Украинский национализм хорош тем что в нем нет расового вопроса
Украинский национализм хорош тем что в нем нет расового вопроса
Острог запись закреплена
Русский Сектор. Силы Добра
УКРАИНСКИЙ НАЦИОНАЛИЗМ И РАСОВЫЙ ВОПРОС
Нередко тема цветных мигрантов поднималась во внеукраинском контексте, а именно использовалась как аргумент для критики демолиберального Запада.
Параллельно с националистическим движением в Украине развивались политические среды, ориентированные на западные модели правого активизма (собственно говоря, про «параллельность» можно говорить условно, ведь среды националистов и неформальных правых во многом пересекались).
Речь идет, прежде всего, про скинхедов и другие направления НС-субкультуры. Иногда возникали маргинальные, промежуточные идеологические миксы и формы идентичности (основным брендом для их самоидентификации стал так называемый социал-национализм). Неформальные правые не тревожились необходимостью четко ориентироваться на идейное наследие организованного националистического движения, зато легко перенимали идеологические рецепты, которые имели западное (прежде всего англосаксонское) происхождение. Объектом заимствования стали, в частности, и особенности видения расового вопроса: крайний биологический детерминизм, фатализм межрасового противостояния, грубый, вульгарный иерархизм в видении многообразия человеческих рас.
Только изображенные характеристики были достаточно чужими идейному наследию украинского национализма (достаточно вспомнить, какую шквальную критику подобным моментам немецкого национал-социализма давал Евгений Онацкий). Однако сила моды и простота подхода делали их популярными.
Поэтому, в случае получения УССД (Української Самостійної Соборної Держави) мы должны свести к минимуму последствия колонизации наших земель бывшими поработителями (русскими, поляками, румынами, венграми), а также провести дальнейшую интеграцию остатков колонизаторов и представителей других нацменьшинств (армян, греков, немцев и т.д.) к украинскому обществу.
Игорь ЗАГРЕБЕЛЬНЫЙ, руководитель Полтавского отделения «Правого сектора»
«Русский мир» не по Путину. Как вписать Украину в глобальную историю
«Я понимаю, что вы пытаетесь добиться моего освобождения. Но я прошу вас ничего не делать [для этого]. На небесах – единственное место, где я хотел бы быть. Мы здесь все равны – поляки, евреи, украинцы, русские, литовцы или эстонцы. Я тут единственный священник. Я не могу себе представить, что они будут делать без меня… Когда я служу литургию, они все молятся, на разных языках, но разве Господь не знает все языки? Они умирают по-разному, и я помогаю им перейти через этот мост«.
Это одно из последних писем, которые отправил своей семье Емельян Ковч – украинский греко-католический священник, узник нацистского концлагеря Майданек, где он и умер в 1944 году. В его жизни было разное – участие в украинском националистическом движении, спасение от большевистского расстрела (спасителем был русский красноармеец, попросивший потом священника молиться за него), польская тюрьма, позднее – помощь семьям польских офицеров, погибших в Катыни, и наконец, при немецкой оккупации – спасение сотен евреев, которым Ковч выписывал свидетельства о крещении, чтобы уберечь от ареста и смерти в лагере – того, от чего не уберегся он сам.
По мнению украинского историка, главы Института исторических исследований Львовского национального университета Ярослава Грицака, люди, подобные Емельяну Ковчу, достойны занять самые высокие места в украинском историческом пантеоне – если составлять этот пантеон, исходя из принципа преодоления бед и травм национальной истории. Именно так – «Преодолеть прошлое. Глобальная история Украины» – называется вышедшая в свет недавно книга профессора Грицака. Учитывая нынешнее состояние российско-украинских отношений, эта работа вряд ли в ближайшее время станет доступна российским читателям, хотя это – одна из самых интересных попыток осмысления украинской истории, в том числе таких ее болевых точек, как отношения с Россией и Польшей.
«Правильной истории не бывает». Украина и соседи: битвы за прошлое
О том, как и почему нужно преодолевать прошлое, чем отличается «глобальная история» от более привычных историографических форм, стало ли появление украинской нации следствием польских, австрийских или каких-либо иных интриг, почему Украина родилась среди войн и революций, и о том, способны ли Украина и Россия жить без противостояния, Ярослав Грицак рассказал в интервью Радио Свобода. Но при работе над интервью оказалось, что более подходящим видом изложения будет не диалог, а подобие лекции, снабженной небольшими цитатами из книги «Глобальная история Украины».
О преодолении прошлого
О глобальной истории Украины
Украинские историки вели долгую и довольно бесплодную дискуссию о том, как писать историю страны – как этническую, то есть историю украинского народа, или территориальную, то есть историю этой земли и всех, кто на ней жил и живет. Но в любом случае нужен сравнительный контекст. С чем сравнивать? Украина лежит между Западом и Востоком, так что сравнивать надо с обоими. Однако я стремлюсь показать, что даже Гибралтар и Владивосток, к примеру, не являются достаточными границами для сравнительного контекста. Он должен быть глобальным. Я находился одно время под влиянием работ Эрнандо де Сото, он в одном из исследований, в частности, делает вывод о сходствах структурных проблем Украины времен Кучмы, то есть 1990-х – 2000-х годов, и США начала XIX века. Это как пример. Кроме того, глобальный контекст, выводящий за рамки узкого восприятия национальной истории, очень важен для решения другой моей задачи – преодоления прошлого.
О «русском мире« и тени, которую отбрасывает Русь
Украина – это не Русь по той простой причине, что в исторической реальности Руси не было места для того, что мы сейчас называем нацией. Поэтому споры о том, чьим государством, чьим «предком» была Русь, украинским или российским – неисторические и бессмысленные. Французам, немцам и итальянцам не приходит в голову спорить, чьей была империя Каролингов, располагавшаяся на территории всех трех этих стран. Мне было важно рассказать, чем была Русь и чем она не была, и какую тень она отбрасывает на нашу жизнь после краха Советского Союза. Ведь Русь возникла, в свою очередь, в тени Византии, и многие культурные, социальные, политические паттерны, ею заложенные, сохраняются до сих пор.
У хорошего московского историка и аналитика Дмитрия Фурмана, увы, уже покойного, есть статья о принятии Русью христианства и его последствиях («Выбор князя Владимира«. – РС), где он анализирует это с позиций, которые мне очень близки. Русь оказалась обществом изолированным и крайне традиционным, консервативным. Модернизировать его было очень непросто. В России это начал делать Петр I, а на землях нынешней Украины этот процесс начался раньше – в силу наличия широкой зоны контактов с европейским Западом, которая возникла в рамках Речи Посполитой. Это часть общего процесса rise of the West («подъема Запада«. – РС), точкой отсчета которого можно считать 1492 год – открытие Америки. Так история Украины вписывается в глобальную историю.
О нации казаков и монахов
Начало большинства современных наций принято относить к XVIII–XIX векам. Я смещаю акценты и говорю вслед за рядом других историков, что появление наций или протонаций в Европе можно отнести уже к XVI–XVII столетиям. В Украине ключевым в этом смысле является казацкий период. Хмельницкий и Дорошенко уже считали себя украинцами. Но важно еще и то, что одновременно в Украине начинается важный процесс реформирования православной церкви. Он происходит на фоне революции Хмельницкого, которая не была обычным казацким бунтом. Как написал один историк, «монах подал руку казаку, а казак – монаху». В результате этого союза и возникает концепция Украины, которая фигурирует уже в казацких летописях начала XVIII века как отечество, как нечто, что следует беречь и охранять. Но украинская нация создавалась в борьбе и одновременно по примеру Речи Посполитой, казацкая старшина многое копировала у польской шляхты. Они с ней воюют, но перенимают ее формулы. Казацкая нация, как и нация шляхетская, – это нация элиты. Казацкая старшина не считала крестьян принадлежащими к той же нации, что и она сама.
О мифе Украины
Казацкий миф вписался в сознание украинцев, когда позднее, уже в XIX – начале ХХ века, создавалась другая украинская нация, уже массовая, общенародная. Очень важно то, что история Украины долго была связана с историей Речи Посполитой. Как писал Игорь Шевченко (американский историк украинского происхождения. – РС), «Запад пришел к нам в польском кунтуше». И польский национализм и в XIX веке, когда Украина уже входила в состав Российской империи, имел очень большое влияние на создание концепта украинской нации. Но не только украинской, кстати: сейчас гимны трех государств начинаются примерно одними и теми же словами – это гимны Польши, Украины и Израиля. Нация стала важной на этом пространстве. И украинское национальное движение возникает в ходе борьбы и противостояния между Российской империей и польским национализмом.
Реконструкторы памяти. Подчинят ли политики себе историю?
О том, как Россия стала противником
Об Украине как обществе насилия
Есть теория «обществ экстремального насилия», ее автор – немецкий историк Кристиан Герлах. Она описывает механизм, когда общество впадает в период массового масштабного насилия, который может длиться даже несколько десятилетий. Потом он заканчивается, об этих ужасах стараются забыть, но они все равно оставляют свой отпечаток. Например, есть исследования, которые показывают зависимость уровня коррупции от уровня насилия, которое испытало данное общество в прошлом, поскольку коррупцию можно трактовать как один из способов выживания.
О полюсах Украины
Я долгое время, еще до нынешней войны, участвовал в социологических исследованиях, касающихся идентичности людей, во Львове и в Донецке. Это два полюса, два разных мира. Львов ближе к Кракову или Праге по восприятию себя и мира: тут важна история, важен язык, важна национальная идентичность. В Донбассе преобладают другие типы идентичности, социальной в основном. Львов – это глубокая, «каменная» в каком-то смысле идентичность. Донбасс – это пластилин. Его можно было лепить, и все режимы его лепили.
При этом Донбасс с его внутренней сложностью всегда был неудобным регионом – и в СССР, и потом в Украине. Но характерно, что начиная с 80-х годов донбасская элита шла не от Киева, а к Киеву. Это был прагматичный выбор. Позднее, между прочим, Янукович называл себя «самым большим украинским националистом», потому что, по его словам, в бытность донецким губернатором он не пустил туда ни одного российского олигарха. Исходя из своих интересов, донбасская элита в свое время переориентировалась с Москвы на Киев. Эта переориентация дала эффект 1 декабря 1991 года, когда на референдуме за независимость Украины проголосовали 90%, и в Донбассе тоже (в Донецкой и Луганской областях – около 84%. – РС).
Но что характерно, вот это сочетание трех центров Украины – Львова, Донецка и Киева – оно уже определилось и чувствовалось не в момент распада СССР, а гораздо раньше: в 1968 году, во время «Пражской весны». В подготовке вторжения большую роль сыграл [тогдашний коммунистический лидер Украины Петр] Шелест. Он настаивал на введении войск в Чехословакию именно потому, что понимал: «Пражская весна» в соседней стране создает определенную напряженность и опасность для советской власти в Украине, именно в этих трех центрах: Львове, Киеве и Донбассе. Иное дело, что всю дорогу эти три полюса представляли собой союз лебедя, рака и щуки, и при независимости это стало заметно. Этот союз распался. Но он не должен был кончиться сепаратизмом. Это очень важно: без внешнего вмешательства, без России Донбасс вряд ли стремился бы отделиться от Украины. Все наши опросы это показывали, 60–70% регулярно заявляли, что не хотят ухода из Украины. Кстати, там всегда была сильна региональная идентичность, донецкая, или остаточная советская, но не русская. Но у людей там всегда было иное понимание Украины, чем во Львове.
О желании перемен, Зеленском и «Зеленском плюс«
В истории с Донбассом важно понять, превратился ли за эти годы донбасский «пластилин», о котором я говорил, в камень. Мне кажется, что нет, но сейчас я могу судить о том, что там происходит, только по косвенным свидетельствам и по словам тех, кто там побывал в последние годы. Судя по всему, люди там очень устали. Они поняли, что Россия их в общем «кинула», многие из них, наверное, с радостью вернулись бы в ту Украину, какой она была до 2014 года, но ее больше нет. И мне важнее, честно говоря, не то, что происходит в Донбассе, а то, что происходит в остальной Украине. Потому что важно, в какую страну Донбасс будет возвращаться, – а я верю и надеюсь, что такой момент настанет.
Госпереворот мирным путем
Если это будет Украина 2013 года – я сам в нее не хочу возвращаться. Для меня главный вопрос, сумеет ли Украина провести ключевые реформы и стать такой страной, в которую Донбасс сам хотел бы вернуться. Это реформы, которые могла бы осуществить та «третья Украина», о которой я говорю. При Зеленском это в полной мере не произошло. Зеленский – это такой очень умело сделанный симулякр. Он актер, ему нужны аплодисменты, за что хлопают, то он и играет. Но приход Зеленского – это продолжение Майдана в том смысле, что Украина очень хочет изменений. Она сама порой не понимает, каких именно, но хочет изменений. В Украине сейчас большой спрос на несистемного политика, не связанного с системой последних 30 лет. На этом запросе Зеленский и выиграл выборы.
Надо сказать, что свой период «турбореформ» у него был, в это время, например, провели очень важную земельную реформу. Но к той реформе, которую я, и не только я, назвал бы реформой, ведущей к «точке невозврата», он не подошел: это реформа судов. Еще один важный момент: при Зеленском политический класс Украины омолодился почти в два раза. До его прихода средний возраст депутата Верховной Рады был 56 лет, сейчас там люди 30–40-летние. Но запрос на несистемного политика, несмотря на это, сохраняется. Теперь уже нужен «Зеленский плюс», с опытом и желанием последовательных реформ.
Многие на эту роль примеряются, наиболее удачно это делает, по-моему, Разумков, к которому стоит присматриваться. Возможно, главной интригой будущих выборов [2024 года] будет противостояние Зеленского и Разумкова. При этом, хотя о Разумкове говорят сейчас разное относительно его возможных жестов в сторону России, надо понимать, что в Украине лидер, делающий однозначную ставку на Москву, уже не имеет шансов.
О том, с кем возможен мир
Жить бок о бок с Россией без острого противостояния с ней Украина может, но в будущем, и только если это будет Россия без Путина – настоящего или коллективного. История знает такие примеры, один из них я привожу в книге. В 1943 году, когда нацистская Германия оккупировала Францию, Робер Шуман, один из будущих основателей Европейского союза, выдвинул идею примирения Франции и Германии. Но, как он подчеркивал, примирение возможно с будущей Германией, не с Германией Гитлера. Рано или поздно обстоятельства изменятся, и мы должны жить как хорошие соседи. Но, честно говоря, сейчас больше, чем украинско-российское примирение, меня заботит примирение украинско-украинское – между разными регионами и группами в самой Украине.
Борис Межуев: Украинский национализм абсурден
— Борис, что такое национализм? Всегда ли уместно ставить знак равенства между этой идеологией и ненавистью?
— Сейчас я злоупотреблю своей профессиональной карьерой философа и начну с философских основ. Это может прозвучать скучно, но без этого мы не поймём всю суть национализма. Я в данном случае не являюсь односторонним идеалистом и не считаю, что все определяется идейными и нравственными основами. Но все же неустранимость национализма из политической жизни обусловлена тем, что моральные принципы, на которых он стоит, это принципы современного мира.
Некоторое время назад, когда был очень моден дискурс глобализации, публиковались работы множества футурологов типа Олвина Тоффлера. Модно было говорить о том, что национализм представляет собой уходящую натуру, уходящий феномен индустриальной эпохи. Но затем выяснилось, что национализм не только не уходит, а, наоборот, усиливается в полном противоречии с теми прогнозами, которые делали гуру гуманитарной науки на Западе.
В чем причина? Она заключается в том, что главной ценностью современного мира является свобода. Национализм — это некий политический феномен, прямо вытекающий из примата свободы. Я бы даже не стал говорить о коллективной свободе или о простой свободе индивидуального человека от внешней власти, в том смысле, в каком об этом говорят либералы. Но в какое-то время люди стали понимать, что индивидуально, в одиночку свободу не обеспечишь. Люди должны вступать в некоторые союзы, в какие-то общности, для того чтобы эту свободу отстоять. Такая общность, коммуникация, единство — и есть нация. Нация — это союз людей, который солидарно защищает свою свободу. И именно свою свободу от других внешних властей ставит во главу угла. В этом смысле можно сказать, что первой такой идеальной нацией современно мира были США. Они первыми провозгласили свою независимость от Британской империи.
— Вы имеете в виду «гражданскую нацию»? Не по крови и цвету кожи?
— Я имею в виду национализм как общеродовое понятие. Потому что дальше возникает вопрос, а на чем эту солидарность основывать? Каковы коды этой солидарности? Кто-то может солидаризироваться на простом гражданском единстве, как это было в США. Кто-то может ставить во главу угла религию. Но чаще всего речь идет о кровном этническом единстве, которое и является основанием этой солидарности.
Иногда эта солидарность может стать результатом простого стечения определенных исторических обстоятельств. Люди по неким причинам оказались на одной территории, почувствовали, что между ними возможно установление вот этих отношений солидарности и что они могут вместе именно как националисты защищаться от внешних сил. Иногда такого рода гражданского единства не хватает, оно оказывается мнимым. Мы это видим в Ираке. Иракское государство было создано после распада Британской империи в 1932 году. Оно состояло из трех этнорелигиозных общин — курды, сунниты, шииты. И они не объединились против США, когда американцы вторглись в их страну. Они начали попеременно вступать в конфликты с собой, пытаясь переманить США на какую-то из сторон. И если, условно говоря, США возвышали шиитскую общность над всеми остальными, то шииты не протестовали против этого, во всяком случае их сопротивление американской оккупации было очень мнимым. И в этом смысле действительно кровное или религиозное единство часто является лучшим основанием для солидарности, но совершенно не обязательно, что оно является исключительным. Респектабельный национализм Зеленского. Украина остается антироссийским проектом Запада
Чтобы отрицать национализм, ты должен отрицать свободу. Но, безусловно, в современно мире все гораздо сложнее. Националисты часто появляются и выдвигают свои требования в ситуации, когда лишение свободы им не угрожает. Мы видим, что британские националисты добились выхода Британии из Евросоюза. Ясно, что в прямом политическом смысле несвобода им не угрожала. Украинские националисты в 2014 году совершили государственный переворот и создали режим, который сейчас существует в Киеве, тоже не в силу того, что им угрожало угнетение со стороны России или какой-то другой страны.
— По сути украинские националисты перешли под влияние Запада. Здесь нет никакой борьбы за независимость…
— Да, чаще всего национализм в современном мире является проектом некой политической группы с целью перехода из одной сферы влияния в другую. Если сравнить британский национализм, проявившийся в «Брексите», и украинский национализм, это легко увидеть. Британские консерваторы и Партия независимости Британии говорят о том, что они хотят достичь суверенитета и определенной независимости, в том числе от структур ЕС. Ясно, что за проектом «Брексита» стоит желание сблизиться с США, войти с ними в определенное англосаксонское партнерство. Без этого проекта создания единой англосаксонской сферы влияния из США и Британии, мне кажется, никакой «Брексит» реально не реализовался.
То же самое с Украиной. Несмотря на то что украинский национализм имеет свои истоки, о которых мы еще поговорим, то, что было в 2014 году, объяснялось очень простой задачей: стремлением перейти из российской сферы влияния в евроатлантическую. Ради этого все и совершалось. Это было главным фактором этой революции и главным фактором украинского национализма в том виде, в каком он сейчас есть.
— Всегда ли национализм это агрессия и ненависть к кому-то другому, или то, с чем мы столкнулись на Украине, это крайняя форма?
— Поэтому я и начал с философских оснований. Национализм — это неизбежное явление. Это одна из главнейших, наряду с социализмом и либерализмом, идеологий современного мира. Без него бы этот современный мир не существовал. Да, есть некие силы, этнические группы, меньшинства, которые противоречат этой национальной сплоченности. Но каким бы дистиллированным и прекрасным национализм ни хотел казаться, всегда этот элемент будет. Мы видим, как турецкий национализм привел к геноциду армян. Про немецкий национализм говорить нечего, мы прекрасно знаем, к чему он привел.
Украинский национализм, безусловно, с самого начала имел тоталитарный, ксенофобский компонент. Ну невозможно всю нацию полностью переместить в другое цивилизационное образование, разрывая связи с Россией, без того, чтобы сказать, что те люди, которые этого не хотят, представляют собой граждан низшего сорта. Ничего не поделаешь, национализм всегда такой.
Абсурдность украинского национализма заключается в том, что Украина представляет собой классическое лимитрофное государство, существующее благодаря тому, что есть раскол между Европой и Россией, Евроатлантикой и Россией. Украинцы — это многосоставная нация, состоящая из разных компонентов, внутри которой есть явно пророссийские территории и население. В настоящий момент сформировались две республики, ДНР и ЛНР, которые не подчиняются Киеву и никак не войдут в единую проевропейскую нацию. Причины этого языковые, культурные, связанные с памятью о ВОВ и неприятием тех характерных фигур нынешнего украинского национализма, которые стали в нем господствовать, то есть «бандеровцев».
— В чем отличие русского варианта национализма от украинского?
— Русский национализм не существует как единое целостное явление. Он расколот на несколько враждующих между собой групп, чего нельзя сказать про украинский национализм, который сущностно един. Внутри русского национализма существует море различий, причем именно в украинском вопросе они проявляются в полной мере. Есть русский национализм, который резко выступает против империи и считает, что даже нынешняя Российская Федерация представляет собой слишком имперское образование, и нужно с ней что-то сделать такое, чтобы она не напоминала империю. Блуждающие в идентификации. Национализм и вопросы культурологии Украины
В русском национализме есть течение, очень напоминающее украинский национализм, которое считает, что России надо отказаться от цивилизационной самостоятельности и влиться в Европу. Для этого надо избавиться от остатков азиатского территориального присутствия, от кавказских республик, сократить влияние мусульманских анклавов в Поволжье и двигаться в сторону Европы. И то, как украинцы сделали это в 2014 году, вызывает большой восторг у них. Это очень мощное течение, хотя, надо сказать, сейчас его влияние, слава богу, резко ослабло.
С другой стороны, среди русских националистов есть люди, которые не могут полностью отказаться от имперского влияния и являются сторонниками национализации имперского сознания. Они считают, что российская империя или Советский Союз представляют собой некоторую форму, такое государственное целое, на которое надо ориентироваться. Тут тоже множество вариаций. Кто-то занимает антикоммунистические позиции, кто-то более национал-большевистские.
Тем не менее в России есть представление о том, что здесь должно быть какое-то единство, может быть, славянское или евразийское. Есть среди русских националистов сторонники концепции русского мира, которые считают, что территории, где говорят по-русски, должны быть отделены от соответствующих государств и присоединены к России. То есть это огромное море разных идейных течений, которые совершенно невозможно подвести под единый знаменатель.
Поэтому мне кажется, что русский национализм не пройдёт, если он не будет включать цивилизационную составляющую. Россия представляет собой особый цивилизационный полюс тяготения, отличающийся от Евроатлантики. В ином случае мы не сможем идеологически собрать русскую нацию. Русский национализм всегда будет слишком цивилизационно окрашен, чего нет в украинском национализме, который не считает, что Украина есть полюс цивилизационного тяготения. Она скорее такая страна, которая находится между двух полюсов и пытается именно этот фактор сделать основанием своей государственности.
— В условиях господства национализма на Украине возможен ли диалог с Россией? Есть ли точки соприкосновения? Тот же Андрей Билецкий (глава Нацкорпуса. — Прим. ред.) ранее рассуждал о конфедерации Украины и России.
— С украинским национализмом я не вижу возможности диалога, если честно. Это явление представляет собой худшую форму западоцентризма, который приобретает антироссийский контекст. «Когда мы близки к Западу, мы освещены западными идеями, лучом света Запада, как бы его ни понимать. Именно по этой причине мы выше, чем вы, которые пребываете в азиатской тьме». Само это представление отвратительно и сломать его практически невозможно. Его очень тяжело поменять, потому что здесь нужно переформулирование ситуации.
Однако отрицание украинского неонационализма не должно превращаться в отрицание Украины и культурного опыта Малороссии. Начиная с 17 века и вплоть до половины 19-го культурная жизнь России, по крайней мере, в определенных сегментах была обусловлена огромным влиянием малороссийского элемента. И это не только Гоголь.
Я преподаю на философском факультете московского университета. При Николае I философский факультет и вообще философию запретили. Когда на историко-филологическом факультете открыли кафедру философии вновь, оказалось, что никто не знает современной философии, кроме украинцев. Только они, в первую очередь выпускники Киевской духовной академии, к примеру Памфил Данилович Юркевич, были способны поднять преподавание философии до приличного уровня. И это очень важное явление, далеко не случайное.
Поэтому отрицание украинского национализма не должно превращаться в насмешливое отношение к украинскому культурному опыту и его вкладу в русскую культуру. Это ошибка и глупость. Самое ужасное, что этот миф находит поддержку и внутри России. У нас ведь тоже существуют националисты и либералы, которые считают, что чем ближе к Западу, тем более ты просвещен и тем больше у тебя есть основания добиваться политических дивидендов, политических прав и т.д.
— А есть ли связь между украинскими и русскими националистами? Ведь многие русские радикалы перебираются на Украину. Вспомним хотя бы актёра Пашинина…
Это проблема большого города, где соприкосновение с этническими общинами очень значительно. Эта идея очень близка идее украинского национализма — прийти в Европу и освободиться от влияния Востока, который по менталитету не националистический, а скорее советско-патриотический. То, что мы при этом потеряем какие-то территории, это не важно. Мы их все равно к ногтю придавим.
В 2014 году был момент очень серьезного выбора для русских националистов: кого поддержать в этом конфликте, Киев или Донецк? Многие поддержали Киев, но большинство все-таки поддержало Донецк. Тем не менее это столкновение было очень значительно. Вообще это великий соблазн для русского национального самосознания — войти в мир просвещенных народов, мир золотого миллиарда, может быть, сократившимся до небольшой территории, но обладающим этнической однородностью, якобы связывающей нас с нашими собратьями, белыми людьми, англосаксами и германцами.
Очевидно, что для украинского национализма это не пойдёт. Если когда-нибудь Украина расколется и какая-то ее часть войдет в европейские структуры, рано или поздно украинские националисты поймут, что они люди второго сорта. Украинские элиты останутся элитами второго сорта в любом евроатлантическом объединении. Это понимание придет очень быстро, приведет к огромнейшей фрустрации и сильнейшему подъему национализма, только уже антиевропейского толка. Может быть, даже с тяжелыми последствиями для Европы. Это ни к чему хорошему, безусловно, не приведет.
— При каких условиях возможен успех Украины как государства?
— Я убеждён, что проект «украинская нация» будет возможен только в том случае, если украинский национализм отойдет в сторону и даст поле какому-то новому национализму. Кстати, уже видно, что этот новый национализм постепенно начинает набирать силу. Мы видим, что украинский избиратель голосует за более умеренные фигуры, а крайние фигуры отодвигаются в сторону. В будущем может возникнуть миф о нации-посреднике, близкий российскому евразийскому мифу о том, что мы мост между Европой и Азией. Новая украинская национальная идея должна сказать, что мы, Украина, являемся некоторым мостом между миром России, странным и, может быть, даже культурно далеким от современных европейских идеалов, и Евроатлантикой, которая тоже отличается слишком секулярным характером сегодня. На основании этого нового мифа можно предсказать некоторое религиозное православное возрождение Украины.