Эстетика кэмпа что это
СтильБезбоязненный
и весёлый гедонизм:
Как кэмп стал темой Met Gala — 2019
Как Сьюзен Зонтаг предсказала современную моду
6 мая в нью-йоркском Метрополитен-музее в очередной раз пройдёт бал Met Gala, предшествующий открытию выставки Института костюма. Мероприятие стало одним из главных околомодных событий года — попасть на него просто так нельзя. Как пишет New York Times, в 2018 году билеты на вечер стоили 30 тысяч долларов, а место за столиком — около 275 тысяч. Все деньги идут на счёт самого Института костюма — это единственный филиал Метрополитен-музея в Нью-Йорке, который не финансируется из общего бюджета. Несмотря на это некоторые гости оказываются на мероприятии по приглашению — их одобряет сама Анна Винтур, которая остаётся хозяйкой вечера с 1999 года.
Каждый год экспозиция посвящена новой теме, которую должны отразить гости Met Gala в своих нарядах. Так, в 2016 году выставка рассказывала о моде в эру технологий, в 2017-м — о японском дизайнере Рэй Кавакубо, а в 2018-м — о связи моды и «католического воображения». В этом году темой выбран кэмп — эстетика вычурности и гротеска, близкая многим ведущим брендам сегодня.
Представлять Met Gala в этот раз, помимо самой Винтур, будут певица и актриса Леди Гага, дизайнер Алессандро Микеле (Gucci, в котором он числится креативным дизайнером, — спонсор мероприятия), музыкант Гарри Стайлз и теннисистка Серена Уильямс. Разбираемся, что такое кэмп, как он появился и в чём находит отражение сегодня.
Текст: Анна Елисеева
Что такое кэмп
Куратор Института костюма Эндрю Болтон взял за основу новой выставки эссе писательницы Сьюзан Зонтаг «Заметки о кэмпе» 1964 года, которое, по его мнению, во многом предсказало современную моду. Писательница называет кэмп даже не стилем или направлением, а вкусом или видом эстетизма, который можно найти где угодно — от целых жанров искусства до отдельных произведений и модных нарядов. Самое, пожалуй, цитируемое высказывание Зонтаг лаконично поясняет суть явления: «Это любовь к неестественному: искусственному и преувеличенному».
В эссе она погружается во множество нюансов, балансируя между представлениями об этом вкусе: как дополняющими друг друга, так и взаимоисключающими. Примеры кэмпа, по мнению Зонтаг, скорее всего, назовут китчем, потому что он тяготеет ко всему театральному, декоративному, эффектному и при этом якобы бессодержательному. В то же время она отказывается считать его «дурновкусием»: адепты кэмпа относятся к китчу совершенно серьёзно. Так плохо, что уже хорошо, — ещё более ёмкая характеристика кэмпа.
Зонтаг утверждает: «Открытие хорошего вкуса в плохом имеет огромный освободительный эффект. Суть кэмпа — безбоязненный и весёлый гедонизм». Считается, что она написала своё эссе «в то время, когда граница между элитарным искусством и массовой культурой разрушалась». Писательница мастерски противопоставляла адептов кэмпа классическим денди, по-снобски относившимся ко всему «вульгарному» и посвящавшим себя воспитанию «хорошего вкуса». Вторые были символом отмиравшего прошлого, в то время как любители кэмпа — символом бурлящего настоящего. «Денди носил надушенный платок как галстук и был подвержен обморокам; ценитель кэмпа вдыхает зловоние и гордится своими крепкими нервами. Знаток кэмпа находит наслаждения не в латинских стихах, редких винах и бархатных куртках, но в грубейшем, распространённейшем наслаждении, в искусстве для масс. Кэмп — дендизм в век массовой культуры — не различает вещей уникальных и вещей, поставленных на поток. Кэмп преодолевает отвращение к копиям», — пишет Зонтаг.
Тема заимствования как никогда актуальна и в 2019 году, хотя Болтон видит связь с современностью не только в ней. В интервью New York Times он отмечает, что сегодня кэмп «может быть сложным и мощным политическим инструментом, особенно для маргинальных культур», имея в виду Дональда Трампа. Бывший бизнесмен, стремившийся к медийной известности, окружавший себя вычурным богатством, знаменитыми друзьями и обществом моделей, сегодня славится своим противоречивым и манерным поведением. Вопрос, воспринимать ли его всерьёз, остаётся открытым, но характерно, что именно он занимает пост президента США сегодня.
Откуда он взялся
Сама Зонтаг считала кэмп аполитичным, хотя признавала, что его примеры можно найти в целых жанрах искусства и отдельных произведениях «морально-политического толка». Писательница находит истоки этого вкуса ещё в конце XVII — начале XVIII века, когда в моде были причудливость и живописность. Кэмпом она считает церкви рококо в Мюнхене, композиции Моцарта, произведения деятелей Викторианской эпохи (живописца Бёрн-Джонса, писателя Рескина, поэта Теннисона и других). Особое место в её списке занимает личность Оскара Уайльда, который был парадоксалистом не только в литературе, но и моде. Писатель сочетал кейпы, бархатные пиджаки, широкополые шляпы и шёлковые платки в одном образе, что по тем временам выглядело экстравагантно — а это ещё один способ определять кэмп.
Однако, по мнению Зонтаг, лучше всего этот эстетизм иллюстрирует ар-нуво, которое «превращает любую вещь во что-то иное»: подставки светильников Tiffany создавали в форме цветущих растений, жилая комната представала в виде грота, а парижский вход в метро, выполненный Эктором Гимаром в конце 1890-х, выглядел как чугунный стебель орхидеи. Это ли не чрезмерность?
Кэмп найдётся и в совсем неожиданных вещах: в списке Зонтаг фигурируют, например, балет «Лебединое озеро», старые комиксы о Флэше Гордоне, «Кинг-Конг» и порнофильмы, «увиденные без вожделения». Даже такие разные по содержанию произведения писательница объединяет под флагом кэмпа, ведь все они созданы с немалой долей фантазии, страсти и наивности. В то же время ни опера, ни балет, не могут «без натуги воздать должное всей сложности человеческой природы», а значит, декоративность в них, как и в произведениях поп-культуры, берёт верх.
В моде принципы этого вкуса особенно заметны. Слова Зонтаг живо рисуют в воображении типичный кэмповый образ: «Это женщина, закутанная в платье из трёх миллионов перьев». Не зря в числе кураторов Met Gala этого года фигурирует Леди Гага: манерность, ирония, преувеличение, чувственность — всё это можно найти в кэмпе от мира моды.
Зонтаг признаёт, что иногда понять, что кэмп, а что нет, можно лишь по прошествии времени. Так, наряды 20-х — платья с бахромой и расшитым декольте, боа, широкополые шляпы, длинные перчатки — смотрятся вычурно на фоне грядущих судьбоносных событий: Великой депрессии и войны. В 60-х на смену консервативной моде пришли субкультуры, представив всё многообразие стилей — и кэмп не мог не найти в них отражение. Безупречные скульптурные наряды в духе Paco Rabanne, которые предпочитали посетители модных выставок, смотрятся сегодня так же кэмпово, как и обилие джинсов, бахромы и замшевых жилетов у хиппи, отрывающихся на фестивалях под открытым небом. В своих мемуарах 1980 года «POPism» Энди Уорхол писал: «Было забавно видеть людей из Музея современного искусства рядом с модными подростками, амфетаминовых королев рядом с редакторами моды».
В 70–80-х кэмповые фигуры одевались, согласно Зонтаг: Шер — в полупрозрачные платья с перьями и блёстками, дополняя образ париками и эффектными украшениями на голову, а Элтон Джон — в костюмы и блузки, расшитые стразами и мехом, огромные очки и шляпы, перевоплощаясь то в гвардейца в парадной форме, то в вельможу с напудренным лицом. Мадонна выступала в тугих корсетах с конусообразными чашками лифа — экстравагантный наряд создал яркий экспериментатор того времени Жан-Поль Готье. Интересно, что выставку в Метрополитен-музее должен разработать театральный художник Ян Версвейвельд, работавший над клипом «Lazarus» Дэвида Боуи — ещё одной кэмповой фигуры, выделяющейся среди рок-музыкантов в том числе своим гротескным ярким стилем.
Зонтаг считала кэмп прерогативой самопровозглашённой аристократии стиля, которая состояла, по её мнению, из геев. Её точка зрения не удивительна — в 60-х о гомосексуальности было не принято говорить открыто, более того, она считалась заболеванием. Так, авторы Quartzy признают, что кэмп мог стать для гей-сообщества своеобразным способом заявить о себе. Однако связывать этот термин лишь с гей-культурой — значит упрощать его.
Кэмп от А до Я
Неестественное, преувеличенное, театральное — следующие три недели эстетика кэмпа станет одной из самых обсуждаемых модных тем: именно ей посвятили главную выставку в Институте костюма и ежегодный бал Met Gala. Накануне мероприятия мы составили исчерпывающий ликбез по кэмпу — форме, которая победила содержание, в моде и за её пределами.
В кэмп-эстетике стерта граница между полами. Кэмп превозносит женственное в мужественном и мужественное в женственном. Кэмповским идеалом критик Сьюзен Зонтаг называет андрогина. Самые утончённые формы привлекательности, по её словам, нужно искать там, где нарушается половая принадлежность. То же самое, на наш взгляд, происходит в современной моде — всё самое интересное сегодня предлагают марки, которые гибко подходят к гендерному вопросу.
Человек, который вряд ли нуждается в представлении, но все же: Болтон — главный куратор Института костюма. Именно он ответственен за выбор и разработку темы ежегодной выставки и бала Met Gala. Название экспозиции этого года — «Camp: Notes on Fashion» — отсылает к эссе Сьюзен Зонтаг. Кэмп, считает Болтон, сегодня правит в поп-культуре, квир-культуре и в политике. А современная мода, по мнению куратора, вся в каком-то смысле кэмп.
Ещё в «Тайной истории» Донна Тартт приравнивала Gucci к кэмпу. Восхищаясь маркой, которая выпускает «дорогое и уродливое», герой её книги Генри говорил, что люди всё равно будут покупать вещи Gucci — просто потому, что «приучены благоговеть перед всем извращённым». А на вопрос, в чём великолепие Gucci, персонаж отвечал, что «великолепие есть во всём, что сделано с размахом». Заметьте, книга Тартт вышла в 1992 году, и до эпохи Микеле было ещё далеко.
Сегодня Gucci — первая марка, которая приходит на ум при слове кэмп. Микеле мастерски стирает границы между гендерами, а также миксует low и high: поп-культура в коллекциях дизайнера идёт вместе с античной, мультяшки соседствуют с высокими философскими идеями, а картины Кранаха — с граффити. Андрогинность, театральность, декоративность, страсть к преувеличениям — в этих вопросах эстетика кэмпа и Gucci совпадают. Логично, что Gucci стал спонсором выставки, а Микеле — одним из председателей Met Gala вместе с Леди Гагой.
По определению Зонтаг, кэмп искусственен — ничто в природе не может быть кэмповским. При этом кэмп может смело цитировать элементы природы. Показательный пример — платье-лебедь, в котором Бьорк появилась на «Оскаре» в 2001 году. Тогда певицу заклеймили «провинциалкой» и включили в списки наихудших нарядов в истории красных дорожек — сегодня грандиозный наряд дизайнера Марьян Пежоски становится символом кэмпа. И центральным экспонатом выставки в Метрополитен-музее.
Людовик XIV, он же Король-Солнце, — безоговорочный трендсеттер кэмпа. Версаль во время его правления подразумевал роскошь, театральность, утрированность: «Там ценят только то, что услаждает взор», как подмечал Мольер. Костюмы Людовика щедро расшивали алмазами, на спектакли и балетные постановки, в которых участвовал сам король, тратили баснословные суммы (в основном на наряды), чёрный цвет при дворе не признавался, а самой популярной деталью в образах был бант (подражая королю, придворные крепили банты на плечи, рукава, перчатки, туфли и так далее). Кэмповской выходкой Короля-Солнца можно назвать и его указ об обязательном ношении придворными париков, оттого парикмахеры при дворе были важнее докторов: парики меняли трижды в день, а в самые причудливые варианты вплетали цветы и даже птицы. На выставке Института костюма представлять сумасбродство той эпохи будут вещи из кутюрной коллекции Chanel 1987 года — Карл Лагерфельд посвятил её Версалю. Кстати, термин camp вышел именно из французского языка и является производным от se camper (держаться вызывающе, неестественно позировать).
«Недостаточно маргинально». Этим утверждением можно было пользоваться как «кэмпометром». В наши дни, по словам Болтона, кэмп вышел из маргинального сектора в мэйнстрим, из секретного языка геев викторианского Лондона — в реалити-шоу RuPaul’s Drag Race. Именно об этом пути становления должна рассказать выставка.
Невинность и наивность
Чистый кэмп, по Сьюзен Зонтаг, наивен и невинен, он не просчитывается заранее, а подается искренне и страстно.
Ещё одна современная марка, которая воплощает кэмп в чистом виде. Её дизайнер Алехандро Гомес Паломо делает мужскую одежду с откровенно женскими силуэтами. Кожаные платья, декольтированные топы, комбинезоны из перьев — одни встречают эти вещи с восторгом, другие презрительно фыркают. Впрочем, эта оживленная дискуссия только добавляет дизайнеру популярности — особенно после грандиозного выхода Олли Александра в Palomo Spain на церемонии Brit Awards (эта накидка из перьев будет представлена на выставке). Уверены, что и на красной дорожке Met Gala не обойдется без китчевых комплектов марки.
Вместе с Анной Винтур, Алессандро Микеле и Леди Гагой председательствовать на Met Gala будет Гарри Стайлз — музыкант One Direction, резко сменивший пресный дресскод бойзбенда с джинсами и футболками на роскошные костюмы в блестках, парчовые комплекты, рюши и броши. Новый стиль Стайлза оказался очень подходящим по духу Gucci — и вот уже музыкант снимается в рекламных кампаниях марки в окружении петухов, ягнят и поросенка.
«Трамп очень кэмповский персонаж», — обмолвился в интервью New York Times Эндрю Болтон. Также куратор Института костюма обратил внимание на галстук президента США: в начале двадцатого века красный галстук, как и туфли из коричневой замши или зелёная гвоздика в петлице, были секретными кодами гей-сообщества.
«Следует либо быть произведением искусства, либо одеваться в произведение искусства» — эта эпиграмма английского писателя выгравирована на корешке альбома выставки Camp: Notes on Fashion. Кэмпового персонажа в Уайльде выдавали бархатные береты, кружевные рубашки, бриджи из вельвета, а также зелёная гвоздика в петлице — последняя была роковой деталью, приблизившая писателя к суду и двум годам каторжных работ за гомосексуализм.
Две персонажа викторианской Англии, о которых также вспомнят на выставке в Метрополитен-музее. Стелла и Фанни — вторые имена Фредерика Парка и Эрнеста Болтона, как бы выразились сегодня, ЛГБТК-активистов викторианской Англии. Они наряжались в женские платья, выступали в театре исключительно в женских ролях, а в 1870 году за свои перевоплощения попали под суд. Этой истории трансгендерности второй половины XIX века дизайнер Эрдем Моралиоглу посвятил свою весенне-летнюю коллекцию, и вещи из неё как раз будут показаны на выставке.
Хоть форма в кэмп-эстетике побеждает содержание, характер шагает впереди, и только за ним уже идут все выкрутасы вроде накидки из перьев и платья-яичницы. Кэмп ценит силу личности, писала Зонтаг, приводя в пример Марту Грэм и Грету Гарбо.
Кэмп — признак элитарности. По словам Зонтаг, кэмп эзотеричен и представляет собой «что-то вроде частного кода, скорее даже знака отличия среди маленьких городских замкнутых сообществ».
Не бояться быть смешным, странным, где-то немного нелепым — это и есть кэмп. Теперь вас ценят не за количество перьев и блёсток, а за умение иронизировать с помощью стиля — над окружающими и над собой. «Если у тебя есть горб — присыпь его блёстками и иди танцевать», — золотой кэмповский совет из фильма Party Monster, который никогда не подводит.
Присоединяйся офлайн к аудиовизуальной инсталляции «Портрет поколения» по случаю 10-летия BURO. — получи иммерсивный опыт.
СпецпроектыНовый год в стиле кэмп: 10 нарядов для тех, кто не в плену стереотипов
Собрали запоминающиеся образы для самых смелых
Стиль кэмп, который приобрел популярность в 1960-е, плавно перекочевал в 2020-е. Составляющие такого стиля — повышенная театральность, избыточность, гротеск, сочетание игры и серьезности, что по сути и является главной движущей силой современной моды. Эстетика кэмпа показывает пример того, как в культуре постмодерна приобретают новое содержание классические категории прекрасного и безобразного, возвышенного и низменного. Современный кэмп — это не просто стиль, а способ существования. Это элегантное прощание с нормкором 2010-х, который все больше смещается цветным мехом, пайетками и синим бархатом. Поэтому для совместного праздничного материала с сетью секонд-хендов «Баско Пати» мы собрали образы именно в этом стиле.
Классический жакет и брюки-металлик
Пиджак, 755 рублей; джемпер мужской, 795 рублей; брюки женские, 595 рублей
Пиджак и брюки, что может быть проще? Но когда речь идет о праздничном образе, то о простоте стоит забыть. Важно помнить, что классические образы можно сделать нарядными всего лишь сочетая разные фактуры и элементы. Золотые брюки, купленные в на распродаже и пролежавшие в шкафу полгода, остромодная кофта лыжника и пиджак, который носите на работу — вот и образ готов.
Далматиновый принт и зебра
Шуба из натурального меха, 5 000 рублей; блуза, 525 рублей; джинсы, 795 рублей; ботильоны, 2 200 рублей
Да простят нас борцы за экологию, но в этот раз мы будем на стороне Круэллы Де Виль. Пятнистая шуба из кролика согреет вас не только в новогоднюю, но и в последующие ночи. Строим образ на монохроме, но не без акцента: в нашем случае это водолазка с пайетками.
Эстетика кэмпа что это
Мы привели в качестве примера китча искусство «пожарников». Но сегодня эти произведения не только выставляются в музеях, но и продаются по баснословным ценам рафинированным коллекционерам. Этим только подтверждается, что бывшее безобразное впоследствии считается прекрасным, как это всегда бывает при переоценке высокой культурой продукции народного искусства — а иногда и при переоценке массовой культуры, например комиксов, сперва создававшихся для развлечения, а ныне воспринимаемых не только как вызывающие ностальгическое чувство знаки своего времени, но и как произведения, обладающие немалыми художественными достоинствами.
Однако в переоценке искусства пожарников сыграл роль и другой фактор, а именно вкус, именуемый кэмп (camp). Никто не проанализировал это явление лучше, чем Сьюзен Зонтаг в своих Заметках о кэмпе 1964 года.
Кэмп — это форма чувствительности, которая преобразует не столько фривольное в серьезное (что наблюдалось при канонизации джаза, зародившегося как музыка для борделей), сколько серьезное во фривольное.
Вкус кэмп родился как опознавательный знак в кругу интеллектуальной элиты, уверенной в своем рафинированном вкусе настолько, чтобы посчитать себя вправе пересмотреть то, что вчера воспринималось как дурной вкус, и переоценить неестественное и чрезмерное — тут можно сослаться на дендизм Оскара Уайльда, написавшего в Идеальном муже: «Естественность — такая трудная поза».
Кэмп отмеряет качество не красотой предмета, но степенью его искуственности и стилизации и определяется не столько как стиль, сколько как способность воспринимать другие стили. В кэмповом произведении должны быть некоторая преувеличенность и некоторая маргинальность (можно сказать: «Это слишком хорошо или слишком серьезно, чтобы быть кэмпом»), а также некоторая вульгарность, даже если она выдается за рафинированность.
Перечень произведений, которые Зонтаг определяет как объекты кэмпового восприятия, несомненно, разнороден и включает в себя и светильники от Тиффани, и рисунки Бёрдсли, и Лебединое озеро, и оперы Беллини, и режиссуру Висконти в Саломее, и некоторые открытки конца века, и Кинг-Конга, и старые комиксы о Флэше Гордоне, и женские наряды 1920-х годов, и даже фильмы, занесенные рафинированными критиками в десятку «лучших плохих фильмов, которые я когда-нибудь видел».
А еще в категорию кэмп попадают женщина, щеголяющая в платье из трех миллионов перьев, картины Карло Кривелли с настоящими драгоценностями, trompe-1’oeuil (обманка) с насекомыми и имитация трещин в стене — не говоря уж о том, что кэмп предпочитает все двусмысленное в вопросах пола (см.: Кэмп и сексуальность). Но кэмп ни в коей мере не жалует интересное, как его понимал Шопенгауэр, и если даже он снизойдет до обнаженной фигуры с картины пожарной школы, причина тому не в эротическом удовольствии, но в любовании трогательным бесстыдством, воспринимаемым как возврат к царственному бесстыдству великого классического искусства.
Нельзя отрицать, что примеры Зонтаг отражают вкусы нью-йоркской интеллектуальной элиты 1960-х годов (почему Жан Кокто — кэмп, а Андре Жид нет, почему в кэмп зачислен Рихард Штраус, но не зачислен Вагнер?) и что определение становится еще более расплывчатым оттого, что многие явления кэмп относятся к китчу, однако кэмп вовсе не обязательно означает «плохое искусство», поскольку в списке Зонтаг фигурируют и великие мастера, как тот же Кривелли, Гауди или менее значительный, но изысканный художник Эрте (а также, по не вполне понятным соображениям, некоторые произведения Моцарта). Как бы то ни было, во всем, что относится к кэмпу — предметах, людях, — непременно должен быть элемент противоестественной преувеличенности (в природе не может быть ничего кэмповского). Кэмп — это любовь к эксцентрике, к вещам-которые-суть-то-чем-они-не-являются, и наилучший пример — это ар нуво, поскольку стиль этот превращает светильники в цветущие растения, гостиную в грот и наоборот, а стебель орхидеи делает из чугуна, как в случае входов в парижское метро Гимара. А еще, хотя и не всегда, кэмп — это восприятие китча человеком, который знает: то, что он видит, — китч. В этом смысле кэмп— проявление аристократического и в общем-то снобистского вкуса: «насколько денди XIX века был суррогатом аристократа в сфере культуры, настолько кэмп является современным дендизмом. Кэмп — это решение проблемы: как быть денди в век массовой культуры». Однако если денди искал редких ощущений, еще не опошленных восторгами масс, ценитель кэмпа обожает «грубейшие распространеннейшие наслаждения искусства для масс. [. ] Денди носил надушенный платок как галстук и был подвержен обморокам; ценитель Кэмпа вдыхает зловоние и гордится своими крепкими нервами». Как говорит Зонтаг. «Предельное выражение Кэмпа: это хорошо, потому что ужасно. »
Исследование Зонтаг возводит вкус кэмп к давним истокам: к творчеству маньеристов, к барочным поэтикам остромыслия (wit, англ.; witz, нем.; agudeza, исп.) и «изумления», к готическим романам; кэмпу присуща страсть к китайским безделушкам и искусственным развалинам — и тогда это понятие можно применить к вкусу в более широком смысле, к некоему перманентному маньеризму или необарокко. Во всяком случае этим анализом высвечивается интересная мысль: «мы расцениваем произведение искусства в зависимости оттого, насколько серьезно и благородно то, чего оно достигает», и ценим его за правильное соотношение намерения и результата; между тем существуют другие формы художественного чувствования, для которых характерны тревога и жестокость, и в этих случаях мы согласны принимать несоответствие результата намерению. Зонтаг приводит в пример Босха, Сада, Рембо, Жарри, Кафку, Арто и множество произведений XX века, «чьей целью является не создание гармонии, а чрезмерное напряжение и подход ко все более и более жестким и неразрешимым вопросам».
Из данного исследования вытекают два вывода, существенных с точки зрения истории уродства. Зонтаг напоминает, что крайнее проявление вкуса кэмп— высказывание «это прекрасно, потому что ужасно», и не случайно она посвятила целое эссе Диане Арбус, фотографировавшей убогих и безобразных. Канон кэмпа может меняться, и время может повысить ценность того, что сегодня, находясь слишком близко, вызывает отвращение: «Что могло показаться банальным, стечением времени становится фантастичным». В этом смысле кэмп превращает в объект эстетического удовольствия вчерашнее безобразное через неоднозначную игру, где не вполне ясно, то ли безобразное переосмысляется как прекрасное, то ли прекрасное (как «интересное») сводится к безобразному. Вкус кэмп «разворачивает нас прочь от оси хороший — плохой обычного эстетического суждения. [. ] Он не считает, что плохое это хорошее или хорошее — плохое. Что он делает, так это предлагает для искусства (и жизни) некий отличный —дополнительный — набор стандартов».
Следует, однако, отметить, что не все безобразное (и вчерашнее и сегодняшнее) может быть рассмотрено как кэмп. Оно является таковым только в том случае, если избыточность наивна, а не просчитана заранее. Чистые примеры кэмпа непреднамеренны, они крайне серьезны: «Мастер времен ар нуво, сделавший светильник со змеей, не ребячился и не старался быть «очаровательным». Он говорил со всей серьезностью: «Вуаля! Смотрите: Восток!» Среди примеров того, что мы сегодня воспринимаем как кэмп, — многие оперы, создавая которые композиторы абсолютно всерьез относились к безудержной мелодраматичности своих либреттистов (на ум приходят такие знаменитые строки, как «слышу следы безжалостных шагов!»). В таких случаях восторг любителя кэмпа выражается в словах: «Просто поверить невозможно!»
Невозможно замыслить кэмповую вещь. Кэмп не может быть преднамеренным, он зиждется на простодушии, с которым применяется прием (и, добавим, на злорадстве тех, кто потешается над простодушием). Кэмпу свойственны серьезность, обреченная на провал из-за собственной высокопарности, и несоразмерный замах, по вине которого «сенсационные и прекрасные строения Гауди в Барселоне» и особенно собор Саграда Фамилия выдают «претензии со стороны одного человека сделать то, что делается целым поколением». В следующей главе мы рассмотрим некоторые аспекты преднамеренного безобразия, к которому нередко тяготеют (отчасти как раз под влиянием кэмпа) современное искусство и современные нравы. Но речь пойдет об уродстве, создаваемом отнюдь не по наивности, а, наоборот, сознательно и запланированно. Если китч был обманом, творимым во имя «высокого» искусства, преднамеренное необезобразие есть обман, творимый во имя той самой ужасности, которую старалось раскрепостить искусство кэмп.
Сьюзен Зонтаг
Кэмп и сексуальность
Сьюзен Зонтаг. Заметки о Кэмпе (1964)
В качестве индивидуального вкуса Кэмп приводит и к поразительной утонченности, и к сильной преувеличенности. Андрогин — вот определенно один из величайших образов чувствительности Кэмпа. Примеры: замирающие, утонченные, извивающиеся фигуры поэзии и живописи прерафаэлитов; тонкие, струящиеся, бесполые тела ар нуво; излюбленные, андрогинные пустоты, таящиеся за совершенной красотой Греты Гарбо. Здесь Кэмп рисует наиболее непризнанную истину вкуса: самые утонченные формы сексуальной привлекательности (так же как самые утонченные формы сексуального наслаждения) заключаются в нарушении чьей-либо половой принадлежности. Что может быть прекраснее, чем нечто женственное в мужественном мужчине; что может быть прекраснее, чем нечто мужественное в женственной женщине. Парным к андрогинным предпочтениям Кэмпа служит нечто на первый взгляд совершенно отличное, но не являющееся таковым: вкус к преувеличенным сексуальным характеристикам и персональной манерности. По очевидным причинам в качестве лучших примеров могут быть названы кинозвезды. Банальная пышность женственности Джейн Мэнсфилд, Джины Лоллобриджиды, Джейн Рассел, Вирджинии Майо. [. ]
Кэмп — это триумф стиля, не различающего полов. (Взаимообратимость «мужчины» и «женщины», «личности» и «вещи».) Но все стили, так сказать, искусственны и, в конце концов, не различают полов. Жизнь не стильна. Так же как и природа. [. ] Хотя в общем случае неверно, что Кэмп является гомосексуальным вкусом, нет сомнения в их сходстве и частичном совпадении. [. ] Так, не все гомосексуалисты обладают кэм-повским вкусом. Но гомосексуалисты в основном составляют авангард — и одновременно самую чуткую аудиторию — Кэмпа. [. ] Настойчивость Кэмпа в стремлении не быть «серьезным», играть, пока играется, также связана с гомосексуальным желанием удержать молодость. Однако возникает чувство, что если бы гомосексуалисты не развивали Кэмп, это сделал бы кто-нибудь другой. Поскольку аристократический жест не может умереть до тех пор пока он связан с культурой, хотя и может уцелеть, только если будет все более и более изощренным и изобретательным.
Энди Уорхол
Трэш-эстетика
Философия Энди Уорхола (1975)
Самое прекрасное, что есть в Токио — это МакДоналдс. Самое прекрасное, что есть в Стокгольме — это МакДоналдс. Самое прекрасное, что есть во Флоренции — это МакДоналдс.
Утилизация чужих отходов
Я не утверждаю, что общепринятые вкусы плохи и то, что они отсеивают— хорошо; я лишь говорю, что отходы, вероятно, плохи, но если ты превратишь их во что-то хорошее или хотя бы интересное, то не так много пропадет зря. Ты утилизируешь работу других людей и организуешь свой бизнес как побочный продукт другого бизнеса. Собственно говоря, бизнеса — твоего непосредственного конкурента. Так что это очень экономичный способ организации производства. И еще это самый смешной способ организации производства, потому что, как я уже сказал, отходы — в принципе забавны. У людей, живущих в Нью-Йорке, есть настоящие стимулы хотеть того, чего никто другой не хочет, — хотеть всевозможных отходов. Здесь столько людей, с которыми приходится конкурировать, что изменить свои вкусы и хотеть того, чего не хотят другие, — это единственная надежда чего-либо добиться. [. ] Я отхожу от своей философии использования отходов только в двух случаях: 1) моя собака и 2) еда. Я знаю, мне надо было бы пойти за собакой в приют, но вместо этого я купил пса. [. ] Также надо признаться, что я не выношу объедки.