что означает в психологии дом
Что означает в психологии дом
«Мой дом не производит впечатления,
он действительно совсем обычный,
в нем постоянно что-нибудь происходит…»
Дом… где он начинается и где заканчивается? Дом, в котором мы живем. Дом, который мы покинули. Дом, к которому мы стремимся. Как формируется ощущение дома, выстраивается его образ, и воплощается в реальном архитектурном проекте?
Понятие Дома является глубоким смысловым полем, где встречается психическое, поэтическое, художественное, историческое, архитектурное и буквально-бытовое пространство. Понятие дом является чрезвычайно значимым практически во всех национальных культурах и принадлежит к числу самых глубоких, базовых для 2 человеческих институтов пространственных структур, относящихся к культуре в самом широком, общеродовом ее понимании. Дом это место конфронтации индивидуального и общественного, внутреннего и внешнего, самостного и эгостного, структурного и хаотического. Во многих культурах образ и символика дома связана с творческим напряжением между началом жизни и приближением к смерти.
Дом – понятие многоаспектное. B.C. Непомнящий так обозначает понятие дом: «Дом – жилище, убежище, область покоя и воли, независимость, неприкосновенность. Дом – очаг, семья, женщина, любовь, продолжение рода, постоянство и ритм упорядоченной жизни, «медленные труды». Дом – традиция, преемственность, отечество, нация, народ, история. Дом, «родное пепелище» – основа «самостоянья», человечности человека, «залог величия его», осмысленности и неодиночества существования. Понятие сакральное, онтологическое, величественное и спокойное; символ единого, целостного большого бытия» [7].
Юнг рассматривал дом как образ души, как место где может укорениться и выразиться человеческая индивидуальность со всеми своими противоречиями и желаниями [9]. В сновидениях и в детских играх дом отражает структуру психического, разные уровни и слои опыта и степень его освоения. Нужно сказать, что обретение ощущения дома внутри тесно связано с отношениями с внешним домом, т.е. с миром отношений и реальностью стен дома жилого.
Стоит вспомнить, как дети создают свои дома из одеял, подушек, веток и коробок, кубиков и конструктора, открывая свои пространства в игре, для того чтобы создать место для жизни своих фантазий, тревог и мечтаний. Уже двухлетний малыш с удовольствием играет в «дом», активно создавая свое пространство и населяя его различными жителями, которые ведут весьма интересную жизнь. Это могут быть кузнечики, принцы и принцессы, буки, забияки и многие другие [5]. И если все было хорошо, его внутренний дом полон уверенности и чувства безопасности, он последовательно движется к выражению этого внутреннего образа во внешней реальности, рисуя и возводя свои первые дома в виде округлых объектов. Эти образы напоминают материнское лоно, которое давало приют и взращивало ребенка во время беременности, и в последствие, продолжаясь в материнском отношении, давало ребенку ощущение надежности, связности и целостности. Э. Нойман пишет об этом опыте: «Первичные отношения—это онтогенетический базис для «бытия в собственном теле», «бытия с Самостью», «быть вместе» и «быть в 3 мире…ненарушенные примитивные отношения постутробного периода (в которых Самость ребенка, вынесенная все еще вовне, находится с матерью) характеризуются ситуацией первичного рая, лишенного напряжения, ситуацией базового единства между матерью и ребенком. Ребенок оказывается включенным в нежный удерживающий сосуд, который представляет собой мать, мир, тело и Самость в единстве. Естественное существование здесь — это дрема и позитивное состояние, почти как в утробном периоде. Символизм, связанный с этой фазой, это: удовлетворенность, теплота, безопасность и полное удерживание в защищающем материнском сосуде» [6]. Этот материнский сосуд и является праобразом и основой выстраивания внутреннего образа дома у ребенка и созидания, по словам Француазы Дольто бессознательного образа тела – дома для бессознательных желаний и семейных историй [3].
Фото: Оксана Гринищенко
Ощущение дома или бездомности вырастает из раннего опыта бытия в семье. Как пишет Д. Хилл: «Оценка того, что значит иметь дом или потерять дом, во многом зависит от детства человека. Если ему повезло, дом начинается в семье. Семья – содержащая структура, которая обеспечивает защиту и безопасность для подрастающего ребенка. Это место безопасности, близости и любви, которая делает доступными самые глубокие связи между самостью и окружающей средой. Если главные опекуны последовательны и надежны, ребенок может развить идентичность, то есть стабильную, непрерывную и ощущаемую реальность. Обеспечив такой фундамент, дом становится функцией сознания, которое может пережить изменения и позволяет человеку устанавливать аутентичные и оригинальные связи с более широкой социальной структурой» [9].
Нравится статья?
Для того, чтобы мать могла дать ощущение надежного дома, она нуждается в любящем муже, отце ребенка и, по словам Д.В. Винникотта «…отец нужен в доме, чтобы помогать матери чувствовать себя хорошо в своём теле и быть счастливой в своём сознании» [3]. Таким образом, взаимодействие родительской пары становится направляющей энергией при строительстве и обустройстве дома, очага, который будет давать ребенку чувство защищенности, свободы и творчества либо тревоги, стеснения и скуки. Поэтому способность чувствовать себя как дома в мире и тем самым участвовать в накоплении культурного опыта может быть серьезно ослаблена в детстве.
Часто сталкиваясь в своей практике с образом дома в детских играх и сновидениях взрослых, я размышляла о том значении, которое он играет для выражения боли и страдания. Я сталкивалась с множеством «разрушенных», «заброшенных», «пустых», «затхлых», «затопленных», «вывернутых на изнанку домов». Еще в 90-х работая психологом в детском доме, я обнаружила глубоко поразивший меня факт того, что дети сироты не могут визуализировать образ дома, с трудом могут нарисовать его и в их образах преобладают разрушенные дома, пустые дома, либо они вообще отсутствуют.
Вторая интересная деталь – это несформированность образа семьи и неспособность в игре удерживать семейные роли и просто играть в дочки-матери. Тогда это объяснило для меня феномен поколений в детском доме, а сегодня я думаю о глубокой связи опыта покинутости и отсутствия поддерживающего окружения с ощущением заброшенности своего внутреннего дома, отрезанности от своей глубинной природы и родовых корней. Опыт брошенности делает историю жизни ребенка прерванной и забирает смысл, жизнь несет отпечаток разрушения и заброшенности, которое символически можно выразить как оставленный заброшенный дом.
История покинутого ребенка как будто состоит из фрагментов, множества кусочков, разбросанных и забытых…Отсутствие истории прошлого (часто она потеряна или скрываема) забирает будущую перспективу и останавливает развитие. Это испытание приводит к катастрофическим последствиям. Как отмечает К. Аспер: «Разукоренённый и незащищённый с раннего детства, он (брошенный ребенок) очень мало знает о своей собственной природе. Быть брошенным в этом смысле означает быть отрезанным от своих корней, от своей собственной фундаментальной природы» [1].
Появляясь в процессе анализа в сновидениях, фантазиях, размышлениях взрослых клиентов, образы дома становятся символом внутреннего мира, постепенно развиваясь и трансформируясь, отражают процесс исцеления. Часто в детском анализе – созидание дома становится основной игрой ребенка, включающей разные этапы: проявление образа дома, опасность разрушения, защита, трансформация и детализация, новое строительство, жизнь в доме.
Закончить мне бы хотелось словами Д. Хилла: «Надежно охраняемые секреты домов, где царит покинутость, противостоят сознанию. Они могут выражать не только минуты отчаяния, но и надежды, желания и ожидания другого дома, других родителей или других братьев и сестер. Сны и перенос (я бы добавила фантазии и игры) могут помочь людям найти корни, создать новые и значимые отношения и начать процесс подлинного осознания того, что значит быть дома в себе и мире. Дом – основополагающий опыт. Терапевт не может дать дом как материальную репродукцию детства, но значение дома или отсутствие значения можно переоценить (и проиграть) в контексте анализа.
Сохранить себе или поделиться с друзьями?
Психологический тест «Дом»
Инструкция к рисуночному тесту «Дом»
Нарисуйте, пожалуйста, дом (это не должен быть многоквартирный дом, не должен быть конкретный дом, принадлежащий Вам или Вашим знакомым).
Материал для тестирования необходим лист бумаги размера А4, а также карандаш. Лист бумаги должен быть белый, не глянцевый, безо всяких линеек или клеточек. Пользоваться карандашом средней мягкости; ручкой или фломастерами рисовать нельзя.
Когда мы рассматриваем окна, у нас ассоциации с глазами. Если мы вспомним детские рисунки, у маленьких детей домики антропоморфные (крыша как волосы, окна как глазки и тп). По Фрейду, если мы во сне видим, что мы ищем какой то дом или ходим внутри какого-то здания, это интерпретируется как то, что мы ищем себя или что-то внутри себя. У него однозначно отождествление человека и дома.
Дверь может быть непропорционально маленькой или так нарисована, что невозможно в нее войти.
Рисуночные тесты, так как они проективные, могут быть более глубинными
Если дорога ведет мимо дома, это низкая заинтересованность, чтобы к тебе пришли. Вообще дорога это социальная желательность. Нужно показать, что человек коммуникабельный.
Когда высокие окна и высокий фундамент и высокое крыльцо, возникает ощущение некоей крепости.
Антенны на крыше и огромные окна говорит о высокой потребности в информации и в знаниях.
Бывают дома, которые производят впечатление неживых, эмоционально выхолощенных, обедненных.
Если у дома не сводятся концы с концами и туманное и недостаточно простроенное изображение, это будет говорить о его нечеткости образа собственного «Я».
Бывают окна, которые тоже в решетках. И здесь возникает другая интерпретация дома, скорее соотнесение с родительским домом, в котором вырос наш испытуемый. Потому что если он рос как в тюрьме, он нарисует окна как переплеты, но похожи на решетки. И с внутренней свободой у него и будут проблемы.
Наоборот, у людей шизоидов, склонных к мечтательности будет самым приятным местом. Потому что это выше уровня быта, это возможность подняться над бытом. И многие подростки, которые в этом смысле похожи на шизоидов, также выбирают чердак.
Также как крыша это голова, то погреб или подвал это сексуальная сфера. Зачастую говорят, например, мужчины, что это неприятное место, потому что там одна техника (нет чувств, нет отношений, а только техника). Может быть в подростковом возрасте. Это довольно неприятный момент, потому что в подростковом возрасте происходит соединение эмоционального и сексуального компонентов.
Если говорят, что нет неприятных мест это вытеснение проблем. И надо, чтобы он сказал, какое место наименее приятное.
Для того, чтобы доверять тому, что, например, если большие уши, то зависимость от мнения окружающих, а если дупло в дереве, то психотравма, надо быть в теме. Большинство склонны обесценивать сказанное.
Рассмотрим места уютные, неуютные
Когда чердак трактуется как неуютное место, могут быть варианты:
Почему чердак может быть неприятным местом? Потому что там водятся неприятные крысы, как сказал один испытуемый. И тогда там очень много страхов (водятся привидения и летучие мыши).
Зачастую говорят, например, мужчины, что это неприятное место, потому что там одна техника (нет чувств, нет отношений, а только техника). Может быть в подростковом возрасте. Это довольно неприятный момент, потому что в подростковом возрасте происходит соединение эмоционального и сексуального компонентов.
Архетипический анализ образа дома в детской игре
Образ дома в сновидении, игре, активном воображении и реальном опыте является аффективно заряженным и очень значимым. Он обращается, с одной стороны, к территориальному инстинкту и потребности в укоренении, которая свойственна человеческой психике с самого начала развития. А, с другой стороны, он, конечно, является символическим отображение образа души и также тела.
Концепция Юнга рассматривает психическое пространство человека через символ дома, в котором пространства внутри него символизируют различные составляющие психики человека (как Эго, так и Самость в зависимости от смыслового наполнения). Так, например, гостиная или общая комната является эквивалентом той личности, каковой мы стремимся презентовать себя социуму (персона, социальное Эго). Дом может быть интерпретирован, как образ внутреннего мира, образ внутрипсихических отношений или же образ межсубъектных отношений (образ внутреннего пространства, первичных материнских отношений и отношений Эго с Самостью). (12)
Строительство дома символически понимается как строительство Эго: строительство отношений, строительство границ. Дом в жизни человека — это не только физическое явление. Дом — это контейнер ощущений. Есть общепринятое замечание «чувствовать себя как дома». Это означает чувствовать себя свободно; чувствовать себя защищённым, необеспокоенным, принимаемым и способным к творчеству. Образ, сновидение или рисунок дома может представлять собой также символ первичных отношений в степени структурирования и проницаемости границ, свободы творческого выражения. В детской психологии мы можем рассматривать дом, как переходное пространство из колыбели в мир.
Взрослея и развивая свои фантазии, мы погружаемся в мир волшебства. В сказках, и в продукции детей, и в терапии мы встречаемся с жилищем Бабы-яги, которая часто стоит в глухом лесу бессознательного. Мир Кощея и замок также находятся в неприступном месте. Мы знакомимся с миром Снежной королевы, Деда Мороза, Госпожи Метелицы. В разных сказках описаны миры гномов, эльфов. Очарованные замки, лес, внутренность горы, подводное царство — это территория бессознательного. (7)
В практике мы часто сталкиваемся с домами. О них рассказывают: покупка квартиры, переезд, ремонт. Ведь для детей это целое событие, которое меняет их жизнь; которое им запоминается; которое они во взрослом возрасте вспоминают, как переломный момент, когда — «Мы жили там, а потом мы стали жить в другом месте». И там, где мы жили — там остались и привычная обстановка, привычные улицы, друзья. Переезд в другое место всегда несёт как плюсы, так и минусы: печаль, сожаление по тому оставленному месту, которое было раньше. Ремонт всегда занимает детей, потому что это переворачивает их жизнь.
О домах не только рассказывают, их представляют в образах, рисуют, строят в песочнице, на ковре. В символдраме, например, известны специальные мотивы, которые направлены на работу с этим внутренним пространством. Дома представляются двух, максимум, трёхэтажные, что говорит об архетипическом характере образа. (2,3)
Хоть и не в каждом терапевтическом случае, но в их большинстве на разных этапах терапии появляется дом. Символ дома — это и символ того, происходит в терапевтическом пространстве.
Мы можем размышлять о следующих вопросах: может ли ребёнок и в каком случае чувствовать себя в терапевтическом кабинете как дома? То есть с позитивной стороны, свободно и безопасно. А с негативной стороны, возможно, слишком пренебрегая границами, слишком выпячивая, показывая свои инфантильные желания с ожиданием, что их обязательно должны удовлетворить. Чувствует ли ребёнок себя дома в своём доме, там, где он на самом деле живёт? Чувствует ли он себя там свободно, хорошо и удовлетворённо? Или более важным домом для него становится какая-то другая территория? Или может быть, образ дома расщеплён, что часто бывает? Какие-то проекции связаны со школой, какие-то проекции связаны с домами друзей и их семьями. Поэтому очень важно понять, что этот образ невероятно многогранен и взаимно противоречив.
Рассматривая дом, прежде всего, как объект, который выбирает или создаёт ребёнок, мы обращаем внимание на следующие признаки:
В психическом человека заложены самые разные по этажности дома. При этом, однако, маленькие или малоэтажные дома используются чаще. Всё-таки архетипически дом — это, скорее, как деревенский, не слишком высокий дом. При этом если на определённом этапе терапии в определённом возрасте строятся высокие, многоэтажные дома, огромные башни и замки, то это может говорить, прежде всего, о теме фалличности, о желании соединиться с фаллической потенцией. Для каких-то детей это хорошо (связано с прогрессом развития), для каких-то детей это нехорошо (это является защитным). В некоторых случаях мы можем говорить о расщеплении Эго и расщеплении на живое и неживое, когда индустриальных домов и индустриальных элементов в игре или в постройке большинство. Соответственно, сказки, которые мы можем вспоминать в связи с этими разноэтажными домами, могут быть разные (например, Замок Кощея, Синей Бороды).
Конечно, прежде всего, открытость дома символизирует открытость к контакту у ребёнка. Чем более открыт дом, тем больше ребёнок готов к контакту. Мы смотрим, есть ли двери, прорисованы ли они, или ребёнок обозначает двери или, может быть, он вообще убирает элемент двери, оставляя зияющую дыру. И мы здесь можем думать о контакте и границах. Дом может быть слишком открыт или слишком закрыт (сказочные ассоциации: дворец Снежной королевы, куда так просто не попасть; башня Рапунцель, в которую можно попасть, только используя верёвочную лестницу из волос Рапунцель и др.).
Что находится вокруг дома? Насколько дом и окрестности пригодны для проживания? Насколько освоена территория? Как ребёнок прорисовывает, простраивает, наполняет? Доступность дома. Мы обращаем внимание на то, из какого материала построен дом. Деревянный или пластиковый дом — это то, чем обычно пользуются дети. Или дом построен из каких-то материалов, которые немножко не соответствуют или говорят об очень большой потребности в защите, например. Мы обращаем внимание на непригодный для проживания дом, разрушенный, стеклянный, сгоревший; дом на дереве, гнездо, плавучий дом. Здесь всплывают разные символические смыслы. Возможно, они объединены темой безопасности и доступности. Возможно, слишком небезопасный и открытый дом как будто говорит о провоцирующей тенденции, связанной с границами, а какой-то испорченный дом говорит тоже о негативном ощущении себя в мире, потому что, конечно же, мы понимаем дом как прежде всего образ внутреннего контейнера, образ внутреннего мира. Это то, как я ощущаю и чувствую себя в мире и в контакте с объектом (сказки о стеклянных домах в сказках; ледяных домах, которые либо не пригодны, либо заколдованы, дом тётушки Болотницы).
Как исследуется дом? Как этот дом показан изнутри и насколько доступен для игры ребёнка? Мы можем понять, что исследование дома отражает разные потребности ребёнка: кухня, приготовление еды — оральные потребности; туалет, ванная — анальные; гостиная, место для приёма гостей говорит о потребностях, связанных с персоной; спальня — об эдипальных потребностях. (3) Некоторые дети любят именно обустраивать дом, в этом и состоит игра. Они показывают зоны потребностей и чаще всего оральные потребности. Мы обращаем внимание на непригодные для проживания, разрушенные, грязные дома; где есть тухлая или плохая еда, грязь от жизни. Потребности могут быть актуализированы, но они не могут быть удовлетворены. Здесь мы вспоминаем такие дома из сказок, как жилище троллей, дом Госпожи Метелицы, которые наполнены чем-то, но они могут быть наполнены чем-то неоднозначным. Тролли — опасным, дом Госпожи Метелицы — таким амбивалентным, может быть, чем-то волшебным. (Она трясёт перину и тогда идёт снег.)
Также мы смотрим на то, кто живёт в доме. Насколько дом обитаем? Очень важно, чтобы в доме кто-то жил. Это могут быть персонажи из жизни ребёнка или сказочные персонажи. Но их присутствие делает дом жилым. В рассмотрении игр и построек иногда мы сталкиваемся со следующими моментами: дом, как образ, может быть значим, и про него ребёнок рассказывает и говорит. А иногда дом просто поставлен, и про него вообще нет каких-то комментариев; он игнорируется. В этом смысле дом, который игнорируется — он ещё не сильно актуализирован в сознании и бессознательном, но место уже определено. Если же дом актуализирован, то обычно ребёнок его кем-то населяет. Мы обращаем внимание на некую проблемность этого образа. Если какие-то животные или насекомые живут в доме, какие-то не очень хорошие животные, или дом необитаем, или, может быть, это дом с привидениями. (Фон франц) Сказки отражают тему, кто тут проживает — это «Терем-теремок». Могут ли все поместиться, и где у дома заканчивается способность вмещать? «Три медведя», «Три поросёнка».
Здесь изменение в позитивном смысле — это заселение кем-то, обустройство постройки. А в негативном смысле-это разрушение. Это обустройство дома, или желание менять дом, или рассказы об этом могут символически быть связаны с исследованием, как своего, так и материнского тела. Образ дома также является бессознательным образом собственной телесности у ребёнка, а не только своего Я. Важно также, используется ли дом в сендплее? Как он строится, показан ли он? Дом может быть поставлен как объект в песочнице или на ковре. Часто дом является местом начала путешествия. Мы обращаем внимание на то, что дом поставлен, но при этом к нему нет никакого обращения, то есть он не используется.
Это могут быть жилые дома либо это может быть маяк, баржа, сказочный дом, дом великана, башня, мельница. Имеет значение, если дом есть, но жить в нём невозможно; он без дверей или без окон; он лишён каких-то очень важных частей — кухни, туалета; он неприступен или же используется какая-то странная функциональность. (2,3) Например, дом, как подставка для самолёта; дом, как часть забора. Как будто вроде бы дом, но при этом его значение приуменьшено. Это может указывать на то, что этот образ наполнен каким-то сложным, чаще всего расщеплённым содержанием. Сказки: «Кощей Бессмертный», «Пряничный домик», «Чертоги Снежной королевы».
Необходимо попробовать в контрпереносе ощутить, как ощущаются дома в мире детей. Какие в этом есть потребности, потому что наши ощущения дома связаны, прежде всего, с ощущением потребности ребёнка, который создал этот образ. Является ли это дом-гнездом, домом с тайной, домом с приведениями, брошенным домом, домом на окраине. Негативное внимание привлекают те дома, которые не принадлежат человеческому миру. Это нечеловеческие дома, или в них живёт нечистая сила. Соответственно, сказки, которые мы можем здесь вспомнить — это «Синяя Борода», «Пастушка Анка» и др.
Дом пассивен, то есть с ним ничего не происходит; внутри него что-то происходит; около дома что-то происходит, но при этом это может не иметь к нему отношения. Мы смотрим, потерял ли дом смысл жилища и контейнера или нет. Каково здесь это символическое значение? Если это уже не дом-жилище, то, возможно, это тоже является формой такого отражения проблемы ребёнка. Сказки, которые мы здесь вспоминаем — это сказки про заколдованные, плохие, опасные места.
Исходя из изложенных критериев, становится понятно, что символическое значение дома очень разнообразно. Также в некоторых играх дом является образом женского тела — утробы, матки, начала и, может быть, имеет сексуальный смысл, сексуальный символизм. Дом может быть скорее материнский и отражает образ внутреннего ментального пространства ребёнка, внутреннего контейнера-каким этот ребёнок на сегодняшний момент располагает.(14) Или же дом отражает в проекции образ тела ребёнка; бессознательный образ тела — как ощущает себя ребёнок. Дом и его характер говорит нам о том, в каком состоянии границы, потому что дом связан с ощущением «моего» и дифференциацией между»моим» и «не моим», между внутренним и внешним. Поэтому дом имеет отношение к образу Я, идентичности.
Очень важен дом, как отцовский образ. Дом, как принадлежность к роду. (13) Мы можем увидеть это в образах домов развитие темы бездомности или укоренённости, заземлённости. Хороший, позитивный дом говорит о развитой способности к самосозиданию. Характер дома отражает также территориальный инстинкт и способность к владению и использованию территории. Это очень важно, потому что экстенсивный инстинкт завладевать пространством имеет очень много позитивных смыслов. Но в развитии в социуме и в культуре ребёнок подвергается очень сильному давлению, и этот территориальный инстинкт может разрушаться или ослабляться. Тогда в бессознательном таких детей мы встретим очень много преувеличенных образов, стихийных образов свободной, огромной территории, которая в то же время не может быть почувствована как своя, потому что этот территориальный инстинкт включает в себя одновременно желание занять территорию, но и желание обрести границы. Он очень сильно связан с такой животной природой. По мере развития ребёнка есть такой период, когда дети ещё не слишком подавлены в этом. Они легко завладевают территорией, вещами, игрушками; везде лазают, открывают ящики, хотят посмотреть, что где находится. В этом инстинкте очень много позитивного. Но если родители слишком жёсткие, или непоследовательны, или совсем не ограничивают, то этот территориальный инстинкт искажается, и мы можем увидеть это в образах домов. (Маленький, недоступный, нефункциональный.)
На что мы ещё обращаем внимание? Границы, двери; как ограничен дом; как это всё функционирует как регуляторы. Насколько дом в конкретной игре и постройке может впускать, выпускать, содержать в себе, вмещать. Очень часто при травмах матери у ребёнка сохраняется физическая и психическая нецелостность. Тогда, например, мы будем замечать очень сильное искажение в образах домов. Это может быть чёрный дом или дом, в котором нет двери, но есть такой зияющий проём, который показывает на то, что невозможность закрыться; невозможно отграничить себя от матери, от её бессознательной травмы.
Часто мы понимаем, что в процессе игры и психической трансформации от сессии к сессии дом либо должен быть оставлен, либо перестраивается или создаётся заново. Очень важно, что если этот образ появляется, то он инициирует некоторую трансформацию. Поэтому либо он меняется сам: иногда кардинально, иногда нет; либо меняются другие элементы сюжета, которые связаны с этим домом.
Ещё с точки зрения этапов развития, можно заметить, что когда ребёнок очень маленький, то его собственность объединяется с собственностью родителей. Это «моё собственное» и «их собственное». Поскольку у ребёнка родительская идентичность, он как будто бы и собственность имеет общую. Он гордится этим: «Это наше. Это — нашей семьи». Это не только «моё», но и «наше». Очень важный момент, когда он подрастает и у него появляется своя собственная собственность, очень важно, чтобы родители отступили. В более старшем возрасте мы смотрим, чтобы границы разделялись на «мою» собственность и «не мою» собственность. Очень часто в терапии дома и игры с домами способствуют этому разделению. Это сепарация, но не конкретно от матери, а сепарация от семьи, от собственности в семье. Я как будто бы забираю своё наследство, которое присутствует в моей жизни.
Если говорить о динамике терапии, мы замечаем, что дети используют этот образ в разные моменты, на разных этапах, не обязательно вначале. При этом очень часто бывает, что уже на первых встречах ребёнок берёт какой-то дом. Он берёт его, ставит в песочницу, или он рисует его на листочке, и потом этот дом присутствует: он стоит, лежит в виде рисунка. Он может быть не задействован в игре, но как будто бы это та точка, откуда всё начинается. Тогда идея игры — это не игра не совсем с домом, но в присутствии дома: игра с собой, со своим внутренним пространством. Здесь дом может рассматриваться, как материнский или отцовский объект, или как смешанный материнско-отцовкий объект. Мы можем рассматривать дом как внутренне пространство ребёнка. Но никакой трансформации, изменения, обустройства пока с ним не происходит. Он ставится как опорная точка, как то, вокруг чего строится основное действо. Очень часто в начале терапии мы расцениваем это, как необходимость трансформации собственной идентичности и сепарации от материнской основы. (8)
Постепенно что-то начинает происходить с домом. Например, на дом кто-то нападает. Чтобы — внедриться в пространство, завладеть, испытать этот дом на крепость. Здесь мы можем видеть доэдипальные, оральные и анальные проблемы. Следующая тема, которую мы можем заметить — это в доме что-то происходит, например, воровство, или там живёт кто-то плохой. Мы можем думать об этом как о том, что что-то происходит во внутреннем мире ребёнка, или есть что-то плохое. Эта тема часто отражает какие-то травматические фиксации в реальной жизни.
В середине терапии дом уже не просто стоит, а он охраняется, строится. Вокруг него строится какое-то действо. Не просто действо и дом, а в этом сценарии дом задействован, как персонаж. Этот дом воспринимается как ценное. Появляется желание сберечь это ценное. Изменения внутри дома часто соответствуют изменениям снаружи. То есть дом становится более мирным, более добрым; вокруг появляются сады, какие-то более мирные люди, например, торговцы или корабли. Здесь появляется тема принятия своего и чужого. Например, своё — внутри дома, а чужое — снаружи. Или, наоборот, своё — снаружи, а внутри дома что-то чужое, куда тебя просто так не пустят, а надо заслужить, чтобы тебя туда впустили. Когда основа психической структуры только формируется, мы встречаем в игре и постройках, например, обитаемую гору, обитаемый остров, как прообраз дома, прообраз телесной самости; мы можем думать о том, что есть некоторое место (ещё не совсем построенный дом), в котором кто-то обитает, обживает это; с этим может происходить игра.
На продвинутых этапах, и терапия часто этим завершается, мы думаем о том, что в доме происходит встреча с принцессой или борьба. Это уже такой героический дом. Это царство, это «полцарства в подарок», это завладевание домом, когда происходит преодоление какой-нибудь злой силы, например, Кощея или дракона, и тогда дом переходит во власть героя. Здесь мы можем думать о том балансе либидо и агрессии, которая очень важна ближе к эдипальному периоду. С одной стороны, есть либидинозные импульсы, а с другой стороны, агрессивные. Они есть всегда, но если они не будут в равновесии, то, собственно, это та основная задача, которую мы будем выполнять в терапии — приводить их к балансу.
Итак, дом очень часто используется в игре как персонаж или территория, это значимый коллективный образ, который встречается очень часто. Есть специфика игры и образности на начальном, среднем этапе терапии и на этапе завершения.
Для ребёнка в его жизни очень важна потеря или приобретение территории в реальности. Так бывает, что дети, которые приходят к нам в терапию, или взрослые клиенты, в своём детском опыте по каким-то тем или иным причинам переезжали. То есть они потеряли территорию. Даже если этот переезд был связан с улучшением образа и качества жизни, всё равно эта потеря могла быть очень значима.
Когда мы длительно работаем с ребёнком, нам важно понимать, какой территорией он вообще когда-то обладал, потому что до года ребёнок воспринимает всю территорию очень слитно с матерью и материнским отношением. Но, если около года или чуть раньше родители вынуждены сменить жильё, квартиру, город, страну, то всё равно это ощущение потери какого-то метафорического дома может сохраняться и прорываться в терапии. Прорываться не как только внутренний образ, но и как память про что-то старое. Иногда когда мы видим историю про потерю хорошей территории, хорошей жизни. То есть если жизнь в семье была достаточно благополучная, а потом вдруг ребёнок это потерял — стала другая жизнь; родители по-другому к этому относились; их отношения стали другими, то этот образ потерянной прекрасной территории где-то в терапевтической истории всплывёт.
Если же мы имеем дело с обратной ситуацией, что когда ребёнок был маленьким, родители были вынуждены жить со своими родственниками. Например, это были сложные конфликтные ситуации; потом они переехали в отдельное жильё, то казалось бы, эта первичная территория, скорее, негативная, и хорошо, что с ней произошло расставание. Но как такой образ старой территории, ребёнок несёт её внутри своей психики, и где-то он может актуализировать. Поэтому когда мы работаем с ребёнком, хорошо было бы знать, какую потерю территории он в принципе испытал — было ли это у него в реальности, и немного обговорить с ребёнком, какие значимые пространства и территории вообще у него есть. Это могут быть те места, где он любит проводить время, где ему очень нравится. Может быть, это бабушкин дом, или его комната, или какой-то закуток в коридоре, где лежат его вещи, и он может там играть. Терапевтам важно спрашивать про это.
Иногда в психотерапевтической работе можно попросить ребёнка нарисовать квартиру или дом, где он живёт, и разными цветами обозначить территорию, которую он ощущает, например, как свою. Можно предложить: «Закрась, пожалуйста, своё пространство, где твоё место, то, чем ты пользуешься, то, что ты считаешь своим». Можно попросить ребёнка закрасить пространство для папы, для мамы, для брата или ещё какого-то члена семьи. Очень важно посмотреть, как ребёнок будет проецировать это ощущение своего, где таких чётких границ уже нет, потому что квартира или дом принадлежат всей семье, и как выделяет ребёнок себе здесь территорию. (1) При рассмотрении построек ребёнка или его сендплеев можно использовать сходный контрпереносный образ: когда я смотрю на эту песочницу, я думаю о том, в какое пространство этой песочницы поместил бы себя ребёнок. Где было бы это пространство? Такая переносно и контрпереносная фантазия важна, и нужно так себя спрашивать. Где было бы пространство для этого ребёнка? (9)
Небольшой клинический пример позволит исследовать символический смысл дома.
На сессии мальчик 8 лет строит в песочнице кучу песка, похожую на холм, на грудь, которая истыкана дырами, пронизывающими эту грудь, как ходы. Основные жалобы на него: психопатическое поведение, нарушение правил и мало мотивированная из вне агрессия и провокации. Это свидетельство пограничного состояния у ребёнка. Сессия начинается с того, что он берёт абсолютно чёрный, страшный дом и осётра. Он говорит: «Это глист. Глисты ползут в чёрный домик». Потом он говорит: «Нет, глист ползает по песку». На самом деле, в толще песка: он показывает, что он уходит внутрь и ищет, кого укусить, к кому присосаться. После этого он с возбуждением и тревогой спрашивает терапевта: «А кто такие кровососы? Что это такое?». Далее в мокрой песочнице он строит грудь из песка и с с помощью палок и игрушек длинных змей он протыкает эти норы. И для него тоже очень важно, чтобы этих нор было много. Это были такие дома для этих змей, в которых они могли прятаться и тоже потом на кого-то нападать.
Этот важный образ из двух аспектов, потому что, с одной стороны, он довольно примитивный и расщеплённый: чёрный дом и глисты и песочный дом-грудь с ходами. Ходы в доме в ассоциациях скорее выступают как раны после атаки. А чёрный и проткнутый дома обращают нас к образам груди и шизопараноидной стадии по Мелани Кляйн.
Этот пример отражает не только эмоциональную недостаточность ребёнка и слабость его внутреннего контейнера, но и то, что дом находится в цепке очень мощных бессознательных фантазий и ребёнка, и его родителей.
Мы бы могли задать себе вопрос — что же это за дома? Этот страшный, чёрный дом. Этот песочный дом. О каких домах идёт речь? Эти постройки отражают невозможность укорениться в собственном теле, невозможность вместиться в собственное тело. Такого рода страшные, примитивные образы характерны для тех детей, чьё неблагополучие началось очень рано, чаще всего — пренатально, когда материнское тело не могло вмещать их, потому что мать по каким-то причинам, которые нужно выяснять, была серьёзно травмирована в сфере материнства и детей. (4) Очень часто это могут быть какие-то неотгореванные аборты, которые женщина была вынуждена сделать по разным причинам, как в этом случае несколько абортов. Или же очень большой страх перед беременностью и неосознанным сопротивлением к появлению ребёнка. Но, действительно, в бессознательном у ребёнка сохраняется этот образ чёрного дома, чёрного контейнера, как материнского тела, в котором он не может разместиться. Когда такой ребёнок появляется у матери, то она всегда бессознательно сравнивает его с теми нерождёнными детьми, которые у неё могли быть. И этот ребёнок всегда не дотягивает. Фантазия о других идеальных детях и идеальной жизни, которую она потеряла, пробуждает в ней одержимость негативными стратегиями. Невероятную пораненность такой матери необходимо понимать. (5)
Но в случае непережитых травм она становится захвачена разрушительной тенденцией — отвергающей. Тогда рассказы таких матерей полны историй, что с ребёнком сразу что-то не задалось. Это рассказ про то, что он её не хотел. Он не хотел контакта, он не хотел пить молока, при этом у матери может возникнуть мастит, или ещё какие-то сложности, или какие-то тяжёлые соматические отыгрывания, и контакт между ребёнком и матерью очень сильно нарушается. Впоследствии основная проблема ребёнка в этом случае — невозможность укорениться в собственном теле; нарушенный контакт со своей самостью, и психический и телесный. Поэтому этот глист, который хочет к кому-то присосаться, в позитивном смысле как будто отражает такую потребность укорениться в каком-либо пространстве. Но всё доступное пространство слишком испорчено его бессознательными фантазиями. Поэтому для такого ребёнка, конечно, требуется длительная и серьёзная терапия, в которой он мог бы обнаружить другой контейнер. Ребёнок, который пытается в виде червя заползти в этот дом, матку, нуждается в терапевтическом пространстве, кабинете, который будет хорошей маткой, в которой можно укорениться, вырасти. Как раз в терапии мы можем предоставить кабинет как матку, из которой маленький клиент не будет слишком рано изгнан.
Выводы
В небольшом исследовании образа дома показано, как мы можем обращаться с архетипическими образами в детской терапии: когда для ребёнка важна какая-то тема, он будет обращаться к ней, неоднократно проигрывать и перепроигрывать её. Когда ребёнок использует дом, рисуя его, представляя, размещая его в песочной композиции, затрагивается и поднимается множество тем — владения, границ, укоренения, собственного физического и психического пространства. Отношения с обитателями дома, включая отношения с терапевтом-хозяином терапевтического дома. Мы имеем дело не только с психическим, но и физическим домом ребёнка, потому что редка терапия обходится без темы переезда, ремонта дома. Клинический же пример показателен как возможность прикоснуться к внутреннему пространству ребёнка.
Исследование и глубинное понимание архетипических образов даёт нам глубинный взгляд на терапевтический процесс и терапевтические отношения.