Узы что нас связывают фанфик

Узы что нас связывают фанфик

Пять лет назад – Эдварду 26 лет.

Звонит швейцар, докладывая о посетителе. Я расплываюсь в улыбке и вешаю трубку. Три минуты спустя раздается звонок в дверь.

С его приходом я впервые за год ощущаю что-то вроде дружеского плеча рядом.

Мы сидим, болтаем обо всем по чуть-чуть за парой стаканчиков.

— Все еще метишь в президенты?

— Это всегда входило в мои планы.

Та самая улыбка не сходит с моего лица.

Я сижу напротив друга, в удобном черном кожаном кресле, небрежно закинув ногу на ногу и потягивая свой виски с лимонным соком, сахаром и льдом.

Эммет медленно кивает, глядя мне прямо в глаза.

Это вызывает во мне чувство дискомфорта.

Я меняю позу, ставлю ноги на пол и придвигаюсь к Эммету, прокашливаясь.

— Ну, а что насчет тебя, приятель? Чем думаешь заняться теперь, после службы?

Он прищуривается и двусмысленно улыбается.

Несколько секунд мы сидим молча.

— Итак, Эдвард, что случилось с Беллой?

«Никогда не показывай никому своих эмоций, Эдвард».

Я изображаю на своем лице равнодушную, невозмутимую, приторную улыбку и сверлю взглядом дно своего стакана.

— Да пошел ты! – фыркаю я.

Он сидит, внимательно разглядывая меня.

— Ты пытался найти ее?

Я сжимаю челюсти, придаю своему лицу спокойное выражение и один раз быстро киваю головой, перед тем как снова уставиться на дно своего стакана.

— Частный детектив, которого я нанял, не смог ее найти. Слишком мало информации для поиска.

Я резко вскидываю голову.

— Попытаешься сделать что, Эммет? Я сейчас на правильном пути: женат на дочери будущего президента США, являюсь одним из лучших в Юридической школе, а мой отец собирается уйти в отставку, как только я получу диплом, и тогда я смогу занять его место. Все идет так, как всегда и планировалось.

Он бросает на меня свой пристальный взгляд, а после одним глотком осушает свой стакан.

И я также залпом выпиваю содержимое своего стакана.

Какое-то время мы болтаем ни о чем, но уже сухо и без настроения, как будто нам есть, что друг другу сказать, но мы тщательно избегаем этого.

Когда входная дверь открывается, я встаю, и Эммет поднимается вслед за мной. Таня неторопливо подходит к нам. На ее плече висит черный кожаный портфель.

Она кивает головой, затем морщит лоб, как будто силится что-то припомнить.

— О, да, помню, ты как-то говорил о нем.

Чушь. Я никогда не упоминал о нем. Кроме нескольких слов, которыми мы обменялись по телефону, когда я был в отеле в Лондоне, я никогда не говорил ей ничего о том, что происходило со мной во время службы. Мы разговариваем о юриспруденции, политике и текущих событиях, время от времени занимаемся сексом – вот и все. Таков мой брак.

— Как твои дела, Эммет?

— Рад быть дома, Таня, – он смотрит то на меня, то на нее. – Примите мои запоздалые поздравления с бракосочетанием.

Она соблазнительно смеется.

— Спасибо, Эммет. Жаль, что Эдвард не предупредил меня, что ты зайдешь. Если бы я знала, что у нас будет гость, то приготовила бы вкусный ужин.

Таня переводит взгляд с Эммета на меня и обратно.

— Сухие пайки – это еда, уже готовая к употреблению, – старательно поясняю я. – Это то, что мы ели во время военных заданий.

Так мы втроем продолжаем стоять друг напротив друга.

— Мне тоже, Таня, – учтиво улыбается Эммет. – Всего хорошего.

Как только мы слышим, что дверь в кабинет закрывается, он поворачивается ко мне.

— Она такая… забавная.

Я хмыкаю, маскируя недовольство, и хлопаю его по плечу.

— Пойдем, я провожу тебя.

Мы выходим на теплый весенний полуденный воздух и прячемся под большим навесом, который скрывает нас от солнца. После нескольких лет, проведенных под пеклом и в невыносимой жаре, нас обоих тянет в прохладу. Вокруг сердито гудят такси, а толпы людей, тяжело шагая, топчут асфальт и снуют туда-сюда, вечно чем-то озабоченные. Мимо нас проходит компания примерно из двадцати девушек, они улыбаются нам, не сводя с нас глаз. Эммет посмеивается им вслед.

— Да уж, есть ли на нас форма или нет, мы все еще цепляем их, чувак, разве нет?

— Похоже, так оно и есть. Итак, Эммет, чем планируешь заняться после Куантико?

Друг пожимает плечами.

Меня накрывает волна зависти.

— А ты? Какие у тебя варианты на случай, если через пару лет ты не выиграешь кресло в Конгрессе?

— Ты так в этом уверен?

— Это то, для чего я был рожден: Конгресс, Сенат, Белый дом.

Эммет медленно кивает.

— И это то, чего ты хочешь, Эдвард?

Эммет присвистывает, покачиваясь на пятках.

Я смыкаю челюсти. Моя грудь сжимается, каждый вдох и выдох дается мне с трудом.

Я ненавижу себя все больше по мере того, как с моего языка слетают эти слова. Впрочем, я начал ненавидеть себя задолго до этого.

Однако Эммет просто смотрит на меня, улыбаясь.

Он усмехается и хлопает меня по плечу.

— Эдвард, если сейчас ты на самом деле тот, кем ты хочешь быть, то это даже хорошо, что она живет своей жизнью. Береги себя, дружище.

С этими словами он разворачивается и уходит, насвистывая что-то себе под нос.

Два года назад – Эдварду 29 лет.

Я держу в руках фотографии и пялюсь на них с отрешенным видом. Где-то в глубине души мне жаль, что я почти ничего сейчас не чувствую – ни злости, ни разочарования, ни ликования.

Вместо этого в душе лишь… пустота, пустота, пустота. Никаких эмоций. Я не испытывал настоящих эмоций с тех пор, как…

«Не знаю, что буду делать без тебя следующие полгода…»

«Так будет всегда, Эдвард, всегда».

Я крепко зажмуриваюсь и гоню прочь эти воспоминания. Больше нет никакого смысла тешить себя ими, особенно теперь, когда у меня в руках эти фотографии. Глядя на них, даже думать о ней сейчас как-то неправильно, как будто они могут… запятнать ее.

— Сколько можно делать из меня идиота… Рад, что все кончилось?

Горько посмеиваясь, я открываю глаза и небрежно бросаю фотографии на стол, стоящий за моей спиной. Я выглядываю из окна моего офиса в Central Park West и любуюсь на детей, идущих из школы через парк и по пути играющих в мяч.

— Как жаль, что время не вернуть назад.

— Ты не можешь вернуться назад, приятель. Все, что ты можешь, это идти дальше, – вздыхает он. – Что ты собираешься с этим делать, Эдвард? Если ты предашь это огласке, в Белом Доме разразится грандиозный скандал, невиданный со времен оральных утех Моники и Билла.

Я слышу, как за моей спиной тяжело вздыхает Эммет.

Мы долго сидим в тишине, думая, вероятно, каждый о своем. Я даже забыл, что не один здесь, пока он снова не заговаривает.

— Эдвард… после того, как все это уляжется… не хочешь начать снова искать ее? Искать… Беллу? Я подумал, я мог бы разузнать в…

— Нет, Эммет, – я категорично мотаю головой. – Она, возможно, замужем, может, у нее даже есть дети, и она живет счастливой спокойной жизнью где-нибудь в Англии… Не хочу ни вмешиваться, ни… знать об этом.

Я слышу взволнованный голос Джаспера за дверью своего кабинета.

— Прошу прощения, дядя Карлайл, но у Эдварда сейчас телефонная конференция! Дядя, Вы не можете…

Через мгновение в дверях моего кабинета появляется Карлайл Каллен, весь вне себя от гнева. Он с пренебрежением взирает на меня.

— Эдвард, извини, я пытался объяснить твоему отцу, что у тебя совещание по телефону.

После того, как дверь закрылась, отец пристально смотрит на меня еще целых пять минут.

— Прости, но что конкретно я спланировал? Тебе придется мне все разъяснить, ведь, к сожалению, я так и не стал таким же дальновидным и расчетливым, как ты, так что я понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Давайте разберемся, правильно ли я Вас понял, сэр? Итак, вместо того, чтобы придти и выказать мне свои искренние соболезнования по поводу известия, что моему браку пришел конец, Вы вламываетесь ко мне и обвиняете меня в том, что я каким-то образом причинил Вам вред?

— Эдвард! – рычит он. – У нас был план! Президент Мартин тебя и близко не подпустит к Белому дому, если ты разведешься с его чертовой дочерью!

— Нет, не переживай, пап. Все будет отлично. Я прекрасно со всем справлюсь благодаря любви и поддержке моей семьи, особенно моего отца.

— Прекрати нести эту чушь! Начнем с того, что ты никогда не любил Таню!

— Она не была ошибкой! Она помогла тебе получить то, что ты сейчас имеешь!

— Я бы и сам смог всего этого добиться!

Я смог бы добиться всего этого с ней.

— Каким образом? Строя свою жизнь на своих идеалистических принципах? Веря в то, что мир вокруг тебя белый и пушистый? Или ты, будучи взрослым человеком, все еще полагаешь, что те чертовски трогательные мечты, которыми делилась с тобой твоя мама, когда ты был ребенком, могут стать реальными? Будь она с нами, то посоветовала бы тебе то же, что и я!

— Нет! – хриплю я дрожащим голосом. – Она-то как раз точно не стала бы давать мне таких советов.

Он насмехается надо мной, тяжело дыша.

— И как же ты, черт тебя дери, собираешься выбираться из этой ситуации? Мартин никогда не поддержит тебя на выборах в Сенат, и уж тем более на президентских выборах.

— Мартину ничего другого не остается, кроме как поддерживать меня. Он повсюду пел мне дифирамбы. Он не может внезапно поменять свое мнение из-за того, что мы с его дочерью развелись. Как это будет выглядеть, особенно, если учесть заявление его дочери о том, что решение о разводе было обоюдным и принято в дружеском согласии?

— И как, черт возьми, тебе удалось заставить ее согласиться на это?

— У меня свои методы, папа. Полагаю, кое-что я все же унаследовал от тебя.

Он яростно трясет головой, лицо ярко-красное, ноздри раздуваются, но ему трудно оспорить мои доводы.

— Да понимаешь ли ты, насколько этим все усложнил? Каким осторожным ты теперь должен быть, постоянно оглядываться по сторонам, контролируя каждый свой шаг, каждое слово?

— Я всегда начеку. Мне нечего скрывать и нечего бояться.

Он долго разглядывает меня в упор, как будто хочет что-то сказать, но потом просто качает головой.

— Ты знал? – как только эти слова слетают с моего языка, до меня доходит, как глупо звучит мой вопрос.

— В этом не было никакого смысла. Это бы создало проблемы, и пока она была осмотрительна… Эдвард, я хранил это в тайне ради твоего же блага. Ты мог бы выгодно использовать это в будущем…

— Выгодно использовать? – рычу я. – Она была замужем за мной! Как бы там ни было, она была моей женой, и, не взирая ни на что, я давал клятвы верности и их не нарушал! Ты должен был сказать мне! Вот, что я имею в виду! Господи! – я бью рукой об стол. – Неужели ты не видишь здесь предательства?

— Как ты можешь говорить о предательстве, если даже не любил ее?

Впервые в жизни ему, похоже, нечего возразить.

Мое сердце клокочет у меня в груди, я так устал от всего этого: от пустой жизни, где нет ничего, кроме целей и лжи, как средства достижения этих целей; где нет ничего настоящего – того, что имело бы смысл.

Устал от жизни без нее и того, что я чувствовал. Того, что она заставила меня почувствовать в те короткие выходные.

— Ты был верен моей матери?

— Что? – гневно возмущается он. – Конечно, был! Я любил твою мать! Мы вместе создали семью, мы выполнили свою часть Наследия – это все, чего я когда-либо желал для тебя! И, возможно, если ты перестанешь жить в выдуманном тобой мире и обратишь внимание на свою жену, дашь ей детей, то она…

— Ты не можешь говорить так! – кричит он. – Хорошо, Эдвард, если Таня тебя больше не устраивает, что ж, отлично. Обойдемся и без этого, но ты еще можешь найти себе кого-то другого. Женатый мужчина с детьми выглядит более зрелым, более способным справиться с давлением Белого Дома, чем…

Выражение моего лица заставляет его замолчать.

«Ты собираешься когда-нибудь выйти замуж?»

«Когда-нибудь, наверное. Рано или поздно, думаю, я хотела бы иметь парочку детей. А ты?»

— Ты не ведаешь, что творишь, разве нет? Ты не слышишь себя. Ты не понимаешь… того, что нужно мне.

Он смотрит на меня пристальным взглядом, и буквально всего на одно мгновение мне кажется, что он готов что-то сказать, но его лицо сразу же принимает пустое, бесчувственное выражение.

— Я не думаю, что тебе нужно идти по пути своего отца, Эдвард. Думаю, ты справишься сам.

— Я скажу тебе, что нужно мне. Я хочу идти своей дорогой, и неважно, приведет она меня к Белому Дому или нет. Я сделаю все по-своему, потому что устал от всей этой лжи, от всего этого дерьма.

Он презрительно усмехается.

– Благодаря мне ты поднялся очень высоко, а теперь, ты, видите ли, устал от всего этого дерьма и готов от меня отказаться. Знаешь, для того, кто кричит, какой я бесчувственный ублюдок, ты, безусловно, очень преуспел в хладнокровии и расчетливости, в которых ты обвиняешь меня.

Я должен стать другим ради нее… ради Беллы.

Он жмурится, качая головой.

— Я искренне надеюсь, что ты не пожалеешь об этом.

— Если мне и придется, то винить в этом я буду себя и только себя.

После того, как он уходит, я долго сижу возле стола с застывшим выражением лица, глядя в окно… окунувшись в лучшие воспоминания всей моей жизни – воспоминания о тех коротких выходных.

«Мне осталось служить полгода. Дождись меня, Белла. Я сразу вернусь за тобой и заберу с собой в Штаты»

«Как насчет твоего отца, Эдвард?»

«Меня не волнует, что скажет отец»

«А как же наследие Калленов?»

Я сжимаю в руках свои серебряные жетоны, на которых играет луч солнца. Они блестят и сверкают, когда я перебираю их в руках. От металла веет холодом, но стоит мне закрыть глаза и вспомнить… как я одеваю их на ее нежную шею… и тепло возвращается…

Источник