных агентств. Правда, все участники были в масках, а их голоса намеренно изменили.
Слепое подражание Западу? Нет. Скорее желание приблизиться к той нормальности, которую олицетворяет Запад, стремление иметь те же права, что и ровесники в «цивилизованном» мире. Иметь выбор.
«Моей матери за шестьдесят, и она тоже голосовала», — рассказывает лавочник в Шахре-Нау, имени которого я не успела спросить. Он заговорил со мной по-русски, когда я проходила мимо. Я почти не удивилась: среди афганцев старше сорока знание русского — вовсе не редкость. В Кабульском политехе профессора подходили просто для того, чтобы сказать «Здравствуйте, как дела?» И сами радостно удивлялись: «О, я еще помню! Еще могу говорить!» Мой учитель-афганец рассказывал, как в 80-е они всей семьей смотрели «Ну, погоди!» (в его произношении «Ну, погоджи!»), а потом вместе с соседями гадали, что будет дальше.
Отношение к России в Афганистане неоднозначное. Кто-то, узнав, откуда я, стремится пожать руку и спрашивает, когда мы вернемся с миром. Кто-то винит в том, что в свое время мы не поддержали дружественного Москве президента Наджибуллу. Кто-то спрашивает: «Почему вы на нас напали?». Кто-то (хотя таких очень мало) откровенно ненавидит. От бывших моджахедов можно услышать: «Дураки мы были, что с вами воевали», а отношение молодых людей — в среднем благожелательный нейтралитет.
«Я не верю, что СССР хотел захватить Афганистан, — сказал один из моих близких кабульских друзей, военный корреспондент Ахмат. — Это была ловушка, и вы в нее попались из-за [тогдашнего госсекретаря США Збигнева] Бжезинского, который вас ненавидел. Но вы не проиграли, вы отступили! Кое-кто из моджахедов продолжает вопить, что они выиграли, но это не так. Вы отступили, но мы проиграли больше. Да, кстати, мой отец тоже с вами воевал. И дяди». Спрашиваю, жалеют ли они, что воевали: «Нет, но говорят, что мы, афганцы, сами виноваты. Было бы единство — не было бы ни русских, ни американцев».
Фото: Lucy Nicholson / Reuters
Передо мной сидят за чашкой кофе афганские коллеги. Оба пишут для Associated Press.
Афганистан ждет объявления итоговых результатов 7 ноября. Впереди неизвестность. Несмотря на то что два миллиона людей рискнули жизнью, выборы могут быть признаны несостоявшимися (уже ведутся разговоры о подлогах и взятках, полученных в ходе голосования, а биометрические системы оказались предсказуемо ненадежны).
Если этого не произойдет, проигравший кандидат и его сторонники опротестуют результаты, а это чревато ростом социальной нестабильности в столице и по всей стране. Политики по обе стороны Атлантики надеются на возобновление мирного процесса, однако после того, как американцы отказались от переговоров в сентябре, подписание договора между «Талибаном» и США будет связано с еще большими трудностями и, возможно, отложено на многие месяцы.
Как устроена жизнь в Афганистане сейчас
Журналистка Александра Ковальская была в Афганистане четыре раза. В начале октября она вновь отправилась в Кабул, где планирует провести как минимум несколько месяцев. Для Туту Сюжетов Александра написала, как сегодня иностранец может попасть в Афганистан, как устроена жизнь в Кабуле при талибах и чего боятся обычные жители страны.
Александра Ковальская
Почему Афганистан
Я окончила востфак СПбГУ по специальности «История Ирана и Афганистана». Предпочитаю называть себя востоковедом-афганистом, потому что с Ираном у нас отношения с первого курса как-то не сложились. В 2019 году я провела там полгода, учила фарси в Тегеранском университете, но иначе, чем уважением, мои чувства к Ирану не назовёшь. А вот с Афганистаном возникла, как ни странно, большая взаимная любовь.
На том же первом курсе я стала мечтать о том, чтобы стать переводчиком с пушту в Красном кресте, и решила, что надо бы съездить в Афганистан — посмотреть, как и что, и понять, могу ли я там работать вообще. На получение первой афганской визы ушло три месяца, и как только она была у меня, я улетела в Кабул. Я не знала, кто мне встретит в аэропорту и где я буду вообще жить. Это был 2017 год.
Фото: из личного архива Александры Ковальской
В ту поездку в Кабуле мне встретился интересный персонаж — афганец, который выглядел как Че Гевара, вёл себя примерно так же и был репортёром Wall Street Journal. Я на него посмотрела и поняла, что переводчиком быть не хочу, а вот журналистом — очень даже. И писать я буду про Афганистан.
Собственно, с этого начались мои ежегодные поездки в страну: в 2018 году я участвовала в проекте AIESEC, в 2019-м ездила как журналист Lenta.ru на президентские выборы, в 2020 — опять-таки в журналистскую командировку, а в 2021 — в той же роли, но уже внештатным корреспондентом агентства ТАСС. Эта поездка для меня стала пятой.
Понравилась статья?
Подпишись на рассылку и получай подборку наших статей за месяц
Дорога
Я подписана в инстаграме на многих западных журналистов. Стала наблюдать, как они теперь добираются до Кабула. Понятно, что лететь военным самолётом из Катара я не могла, а вот въехать через одну из наземных границ — вполне. Правда, был нюанс: наземные границы с Афганистаном официально наглухо закрыты, об этом писали в новостях. Тем не менее, западные коллеги их как-то пересекали. В итоге я наудачу написала одному из них, сотруднику New York Post: вот вы недавно выехали из Афганистана в Узбекистан, а обратно можно, не знаете? Он ответил, что можно, так что я решила в Москве рабочие вопросы и уже 1 октября улетела. Маршрут был такой: Москва — Ташкент — Термез самолётом, оттуда на машине в Хайратон через границу, из Хайратона в Мазари-Шариф и далее в Кабул.
Фото: Александра Ковальская
Ехать было не страшно. Зарубежные журналисты в отличии от местных подвергались нападениям со стороны талибов достаточно редко (В ноябре 2001 года в результате миномётного и пулемётного обстрела талибами погибли три западных журналиста, работавшие на люксембургское радио RTL, австралийскую газету The Sydney Morning Herald и немецкий журнал Stern; в июле 2021 года в приграничном городе Спин-Болдак под огонь боевиков попал фотожурналист Reuters Данниш Сиддикуи, лауреат Пулицеровской премии был убит. — прим. Туту Сюжетов).
И сейчас риск существенно ниже, чем до 15 августа, когда в Афганистане шла война. Меня больше волновали бумажные дела: действительна ли виза, выданная прошлым правительством, как получить разрешение на работу, как работают нужные министерства в Кабуле. Я до последнего не знала, выпустят ли меня из Узбекистана без вопросов и пустят ли в Афганистан, но всё получилось. Близкие, кстати, меня не отговаривали. Они знали, на кого я училась и где планирую работать, и давно приняли мой выбор.
Фото: Александра Ковальская
Самым трудным оказались 12 часов пути на машине из Мазари-Шарифа в Кабул — дороги не в лучшем состоянии, а на перевале Саланг их вообще практически нет. Можно было за час долететь самолётом, но по земле гораздо интереснее — хотелось посмотреть, как сейчас живёт страна. До 15 августа такое путешествие было практически невозможно: на всём протяжении пути шли бои между «Талибаном» и правительственными войсками, из-за этого дорогу часто перекрывали, а само шоссе минировали. Я уже не говорю о всяких невоенных неприятностях вроде грабежа и похищений. То, что сейчас можно проделать этот путь — чудо само по себе. И насколько я знаю, до меня никто из российской прессы так не ездил, поэтому было любопытно вдвойне. Дорога прошла без приключений, если не считать разбитой тряской спины, которая до сих пор не отошла.
Афганистан талибов
Что изменилось в Афганистане при талибах? На первый взгляд кажется, что ничего. Воображение невольно рисует то, что было в 90-е: женщины заперты дома, Кабул пустой, по улицам ходят только талибы с автоматами. Это не так. Кабул, в целом, живёт обычной жизнью, женщин на улицах не стало меньше, да и на работе я их тоже вижу — и в магазинах, и в министерствах. Одеваются женщины абсолютно так же, как и раньше, девушки в джинсах и с яркими платками на самом затылке — не редкость. Барбершопы не закрылись, и кабульцы сами мне не раз говорили, что талибам сейчас, в принципе, нет дела до длины чьей-то бороды.
Фото: Александра Ковальская
Но если смотреть глубже, всё довольно печально. В Афганистане нет денег — правительственные активы заморожены. Чиновники не торопятся выходить на работу, потому что знают, что зарплаты всё равно не будет. Магазины, рестораны и кафе стоят пустые — люди не знают, что будет завтра, и боятся, как сказала одна моя знакомая, «купить лишнее яблоко». Большая часть образованных и опытных людей покинула страну.
Руководство «Талибана» иногда просто не знает, чем заняться. Например, в президентском дворце, должностных лиц проще найти в мечети, чем за рабочим столом. Худшее сейчас — не возможные запреты и ограничения, а неумолимо надвигающийся экономический кризис. По оценкам ООН, в следующем году 97% афганцев окажутся за чертой бедности, и признаки катастрофы уже видны.
Фото: Александра Ковальская
Отношение к иностранцам не изменилось — афганцы так же дружелюбны и любопытны, как всегда. Даже талибы, которые знают буквально десять слов по-английски, иногда подходят поздороваться и спросить, кто ты и откуда. Я каждый раз спрашиваю, не запрещено ли им разговаривать с женщиной, они в основном удивляются: «А почему должно быть запрещено»? Несколько раз я выходила из дома одна, ходила фотографировать, и пока ничего плохого не случилось.
Я одеваюсь так же, как во времена республики: джинсы, длинная рубаха и платок на голове. Вопросов ни у кого не возникает. Но на первые интервью я, по совету местных, ходила в черном хиджабе (некоторые афганки тоже его носят). Хиджаб отчасти защищал от любопытных взглядов рядовых талибов, которые никогда не видели иностранок, но сейчас я ко взглядам привыкла, поэтому — джинсы. Западные журналистки одеваются также. Одна из моих знакомых сшила у местного портного национальный мужской костюм и выходит в нём – правда, на голове всё равно платок.
Как ни парадоксально, жизнь иностранца в Кабуле при талибах стала гораздо проще. Те официальные вопросы, на которые раньше можно было потратить месяц и много денег, теперь решаются буквально за 10 минут и бесплатно. Правда, иногда приходится подождать, если нужное тебе должностное лицо читает намаз.
Фото: Александра Ковальская
В бытовом плане для иностранца всё осталось почти без перемен, разве что цены на жильё подросли. Как правило, зарубежные корреспонденты живут в гостевых домах — это такой условный хостел с несколькими спальнями, общей гостиной и кухней, а ещё есть афганские помощники, которые убираются, готовят и иногда ходят за покупками. Если вдруг помощники не готовят, можно заказать еду из ресторана: звонишь им, говоришь название блюда и адрес, и через какое-то время еду привозят. Через какое — зависит от удачи, это может быть и двадцать минут, а может и два часа. Кстати, когда говоришь адрес, то проще передать трубку афганскому помощнику, потому что разобраться в этих адресах может только местный. Обычно это звучит примерно так: «Мадина-базар, за ним первый поворот налево, потом направо, дом с зелёной вывеской, напротив аптека». Иногда можно попросить принести продукты из магазина, система та же: звонишь, говоришь, что нужно и куда доставить, и тебе их доставляют. Перебоев с продуктами нет, а в кабульских супермаркетах можно найти то, чего я никогда не видела в Москве: какой-нибудь кленовый сироп из Канады, американское печенье или сигареты из Южной Кореи. Правда, цены на продукты и не только растут. Сейчас иностранцу вполне реально потратить в день на еду и такси 1500-2000 афгани (курс к рублю примерно 1:1) — как в Москве.
Фото: Александра Ковальская
Со светом, интернетом, водой и теплом всё сложнее. В принципе, если нет света, то, чаще всего, и других коммуникаций тоже нет. А свет осенью-зимой отключают часто: то поставщики — Таджикистан и Узбекистан — за неуплату, то повреждаются линии передач, то просто где-то в Кабуле что-то замыкает, и район, а может, и несколько, остаются без электричества.
Пару лет назад, когда пропадал свет, мы с соседкой бежали посмотреть в окно — светятся ли огни в домах на холме напротив? Если да, то свет отключился только в нашем доме и скоро вернётся, если нет — света нет во всём районе, и сколько его ждать — непонятно. Прошлой зимой, судя по рассказам, электричество в Кабуле было 3-4 часа в сутки, в основном по ночам. В домах, правда, есть генераторы, но постоянно включенными их не держат, потому что топливо тоже стоит денег, а иногда генераторы ломаются, и тогда совсем беда.
Фото: Александра Ковальская
Я до сих пор не знаю, как работает роутер в нашем гостевом доме. Иногда он раздаёт вай-фай, когда света нет, а иногда не раздаёт. Если вдруг не раздаёт, то приходится переходить на мобильный интернет, а он страшно медленный. Чтобы пополнить баланс или заплатить за мобильную связь, покупают специальные карточки: вводишь записанный на них код, зажимаешь кнопку «вызов» и готово. Карточки у каждого оператора свои, а про салоны связи никто не слышал.
Как проехать сейчас?
Как отличается инфа о жизни в Афганистане в этой статье от других источников. Кому верить?
Аноним 460, Смелая девушка, тут не поспоришь
Я бы, конечно, трижды перекакал ехать в Афганистан — тем более сейчас