ждановская жидкость что это
Крымская клюква и ждановская жидкость
Кто же эти «технологи» Ждановы? Жаль, но имена двух братьев – Ивана и Николая – остались в истории не благодаря этому «вкусному» изобретению, а из-за другого их открытия.
До сих пор на Петровском острове в Санкт-Петербурге сохранилось старое здание фабрики минеральных красок братьев. Инженер-технологи Ждановы владели обширным участком вдоль дороги в Петровский парк – так в середине XIX века назывался Петровский проспект.
Всероссийская известность ученым пришла после того, как здесь была изобретена уникальная жидкость, вошедшая в историю медицины. Даже Ф.Достоевский упоминает ее. Помните, когда князь Мышкин встречает на улице Рогожина, который просит его проследовать за ним. Он приводит князя в дом, где в алькове на кровати под белой простыней, обставленная склянками со ждановской жидкостью, чтобы не чувствовался запах тления, лежит мёртвая Настасья Филипповна.
Да, это был особый дезинфицирующий состав, который даже в малом количестве уничтожал дурной запах в воздухе. Особое применение он, естественно, нашел в госпиталях и военной медицине.
Выдающийся военно-полевой хирург Н. И. Пирогов писал в «Севастопольских воспоминаниях и письмах» об оказании помощи тяжело раненым в ходе Крымской кампании в 1854 – 1855 годах: «. Через час, через два изуродованный защитник Севастополя отдавал Богу душу. Только при наступлении весеннего времени, когда можно было отворять окна и когда привезена была из Петербурга ждановская жидкость, воздух сделался сноснее и стали являться случаи если не выздоровления, то, по крайней мере, возможности произвесть операцию. ».
Новую популярность это название приобрело уже при СССР. Впрочем, случилось это уже благодаря однофамильцу талантливых братьев – секретарю ЦК ВКП(б) Андрею Жданову. В 1946 году, когда он организовал «погром» Ахматовой и Зощенко, многим старым ленинградцам пришла на ум эта невеселая шутка. Насчет того, что теперь культуру будут кропить «ждановской жидкостью». Которая в виде «идеологического нектара» должна забить трупный запах от социалистического реализма.
Впрочем, думаю, если бы братьям Ждановым чуть-чуть повезло, вспоминали бы их благодаря клюквенному экстракту. Поскольку именно развесистая клюква на многие годы стала символом литературы развитого социализма. А ждановская жидкость – это так, лишь ее краткий эпизод.
Таинственная ждановская жидкость
Все чаще во время ведения блога мне вспоминается часто цитируемый стих Маяковского: «Поэзия — та же добыча радия. В грамм добыча, в годы труды. Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды».
То же происходит и при написании статей сюда, на блог. Кто бы только видел, сколько материала мне приходится изучать! На одну статью может потребоваться от двух дней до двух недель. Папка с химической литературой на моем компьютере «весит» 14 Гб.
А сколько интернет-ресурсов приходится пересматривать, прежде чем из тонны руды сможешь выделить грамм информации! Классический пример таких поисков – сегодняшняя статья, выросшая из вопроса одной из читательниц, спросившей, что такое ждановская жидкость, о которой упоминает Достоевский в своем «Идиоте»?
Мне стало любопытно, потому что о таком веществе я никогда не слышала. Заинтересовалась настолько, что стала искать. Первый, пробный поиск с наскока ничего не дал, что заинтриговало меня еще больше, появился охотничий азарт, в результате которого и состоялась охота на это неуловимое вещество.
Насколько удачная – судить вам, мои читатели. Поначалу я искала ответ на заданный вопрос чисто для себя и для приватного ответа читательнице, но потом решила собрать и систематизировать весь найденный материал и написать статью – возможно, кому-то тоже будет интересно, ведь в этой истории тесно сплелись химия, история, литература, даже немного политики (подобное сегодняшнему расследование я проводила в статье о том, как правильно писать, йод или иод).
Ждановская жидкость – что это такое, какой у нее состав, почему она так называется, кто ее изобрел и зачем – именно об этом я расскажу сегодня.
Изобретатели
Автором этого интересного раствора стал российский химик Николай Жданов.
Братья Николай и Иван Ждановы по образованию инженеры-технологи, основавшие свой химический завод в Петербурге. Информации о братьях очень мало. В основном, я руководствовалась замечательной книгой Сергея Юрьевича Петрова «Крестовский, Елагин, Петровский. Острова Невской дельты» — интереснейшее путешествие в историю Петербурга. Уж на что я равнодушна к истории, но эта книга меня захватила.
Итак, что же мы читаем о Ждановых. «Появились братья Николай и Иван Ждановы на Петровском острове в начале 1840-х гг.; старший, Николай, в 1838 г. окончил Технологический институт и вместе с младшим братом Иваном решил заняться «химическим бизнесом», основав химико-аптекарский завод».
Этот небольшой экскурс в историю химической промышленности 19 века автор делает для того, чтобы показать, что река Ждановка, отделяющая остров от города, названа так вовсе не в честь братьев-химиков, как иногда утверждают некоторые историки, а от слова «ждать», так как здесь располагались корпуса Второго кадетского корпуса и несколько военных училищ. Соответственно, парк на берегу реки и стал местом ожиданий и встреч курсантов с их девушками, так что название реки Ждановка закрепилось в географии Петербурга еще в конце 18 века задолго до появления здесь братьев Ждановых.
Вот так тесно переплетены химия и история Петербурга.
Старшим из братьев был Николай. В 1838 году он закончил технологический институт и на Петровском острове организовал небольшой химический завод, взяв в компаньоны младшего брата Ивана, которому в то время было 20 лет. Завод производил дёготь, уксус, минеральные краски, свинцовые белила, ну и, конечно, ждановскую жидкость. Она была известна по всей России, у братьев был патент на нее, правда, тогда слово патент не употреблялось, вместо него говорили «десятилетняя привилегия».
В 1854 (по некоторым данным – в 1855) году автор ждановской жидкости Николай Жданов умер, а патент на ее использование перешел к младшему брату Ивану. Что стало с Иваном, как он прожил свою жизнь, мне не удалось найти.
Дети изобретателя Владимир, Александр и Лидия делом отца заниматься не захотели. Дела на заводе шли все хуже, а братья желали жить на широкую ногу и залезли в долги (дочь вышла замуж и отношения к производству не имела). В 1878 году они сдали завод в аренду прусским подданным Веберу и Фогельзангу, отчего завод начал именоваться «Петровский белильный завод Вебера и Фогельзанга», а в начале 80-х годов завод перешел в полную собственность купца Ивана Васильевича Рыкаткина, который снова сделал его процветающим, оставив основную специализацию – химическое производство.
В настоящее время в Петербурге по адресу Петровский проспект, 1А стоит небольшое желтое здание, построенное еще в начале 19 века – все, что осталось от завода минеральных красок братьев Ждановых.
Надо сказать, что Ждановы не были монополистами по производству изобретенного ими препарата. Делали ее и в домашних условиях кустарным способом. Так, например, в Сергиевской слободе Полюстровской волости один мещанин производил ее на заказ до 100 ведер в год.
Также в статье В.В.Ивлева «Промыслы крестьянского населения XIX века» в описании занятий жителей Петербургской губернии мы читаем: «Из других промыслов, имеющих дело с деревом, можно отметить сбыт оглобель и палок, щипание лучины и добывание ждановской жидкости». Естественно, масштабы здесь были далеки от производственных, но, тем не менее, вполне реально было получить некоторое количество необходимого вещества для собственных нужд и мелкооптовой продажи.
Состав и свойства
Это было небольшое историческое вступление. Теперь переходим непосредственно к составу и свойствам ждановской жидкости.
Придумана она была в конце 40-х годов 19 века. Как вариант, предпосылкой к этому послужили частые эпидемии холеры и брюшного тифа, борьба с которыми требовала активной дезинфекции, а карболовая кислота (устаревшее название фенола) широко используемая в современной дезинфекции, тогда еще только-только начинала свою историю.
Впервые опробована на практике в Анатомическом институте знаменитым врачом того времени Николаем Ивановичем Пироговым и стала настоящей революцией в борьбе с инфекциями.
Пирогов так писал о свойствах этого вещества:
«При малом количестве и в соединении с половинным количеством воды, она, в самое кратчайшее время, совершенно уничтожает зловоние в воздухе, развивающееся от гниения трупов, от злокачественных нарывов, от испражнения, от накопления больных, от перевязочных вещей, и вообще от всех причин, сопряженных с условием госпитального быта, и что, в самое короткое время, она превращает зловредный воздух в здоровый, распространяя притом запах древесной кислоты».
Использовалась она как дезинфицирующий состав, который уничтожает вредные бактерии в воздухе, соответственно и избавляя воздух от зловония, которым пропитан воздух в результате гниения трупов, гнойных нарывов и всего прочего, что может быть в госпитале того времени.
С 1952 года ее начали активно использовать для дезинфекции выгребных ям и канализационных колодцев.
В те времена выгребы в Санкт-Петербурге устраивались, в основном, из дерева, пластин или бревен. Из-за неплотно подогнанных друг к другу бревен (а также из-за пропитывания самих деревянных стенок) жидкие нечистоты просачивались наружу и пропитывали грунт, окружающий выгребные ямы, «нечистыя жидкости фильтруют в грунт, распространяясь в нем повсеместно, где, разлагаясь, выпускают газы, портящие воздух».
Периодически выгребные ямы вскрывались, и из них удалялись нечистоты вычерпыванием ведрами и бадьями. Легко представить, какой «аромат» стоял вокруг этих сооружений и какая «гигиена» окружала эти места. Именно поэтому необходимо было вещество, нейтрализующее запахи, а также обладающее дезинфицирующими свойствами.
В начале 50-х годов Главным управлением путей сообщения на нее был выдан патент («десятилетняя привилегия»). Согласно журналу Главного управления путей сообщения, «жидкость эта есть не что иное, как пригорело древесно уксусно кислое железо; она приготовляется растворением старого железного лома в пригорело древесно уксусной кислоте. Ждановская жидкость имеет преимущество перед купоросом, как средство противугнилостное, ибо содержит креозот. При настоящей пониженной его цене, она для Санкт-Петербурга есть лучшее средство».
Энциклопедия Брокгауза и Эфрона издания 2012 года дает такую информацию по интересующей нас теме:
В сентябре 1893 г. в бактериологической лаборатории Императорского института экспериментальной медицины эта жидкость была исследована относительно влияния ее на бациллы азиатской холеры, брюшного тифа и синего гноя, причем оказалось, что первые гибнут при действии 1% после 3 часов, 3% — после 20 минут и 5% — после 10 минут; вторые бациллы гибнут при действии 1% после 48 часов, 3% — после одного часа, 5% — после 30 минут и 10% — после 16 минут; наконец, бациллы синего гноя гибнут при 1% после 48 часов, при 3% — после 4 часов, 5% — после 60 минут и 10% — после 30 минут».
Оснований не доверять этой энциклопедии у меня нет, но возникают интересные вопросы.
Например, если это вещество было изобретено еще в сороковых годах, то почему испытания ее эффективности производили аж только в 1893? Скорее всего, они были и раньше, просто либо не сохранилось документальных подтверждений (во что я, честно говоря, не верю), либо они лежат где-нибудь в архиве в бумажном виде (что более вероятно).
Как один из вариантов, возможно, это исследование связано с тем, что 1893 год – это только начало становления и развития Института экспериментальной медицины, который был создан в конце декабря 1890 года и о котором говорится в энциклопедии. Возможно, кто-то из тамошних ученых (или его подопечных) и выполнял такую научную работу по изучению свойств и состава этого раствора.
Рискну предположить, что приведенное выше описание попало в интернет в рамках какого-то современного исследовательского проекта по медицинской тематике, из которого и была выдернута эта цитата, широко разойдясь по всемирной сети вот в таком виде без комментариев.
Автор, выложивший цитату, ау, откликнись! Расскажи, что это был за проект? Интересно ведь
Теперь расшифруем загадочные Ferii sulfurici crudi и прочее. Что же входило в состав ждановской жидкости? Ничего сверхъестественного и секретного здесь нет:
Вот такой достаточно несложный состав.
Увы, ждановская жидкость была популярна недолго. В начале 80-х годов 19 века она начала испытывать серьезную конкуренцию с карболовой кислотой («карболкой»). Она уже активно использовалась в Европе и постепенно завоёвывала и Россию.
Например, в Обуховской больнице Петербурга было проведено сравнение ждановской жидкости с карболовой кислотой, показавшее серьезное преимущество последней как по медицинским показателям, так и по цене, что, естественно, немаловажно при ее массовых закупках. Так, например, ведро карболовой кислоты стоило 8 копеек, а то же количество ждановской жидкости – 25 копеек.
Как видим, разница существенная. Именно поэтому карболовую кислоту стали использовать сначала на флоте по разрешению Морского министерства, а затем она постепенно попала и в больницы (в 1871 году ее впервые применил для антисептики Н.В. Склифосовский в Императорской медико-хирургической академии), полностью отправив ждановскую жидкость в небытие.
В литературе
Где же мы сейчас можем встретиться с этим позабытым «динозавром» антисептики. Пожалуй, только в литературных произведениях писателей 19 века.
По этому поводу часто цитируются «Идиот» Достоевского и «Севастопольские воспоминания и письма» Николая Ивановича Пирогова (кстати, вторая книга довольно познавательна, советую почитать. До первой, к сожалению, пока не добралась, кроме интересующего меня отрывка).
«Я ее клеенкой накрыл, хорошею, американскою клеенкой, а сверх клеенки уж простыней, и четыре склянки ждановской жидкости откупоренной поставил, там и теперь стоят».
Прототипом купца-убийцы послужил купец Мазурин, убивший московского ювелира Калмыкова и использовавший изобретение Жданова для сокрытия преступления. Он накрыл труп ювелира клеенкой и поставил рядом два сосуда со ждановской жидкостью, чтобы нейтрализовать трупный запах. Именно благодаря этому тело пролежало незамеченным в подвале дома аж 8 месяцев.
Эта реальная история и натолкнула Достоевского на сюжет нового романа, который он в то время обдумывал.
Пирогов же опробовал антисептический раствор практике в Анатомическом институте, а затем это замечательной изобретение получило свое боевое крещение и активное использование в Крымской войне 1853—1855 г.
«Не лишним считаю сказать несколько слов о пресловутом доме Гущина, куда отправлялись с главного перевязочного пункта безнадежные, изувеченные раненые, которым и операции нельзя было произвести… Атмосфера была здесь убийственна: никакие дезинфицирующие средства не помогали, и не было возможности и пяти минут пробыть в такой палате, особенно во время перевязки ран; только один Калашников с железными легкими и притупившимся обонянием мог выдерживать это зловоние и безустанно работать по указанию врачей.
Никто почти из этих страдальцев не выздоравливал и редко кто проживал здесь сутки… Только при наступлении весеннего времени, когда можно было отворять окна и когда привезена была из Петербурга ждановская жидкость, воздух сделался сноснее и стали являться случаи, если не выздоровления, то по крайней мере возможности произвесть операцию и перевесть больного в другое отделение. Дом Гущина назывался мертвым домом, а хирурги наши дали ему название могилы. Когда привозили изувеченного на перевязочный пункт и по осмотре раздавалось приказание: в дом Гущина! – несчастный заливался горькими слезами».
Николай Иванович Пирогов «Севастопольские письма и воспоминания».
Прошу прощения за такую длинную цитату, просто она очень точно передает атмосферу того времени.
Есть еще один интересный вариант употребления этого словосочетания, которое, наверное, стоило бы взять в кавычки. Перенесемся почти на сто лет вперед после Крымской войны в 1946 год, когда секретарь ЦК ВКП(б) Андрей Жданов организовал травлю Анны Ахматовой и Михаила Зощенко.
Именно тогда в Ленинграде родилась невеселая шутка о том, что культуру будут кропить «ждановской жидкостью», которая в виде «идеологического нектара» должна забить трупный запах от социалистического реализма по аналогии со своей химической предшественницей, забивавшей трупный запах.
Подробно я об этом писать не буду, все-таки у меня химический блог, а не литературный, так что, кому интересно, отсылаю вас к оригиналу статьи «Ждановская жидкость или Против очернительства» которую написал писатель и публицист Юрий Карякин. Она была впервые опубликована в журнале «Огонек», №19, 1988 г.
Вот такое, на мой взгляд, интересное переплетение человеческих судеб с историей и химией, почти неотделимое друг от друга. Как вам, понравилось мое небольшое расследование?
До встречи в следующей статье! Удачи!
Хорошо.Громко.
блог о вязании с кулинарным уклоном
слово недели: ждановская жидкость
У меня ещё интересные слова есть из “Идиота”!
Цените интересное слово – ждановская жидкость.
Сейчас не используется, а мощная была штука.
Ждановскую жидкость изобрёл в первой половине 19-го века инженер-технолог Николай Жданов, потому она, собственно, ждановской и называется. В её состав входили, среди прочего, древесный уксус и лавандовое масло. Была полезная вещь, например, её использовал во время Крымской кампании хирург Николай Пирогов, она освежала и дезинфицировала воздух в палатках для раненых.
Ниже второе упоминание ждановской жидкости в “Идиоте”, хотя если смотреть хронологически, то первое. Это глава Х третьей части романа, отрывок из письма ещё вполне живой Настасьи Филипповны к Аглае Епанчиной, где она рассуждает о всё том же Рогожине, у которого будто бы труп в доме спрятан. Ждановская жидкость тут служит для того же, что и позже, когда в доме у Рогожина на самом деле будет лежать труп самой Настасьи Филлиповны, – устраняет неприятный запах в помещении.
Похоже, в то время ждановская жидкость была известным народным средством. А если б не Достоевский, я бы про неё и не знала. Как полезно читать, однако. Вот и “Идиот” мне не понравился, а пользу всё равно принёс.
Ждановская жидкость что это
«Ждановская жидкость»
или
ПРОТИВ ОЧЕРНИТЕЛЬСТВА
«Моральная тягота разрядилась.
Столбы подрублены, заборы повалятся сами. «
Успеете наахаться,
И воя, и кляни,
Я научу шарахаться
Вас, смелых, от меня.
Всего год назад требование освободить ЛГУ (ЛГУ – Ленинградский Государственный университет имени А.А.Жданова) от имени, которое носит он вот уже сорок лет, казалось немыслимым «потрясением основ», а сегодня оно пробилось даже в газеты. Здесь тоже знамение нашего времени, необыкновенно быстро расставляющего, наконец, все по своим местам. Да, необыкновенно быстро, если — смотреть назад, однако все еще слишком медленно, если — смотреть вперед. Вот и имя это по-прежнему красуется на ЛГУ. Требование есть, освобождения нет. Даже согласие есть — на словах, а на деле — скрытое, упорное и вполне осознанное сопротивление. Тоже знак «текущего момента». Московский университет — имени Ломоносова, Ленинградский — имени Жданова. Или Жданов и есть Ломоносов XX века. И по-прежнему выпускники получают дипломы с этим именем. По-прежнему вчерашние школьники старательно выводят его в своих заявлениях: «Прошу принять меня. »
В 1946 году, когда Жданов организовал погром Ахматовой и Зощенко, родилась у исстрадавшихся от него ленинградцев (или припомнилась им еще с 34—35-х годов?) невеселая шутка, грозившая шутникам, в случае доноса, немалым «сроком» (а могло быть и того хуже). Дело в том, что была в прошлом веке так называемая «ждановская жидкость», которой заглушали, забивали трупный запах (об этом есть и в предпоследней главе «Идиота»). Ну и, совершенно натурально, «жидкость», которой Жданов «кропил» культуру, люди, помнившие историю, не могли не прозвать «ждановской». Только она, в отличие от прежней, сама была смертельной, трупной, сама смердела, а выдавалась за идеологический нектар. К шутке той можно отнести опять ахматовское:
За такую скоморошину,
Откровенно говоря,
Мне б свинцовую горошину
От того секретаря.
Кощунство? Очернительство? Очернительство человека, о котором всего два года назад центральная газета писала: «Имя его хранится в памяти народной».
25 сентября 1936 года из Сочи в Москву, в Политбюро, пришла телеграмма-молния: «Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение т. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ ОПОЗДАЛ В ЭТОМ ДЕЛЕ НА 4 ГОДА. Об этом говорят все партработники и большинство представителей НКВД». И две подписи; Сталин, Жданов.
Эта сочинская телеграмма-молния — одна из самых кровавых депеш в истории нашей и общечеловеческой: сигнал к 37-му году. Если бы соавторы этой телеграммы сами писали родившиеся из нее бесчисленные арестантские повестки и приговоры, сами арестовывали людей, сами их допрашивали и пытали, забивали и расстреливали, сами закапывали и сжигали трупы, а потом еще, снова и снова, проделывали то же самое — с родственниками и детьми убитых (и с детьми этих детей), — сколько миллионов дней понадобилось бы им для всего этого? Им понадобилось бы — бессмертие. Бессмертие для уничтожения живых людей. Бессмертие для распространения смерти.
Тут что еще поражает? «Не на высоте. » Это — проговорка. Их представление о высоте измерялось потоками пролитой крови. Мало им было крови в 29—33-х годах. Мало и в 34—36-х. Уровень, график назначенной, нужной им высоты и вычерчивала тройка: Ягода, Ежов, Берия.
У Ягоды, расстрелянного за то, что он «оказался не на высоте», был маленький сын, Гарик. Затерявшийся в кровавой сутолоке, прежде чем окончательно и бесследно исчезнуть, он сумел послать своей бабушке несколько писем, начинавшихся одинаково: «Дорогая бабушка, я еще не умер. » И сколько таких слов, написанных и не написанных, отосланных и не отосланных, звучало в те годы по всей страйе: страшный детский сиротский хор, организованный двумя дядями из Сочи. И каким стоном-воем откликнулся на него другой хор — материнский, — из тюрем, «столыпинских вагонов», лагерей.
А. А. Жданов — соавтор 37-го года (и 38-го, конечно). Вот главное дело его жизни, вот главный «вклад» его в нашу культуру. Тут уж он был на особой высоте. О результатах его тогдашних «художеств» в Ленинграде мы знали по «Реквиему» Ахматовой и прочитали недавно в повести Л. К. Чуковской «Софья Петровна».
А вот еще одна страничка о таких же «художествах» Жданова в Уфе. Она — из письма ко мне М. Иванова, уфимского писателя, специально занявшегося этой темой:
«Поводом для его приезда послужило письмо первого секретаря Башкирского обкома Я. Б. Быкина Сталину, полное отчаяния. Видя, что творится вокруг, видя, что над ним самим собираются тучи, видя, что провокаторы уже рвут горло с трибун, обвиняя его в «мягкотелости» по отношению к «врагам народа», к сосланным в Уфу ленинградцам, которых он трудоустроил, — Быкин писал: «Прошу одного: пришлите толкового чекиста. Пусть он объективно разберется во всем!»
Жданов появился в Уфе со своей «командой» и бросил встречавшему его Быкину со зловещей ухмылкой: «Вот я и приехал! Думаю, что я покажу себя толковым чекистом».
На срочно собранном пленуме Башкирского обкома Жданов был краток. Он сказал, что приехал «по вопросу проверки руководства», зачитал готовое решение: «ЦК постановил — Быкина и Исанчурина (второй секретарь. —М. Ч.) снять. «. Быкина и Исанчурина увели прямо из зала, не дожидаясь конца пленума. Быкин успел крикнуть: «Я ни в чем не виноват!» Мужественно держался Исанчурин: «В Быкина верил и верю». Обоих расстреляли. Расстреляли и беременную жену Быкина.
В заключительном слове Жданов снова был краток: «Моральная тягота разрядилась. Столбы подрублены, заборы повалятся сами. «
Перебью М. Иванова. Тут опять, как и в случае с «высотой», вырвалась проговорка об их морали: «Моральная тягота разрядилась. » «Моральная тягота» для них — это когда мало крови.
М. Иванов: «Не успел Жданов уехать, а в Уфе уже повалились заборы». Оставшиеся в живых уфимцы до сих пор с содроганием и ужасом вспоминают о той «исторической» экспедиции, о вакханалии арестов и расстрелов, обрушившихся на город. Один из доносчиков с гордостью говорил потом с трибуны писательского собрания, что он, несмотря на свое слабое здоровье, лично выявил 26 «врагов народа». Кстати, он жив до сих пор, здравствует и пишет стихи о любви.
Я до сих пор с замиранием сердца прохожу мимо Ивановского кладбища (оно сейчас застроено), где по непроверенным данным (а как их проверишь?), по ночам, в длинных траншеях, закапывали убитых. Но закапывали не только там. Огромная уфимская тюрьма не была рассчитана на такое массовое «производство». Расстреливали в многочисленных уфимских оврагах, карьерах, увозили за город. Однажды благообразный старичок-пенсионер, бывший тюремный надзиратель, хвастался мне, что в те времена у них в тюрьме не хватало патронов, а камеры были переполнены, так чтобы как-то разгрузить тюрьму, устраивали что-то вроде субботников или воскресников (его слова), на которые приглашали уголовников, и, как полагается на субботниках и воскресниках, вооружали их ломами. Другой старичок, наоборот, жаловался, что времена были трудные, приходилось работать сверхурочно, и приходилось ему, следователю, заниматься не своим делом: «Надо уже домой идти, а тебя попросят: не успеваем, помогите, там еще семнадцать человек осталось. Устанешь, бывало, еле домой идешь. За это доплачивали, правда. «
Кроме Уфы, Жданов побывал тогда еще в Казани и Оренбурге, где провел аналогичные пленумы.
Документы, которые я использую, хранятся в Архиве Башкирского обкома КПСС (фонд 122). Они отчасти попали в Советскую Башкирию от 28 февраля 1988г.
Такая вот страничка. Всего лишь одна из многих сотен, если не тысяч.
Я знаю: уже написаны (и уверен: будут еще написаны> страницы и о его позорно-преступной роли в дни страшной и великой блокады Ленинграда, такие страницы, от которых, кажется, должны содрогнуться и все умершие тогда, но все равно, все равно закричат некоторые из живущих: «Очернительство!»
Тут мне хочется перейти на прямое обращение к этим энтузиастам борьбы с очернительством. Подчеркну: не к тем, кто не знает фактов, а к тем, кто их знает и скрывает. Не к тем, кто обманут или ошибается, а к тем, кто обманывает людей сознательно, — разумеется, разумеется, с самой «высокой целью».
Это раньше, лет тридцать назад, мы не всегда умели отвечать на ваши иезуитские, кривые вопросы. Теперь другое. Теперь уже вам приходится отвечать на вопросы прямые и ясные.
Что такое очернительство?
Сознательная клевета на миллионы честных людей — от мужика до академика, от грузчика до маршала — это не очернительство?
Сознательное уничтожение этих оклеветанных миллионов, уничтожение их «во имя социализма», — это не очернительство социализма?
Те списки, та телеграмма, те экспедиции в Уфу, Казань, Оренбург?
Травля представителей всех без исключения новейших областей науки?
Травля Ахматовой, Зощенко, а еще сотен, тысяч честных талантливых писателей, художников, музыкантов?
Имя Жданова на ЛГУ?
Это все —не очернительство культуры? Это все не оттолкнуло от нас десятки и сотни миллионов наших сторонников?
А правда об этом — очернительство.
А раскрытие чудовищных преступлений — очернительство.
А «Великая Реабилитация» (Евтушенко) — очернительство.
Для вас преступлением является само раскрытие преступлений.
Почему?
Почему вы приходите в неистовство против тех, кто раскрывает преступления?
Почему не находите слов сострадания для жертв и слов негодования для палачей?
Почему — в лучшем случае — вы готовы признать черные страницы нашей истории «государственной тайной», до которой, мол, народ наш еще не дорос? (До расправы над собой дорос, а до правды об этой расправе не дорос?>
Почему?
Да потому, что боль человеческая, боль народная для вас — не боль, а «дежурная тема». Потому, что совесть для вас (со-весть) — это весть не о боли, не о судьбе народа, а весть о воле начальства сталинско-ждановской выучки. Вы сетуете о притеснениях народов во всех странах, кроме своей (да и в те ваши сетования я не верю, да вы и сами не верите).
Почему?
Да потому, что вы — боитесь, боитесь и народа своего, и правды, и совести.
Потому, что доклады Сталина—Жданова, «Краткий курс истории ВКП (б) » — вот, по-прежнему, и весь ваш марксизм-ленинизм.
Потому, что вам мил именно тот социализм, очерненный, очерненный Сталиным—Ждановым, мил тот, и страшен этот, — очищенный, очищаемый на наших глазах.
Потому, что свободно дышать вы можете только в атмосфере, отравленной «ждановской жидкостью» (это для вас — нормально), а в атмосфере чистой вы — задыхаетесь.
Потому, что лишь в темноте вы чувствуете себя сильными (да и в самом деле — сильны>, а на свету? На свету вы бессмысленно хлопаете глазами, как филины, и лепечете, что вы всегда тоже — «за», «за», «за».
Знаю, знаю, всю жизнь от вас слышу: в сознании народа слова социализм и Сталин — слились, отождествились, и надо с этим считаться. Да, к беде нашей великой, это так (впрочем, далеко не у всех). Я бы даже добавил: слова эти — склеились. Ну и что?
Были в свое время склеены слова христианство и инквизиция, Христос и Торквемада. Расклеились. (Представляю, как обрадуется моей ереси идеологически безработный Крывелев: тут же отыщет богоискательство.)
А разве не склеивались в нашей истории слова Ягода, Ежов, Берия и — социализм? Или: Вышинский и советское право? Или: Бошьян, Лепешинская, Лысенко и —наука? Или: Заславский, Ермилов, Эльсберг и — совесть? Даже слова Лидия Тимашук и честность склеивались. Ну и что? Расклеились! И что случилось? Случилось очищение социализма, очищение науки.
Очернительство — это ложь.
Правда не может быть очернительством. Правда может быть только очищением.
Но все равно, снова и снова, слышу: «Но ведь были же у них и заслуги — у Сталина, у Жданова! Нельзя же так. Ведь должна же быть и тут диалектика. »
А знаете, я соглашусь с вами, если вы согласитесь с одним моим дополнением. Пусть будет по-вашему. Пусть будет, например, так: «Наряду с заслугами, у Сталина и Жданова был всего один недостаток: они были палачами»…
Кстати, вам вопрос: а к Ягоде, Ежову, Берии эта формула применима? А если нет, то почему?
И еще вопрос; сколько всего людей было незаконно репрессировано? Сколько из них — уничтожено?
Давайте подсчитаем вместе, друг друга поправляя и уточняя, давайте вместе все и опубликуем? Что, не хочется? А почему?
Не хотите вы этого даже и знать, а если б знали, сделали бы все для того, чтобы — скрыть. И — скрываете уже известное. И — травите тех, кто хочет узнать.
Вам еще придется доказать, что без ареста, без истребления миллионов честных людей мы не победили бы в войне. Докажите!
Докажите, что с этими миллионами мы бы войну проиграли.
И опровергните, что с этими миллионами мы не имели бы таких потерь и заплатили бы такую непомерную цену за победу.
Вот вся ваша «диалектика», если ее обнажить:
Да, Сталин оклеветывал и уничтожал честных людей, но ведь — «во имя коммунизма»! То, что оклеветывал и уничтожал, это, конечно, плохо. Но то, что «во имя коммунизма», — это хорошо.
А Ягода, Ежов, Берия, Вышинский, Жданов — не «во имя».
Иезуитство это, а не диалектика!
Правда в том, что слово Сталин на самом деле намертво, нерасторжимо, навсегда склеилось с другими словами, как раз вот с этими — Ягода, Ежов, Берия, Вышинский, Жданов плюс гигантский корпус доносчиков и палачей помельче, то есть плюс хваты, пытавшие академиков и маршалов, плюс рюмины, избивавшие врачей, плюс те старички, помогавшие в молодости перевыполнять планы по уничтожению людей не столь именитых. Вот все это <и еще многое, многое другое, подобное) и есть ваш совокупный Сталин. И эти слова уж никому и никогда не удастся расклеить.
А самое главное: Сталин — это беспрерывное, систематическое понижение цены человеческой жизни — до нуля, понижение цен личности — до отрицательной величины: личность — вот главный враг, вот что всего подозрительнее, всего опаснее. И когда повторяют, что при Сталине «снижали цены», то, во-первых, это просто неправда, если говорить о вещах, о продуктах (см. статью О. Лациса)!, а во-вторых, надо добавить: снижали цены — на человека, на личность. (А уж абсолютная аморальность его политическая — лишь одно из следствий этой основной посылки, определяемой в свою очередь мотивом абсолютного самовластия.)
Не отменяются всем этим наши победы, а лишь выясняется их цена. Не дискредитируются и действительные (а не мнимые) победители, но вам придется еще доказать, что обманутые люди лучше строят социализм и лучше его защищают, а необманутые — хуже. Докажете?
В череде всех этих вопросов, на которые придется теперь отвечать вам, не избежать и вопроса о гласности. Интересно, с какими чувствами, с какими мыслями прочитаете вы такие слова: «Свободная печать — это зоркое око народного духа, воплощенное доверие к самому себе, говорящие узы, соединяющие отдельную личность с государством и с целым миром; она — воплотившаяся культура, которая преображает материальную борьбу в духовную и идеализирует ее грубую материальную форму. Свободная печать — это откровенная исповедь народа перед самим собой, а чистосердечное признание, как известно, спасительно. Она духовное зеркало, в котором народ видит самого себя, а самопознание есть первое условие мудрости. Она всестороння, вездесуща, всеведуща. Она — идеальный мир, который непрерывно бьет ключом из реальной действительности и в виде все возрастающего богатства духа обратно вливается в нее животворным потоком».
Да разнесете вы эти слова в пух и прах — и потому, что они — дышат талантом (по сравнению с любезной вам казенной серятиной), и потому, что они враждебны вам, ненавистны по существу, и потому еще, что не знаете, чьи они. А когда вам подскажут, ухватитесь, как тонущий за соломинку: «Это же Маркс ранний, несовершеннолетний, так сказать. «
Так вот, к вашему сведению, Маркс «поздний» не только не отказался от этих слов, а развил их: он предлагал, например, задуматься над осуществлением требования независимости партийно-коммунистической печати от ЦК, — именно для того, чтобы объективнее, независимее, плодотворнее проводить коммунистическую же точку зрения, которая вовсе не есть истина в виде военного приказа. Кстати, он и вас всех предусмотрел, когда сказал о точно таких, как вы: «Послушать их, так я не марксист. «
Ни одного вопроса нового не можете вы ни поставить, ни решить. Ведь ни единого проблеска, ни единого взлета своей собственной мысли, то излюбленной и выстраданной, то вдруг неожиданной и ошеломляющей! И неведомо вам возвышающее восхищение перед вдохновенной мыслью другого человека. Вместо этого вы знаете только то чувство, которое испытывает один пушкинский богач к «скрыпачу» на досуге. И это-то свое бесплодие вы и выдаете за «верность приципам». Для вас, в сущности, и Мысль — «вредитель», и Мышление — «враг народа». Вы и марксизм весь превратили в «зэка» и стережете, охраняете его, чтоб не сбежал. Вот единственное, на что вы способны, вот единственная ваша функция, единственное ваше «творчество»: охрана. Но теперь вы даже и тут — иссякли. Подорван источник вашего пустоцветного процветания. Вам грозит идеологическая безработица, ибо ваша идеология — это феномен уникальный, мутант, загадка природы: расширенное воспроизводство бесплодия, размножение интеллектуального импотентства.
Однако: сколько — при всем при том — у вас еще энергии, вашей специфической энергии нелю6ви. Мне порой ее даже жалко: сколько ее расходуется зря или во вред. А если бы рационально? Бросить бы ее всю на СПИД — не будет СПИДА. Но бросить ее на культуру — культуры не будет.
В февральском номере Нового мира Андрей Нуйкин предупреждал — готовится ваше контрнаступление, и оказался прав: 13 марта появилось письмо Нины Андреевой. Никому не известный химик вдруг сделался всем известным идеологом. Превращение, прямо скажем, подозрительное. Не стоит ли за ним какая-то социальная алхимия?
Год назад один из прототипов моего Инкогнито (см. «Знамя», 1987, №3), кстати, кажется, тоже химик, забрал из редакции свой донос со словами: «Сейчас не время ударять. » Представляю, как обрадовался он письму коллеги: настало, мол, время. Представляю, как пришлось оно вам всем по нутру, — вот они, ваши новые «Основы», ваш новый «Краткий курс», ваш первый идеологический «Манифест», насквозь пропитанный «ждановской жидкостью». Представляю еще, как мобилизовывали вы все свои интеллектуальные, моральные, организационные способности, чтобы превратить этот «Манифест» в сигнал к немедленному контрнаступлению, но. опять наступили на грабли.
Убежден: будет воссоздана — день за днем, во всех драматических и комических подробностях — вся хроника событий вокруг «Манифеста», вся хроника его замысла, написания, публикации, хроника организации его одобрения. Чем определялся выбор дня публикации? Какой стратегией? Какой тактикой? Почему не появился «Манифест», скажем, 10 марта или 21-го? Особенно будет интересна хроника событий между 13 марта и 5 апреля. Сколько местных газет перепечатали «Манифест»? Сколько было размножено с него ксероксов? Сколько организовано обсуждений-одобрений? По чьему распоряжению? Как пробуждалась местная инициатива? Кем? Почему три недели не было в печати ни одного слова против, за исключением, кажется, лишь Московских новостей и Тамбовской правды! Почему Нину Андрееву хочется назвать лишь соавтором «Манифеста» и, к тому же, далеко не главным? А кто главный? Почему частное мнение, совершенно очевидно противопоставленное всему курсу партии и государства на обновление, почему оно фактически господствовало в печати, господствовало беспрекословно и безраздельно в течение тех трех недель (точнее: двадцати четырех дней)? Почему оно фактически навязывалось — через печать или как-то еще — всей партии, всему народу, всей стране? Как это согласуется с лозунгом «больше демократии, больше социализма», с гласностью, с Уставом и Программой партии, с Конституцией государства, наконец? Что это за Нина Андреева такая, обладающая столь небывалым и непонятным всемогуществом? А если это действительно не она, то кто? Стало быть, речь идет о чьей-то платформе? О чьей конкретно? И почему тогда ее истинные создатели спрятались за бедного химика? И последний вопрос: если оказалось возможным такое, то почему невозможно и худшее?
Или все эти вопросы неправомерны и надо запретить их задавать?
А может быть, надо еще запретить над ними и думать? Или они нас не касаются? Не нашего ума дело? Почему это не нашего? А чьего тогда, позвольте узнать? Разве от прямого ответа на них не зависит тоже ход, судьба обновления?
Нет, никуда нам от этих вопросов не деться, и мы должны чувствовать и сознавать не только свое право, но и обязанность их задавать, задавать и требовать на них прямого ответа. Или я чего-то не понимаю в перестройке? Разве не есть она освобождение и от всякого политиканства, и от всякой алхимии.
Совсем недавно (24—26 марта), будучи в Ленинграде, я вдоволь наслушался, начитался славословий в честь неглавного автора. Воочию нагляделся на самый настоящий рецидив ждановщины. Надышался, нанюхался «ждановской жидкости». Это славословие разворачивалось как по команде. Впрочем, почему — как? Оно и было очень даже хорошо организовано. Многим опять показалось: «Моральная тягота разрядилась. Столбы подрублены, заборы повалятся сами. » Я слышал: «Наконец-то!», «Наконец-то дан отпор очернителям», «Наконец-то все поставлено на свои места!».. Я слышал: «Вот идейный камертон XIX партконференции!» Слышал: «Вот кого, вот каких надо послать туда делегатами!».. Опять: «пятна красных флажков». И что же удивительного, что статья в Правде от 5 апреля у организаторов этой «моральной разрядки» никакого энтузиазма не вызвала?
Это — отрезвляет. Гарантий необратимости обновления еще нет. Зато нам наглядно и радостно продемонстрировали маленькую репетицию удушения перестройки, микромодель реванша. Будем благодарны за хороший урок: гарантии только в нас самих. Я видел, слышал, знаю людей (их больше, чем казалось), которых уже ничем нельзя сбить с толку, запугать, сломить и для которых статья в Правде стала своей. Нет ничего важнее, как все глубже понять самому и убедить других: всякая алхимия, подобная той, что произошла с упомянутым «Манифестом», — гибельна. «Спасение принципов», на которых он основан, грозит уже не просто застоем, а настоящей катастрофой — для страны, для социализма, для мира. Сталинщина, не выкорчеванная до конца, закономерно породила рашидовщину. Сейчас, если ее действительно не выкорчевать, она может породить нечто несравненно худшее.
И нельзя больше кропить людей «ждановской жидкостью», а между тем.
24 февраля 1986 года (подарок XXVII съезду?) появилась статья В. Глаголева, посвященная 90-летию со дня рождения А. А. Жданова. Читаем: «Всей своей деятельностью, всей силой своего огромного организаторского и пропагандистского таланта Андрей Александрович Жданов беззаветно служил трудовому народу, делу Ленина, Коммунистической партии. В городе Ленина, колыбели социалистической революции, развертываются его замечательные способности и особое дарование политического деятеля. Как истинный коммунист он не знал разрыва между словом и действием, между теорией и практикой. Имя его хранится в памяти народной. »
Что это? Неужели автор ничего не знал о фактах палаческой деятельности Жданова? Не мог не знать! Об этом говорилось и на XXII съезде. Значит? Значит — знал и все-таки написал. Почему? Потому что поручили? Ну, а почему не отказался? Ведь не расстреляли бы его за это и даже не арестовали бы. Так почему? Служба дороже чести? Что ж это за служба такая? Ну, а если завтра прикажут его восхвалять завтрашнюю Андрееву.
Или вот еще. Только что вышла 7-м изданием, тиражом в 200 тыс., книга Анатолия Абрамова «У кремлевской стены». Вышла в Политиздате. Подписана в печать 3 декабря 1987 года. Читаем в этом издании о Жданове то же самое, что и в первом (1974): «Под его руководством трудящиеся Ленинграда успешно боролись за досрочное выполнение планов второй и третьей пятилеток. В 1948 году именем выдающегося деятеля Коммунистической партии назван г. Мариуполь, имя Жданова носят улица, станция метро и «Первая образцовая типография» в Москве, улицы и заводы во многих городах и поселках страны». Ведь опять же: все, все знает человек о Жданове — не может не знать! — и все равно зачисляет его в «герои», в «легендарные соратники», в «мужественные строители». И точно такие же аморальные, внеморальные, «объективные» характеристики дает он и Вышинскому, и Мехлису.
Да, есть город Жданов. Есть даже еще один университет имени Жданова (в Иркутске). Есть многие тысячи улиц, заводов, фабрик, типографий, кораблей, институтов, колхозов, совхозов, школ, клубов, даже детских садов, дворцов пионеров (в том же Ленинграде) — имени Жданова. Уже имени Сталина почти нет, а имени Жданова — сколько угодно. Вся страна окроплена «ждановской жидкостью». Это своего рода рекорд. Только рекорд чего? Рекорд цинизма тех, кто сознательно не желает отказаться от прославления этого имени? Или рекорд нашего собственного невежества, равнодушия и бесхарактерности?
Получил письмо из г. Жданова: людей травят за то, что они хотят снова жить в Мариуполе. А вот еще из того же письма М. Иванова: «Мне казалось, что в Уфе нет ничего, носящего имени Жданова: был когда-то район его имени, но сразу же после смерти Сталина его переименовали, побоялись народа, но вчера позвонили: появилась улица имени А. А. Жданова».
В Елабуге сохранился дом, в котором Марина Цветаева прожила последние дни своей жизни, в котором и погибла. На доме — мемориальная доска, будет, вероятно, и музей. Адрес — улица Жданова.
И это все — опять не очернительство? Не очернительство не только нашего прошлого, но и настоящего? Не заведомое очернительство и нашего будущего? И в XXI век войдем с этими клеймами?
Экология. Поворот рек. Отравление Байкала.
А еще — экология нашей нравственности. Повороты рек нашей культуры. Отравление наших духовных Байкалов. Все это предельно конкретно, наглядно — осязаемо и грубо — и выразилось в нашем самоокроплении ждановщиной, в нашем самоочернительстве.
Ну, так давайте опомнимся. До чего мы дожили: имеем в 1988 году Дворец пионеров имени Жданова — и где? на углу Невского и Фонтанки, У Аничкова моста. Какие добрые сказки должны сочинять вожатые детям об этом добром дяде?
От кого все это зависит? Да от кого же еще, как не от нас самих? От взрыва чувства нашего собственного достоинства, нашей чести, да просто — брезгливости. Если мы не хотим или не умеем добиться столь малого, то как добьемся большего? Вот мне и пришла в голову простейшая Мысль: давайте (я обращаюсь к вам, читатели), давайте поставим эксперимент. Сколько же времени понадобиться нам для того, чтобы решить столь очевидную элементарную задачу: отмыться от «ждановской жидкости» хотя бы внешне (отмывание внутреннее — дело несравненно более долгое, сложное, но, может, и оно от того чуть ускорится)?
А теперь — осмелюсь оспорить мнение любимого мною Д. Гранина, который предложил: пусть будет просто-ЛГУ. Но есть имя бывшего студента Петербургского университета, гениального ученого, которого действительно по праву называют «Ломоносовым XX века» и без чьих идей «ноосферы» немыслимо и третье тысячелетие, — имя Владимира Ивановича Вернадского. По-моему, будет справедливо, если Ленинградский университет станет носить это имя своего студента, имя человека, который, помимо всего прочего, твердо противостоял ждановщине, который бесстрашно вступался за людей, преследуемых Ждановыми, имя человека, воплотившего в себе как раз все то, что было одинаково и недоступно, и ненавистно таким, как Жданов.
«Мне хочется записать странное состояние, пережитое мной во время болезни. В мечтах и фантазиях, в мыслях и образах мне интенсивно пришлось коснуться многих глубочайших вопросов жизни и пережить как бы картину моей будущей жизни до смерти. В сущности и здесь — особенно в начале болезни — проходили и ставились две идеи: одна о новой мировой организации научной работы, другая — о соответствующей ей постановке исследований в области учения о живом веществе. В новых открытиях и среди новых вопросов шла вся моя жизнь, постоянно стремясь вперед. А вопросов и задач все более крупных являлось все больше. В свободное время по окончании работ я читал по философии, общим вопросам и великих поэтов. Почему-то не раз мне представлялось, что углубился в испанскую литературу, как новую, так и старую. Здесь я набрасывал мысли для последнего сочинения «Размышления перед смертью». Умер я между 83—85 годами. «
И пусть выпускники ЛГУ получат, наконец, дипломы с именем чистым и навсегда надежным. Пусть и вчерашние школьники выводят это имя в своих заявлениях — и почему бы уже не в этом году?
Я уверен: все так и будет, как уверен еще и в том, например, что придется переименовываться и Ростовскому университету имени М. А. Суслова. Опять очернительство? Нет: опять против очернительства! Однако, как говорится в эпилоге «Преступления и наказания»: «Это могло бы составить тему нового рассказа, — но теперешний рассказ наш окончен».
журнал «Наука и жизнь», 1988 г.,
сборник «Иного не дано»