за что арестовали мерецкова
Глава 3.10 АРЕСТ МЕРЕЦКОВА
Гипотеза, которая будет изложена в этой главе (подчеркнем еще раз главе, которую читатель может без малейшего ущерба пропустить), базируется на следующих четырех допущениях.
1. Репрессии, которые волна за волной накатывались на высшие эшелоны сталинской номенклатуры, включая руководителей армии, флота и военной промышленности, были незаконными — но они не были случайными.
Если и не все, то многие аресты и расстрелы были вызваны не стихийными вспышками слепого гнева Сталина, а отражали беспощадную борьбу кланов в его ближайшем окружении. Начало войны изменило лишь «цену вопроса»: если ранее борьба шла за близость к Хозяину и связанные с этим привилегии, за должности, госзаказы, премии и ордена, то теперь на кон была поставлена жизнь. По глубоко верному замечанию И. Бунича, «немецкие генералы, рискуя собственной жизнью, устраивали заговоры против Гитлера, а советские генералы устраивали заговоры, спасая собственную жизнь».
2. Главным средством устранения конкурентов была, естественно, клевета. В мирное время (если к истории сталинской империи вообще применимо такое словосочетание) содержание клеветы могло быть самым разнообразным: «вредительски тормозил постановку на вооружение нового истребителя», «вредительски торопил с постановкой на вооружение ненадежного и не соответствующего требованиям ВВС истребителя», «вредительски занизил план производства бронебойных снарядов с тем, чтобы оставить Красную Армию безоружной перед лицом врага», «вредительски завысил план производства бронебойных снарядов с тем. чтобы внести хаос и дезорганизацию в работу военной промышленности» и т.д. После начала войны. тем более — после ТАКОГО начала, самым ходовым товаром на рынке клеветы стали обвинения в «потере бдительности», «вредительской беспечности», «преступном бездействии» и пр.
3. Гитлеровское руководство — в отличие от советских историков — вовсе не было уверено в том, что Финляндия вступит в войну. К тому же «вступить в войну» можно по-разному. Предоставление аэродромов и якорных стоянок — это один уровень участия, пропуск немецких войск через территорию северной Финляндии — другой, а тотальная мобилизация всех людских и экономических ресурсов страны и переход в наступление силами 16 дивизий создают совершенно другую ситуацию. В Берлине понимали, что союз с нацистами вызывает значительное неприятие во всех слоях финского общества, и поэтому были крайне заинтересованы в том, чтобы «первый выстрел» произвела Красная Армия. Причем этот «выстрел» должен был быть как можно более заметным и громким.
4. После 22 июня 1941 г. десятки высокопоставленных командиров Красной Армии перешли на сторону врага. Это не гипотеза, это факт. Не исключено, что некоторые генералы (и иные, близкие к принятию важнейших военных решений руководители) начали свое сотрудничество с противником еще до 22 июня 1941 г.
Определившись с исходными допущениями, познакомимся теперь ближе с главным действующим лицом исторической трагедии.
Кирилл Афанасьевич Мерецков родился 7 июня 1897 года в деревне Назарьево Зарайского уезда Рязанской губернии. С пятнадцати лет работал слесарем на заводах и фабриках Москвы. В мае 1917 года, в неполные 20 лет вступил в партию большевиков. Летом 1918 г. организовал в городе Судогда Владимирской губернии отряд Красной Гвардии, с которым принимал участие в подавлении «кулацких мятежей». Был ранен в боях, после выздоровления направлен учиться в только что созданную Академию Генерального штаба. Гражданская война продолжалась, и Мерецков, так же как другие слушатели Академии, несколько раз отправлялся на фронт. Некоторое время в 1920 г. он был помощником начальника штаба 6-й кавалерийской дивизии, командиром которой был Тимошенко — будущий нарком обороны СССР.
После окончания Академии в 1921 г. молодой штабной офицер начинает стремительно подниматься по служебной лестнице. В июле 1928 г., в возрасте 31 года он становится заместителем начальника штаба Московского военного округа, затем — начальником штаба Московского и Белорусского военных округов. В Белорусском округе, находившемся на границе с главным на тот момент потенциальным противником — Польшей, Мерецков был начальником штаба при Уборевиче — одном из наиболее ярких советских командиров, ставшем в 1937 г. главным фигурантом «военно-троцкистского заговора». В январе 1935 г. Мерецкова назначают начальником штаба Особой Краснознаменной Дальневосточной армии, т.е. начальником штаба еще одного будущего «врага народа» — кавалера ордена Красного Знамени № 1 (по другим сведениям, орден № 1 был вручен Нестору Махно), будущего маршала Блюхера. Осенью 1936 г. Мерецкова отправляют в Испанию, где он исполняет обязанности военного советника при Генеральном штабе республиканской армии.
Любого из этих трех эпизодов биографии: связь с «разоблаченным врагом народа» Уборевичем, связь с «разоблаченным врагом народа» Блюхером, личное участие в неудавшейся попытке Сталина закрепиться за Пиренеями, было бы достаточно для того, чтобы навсегда исчезнуть в кровавой мясорубке 1937–1938 годов. Так в дополнение ко всему Мерецков в 1931 г. был еще и на стажировке в Германии. Однако ничего страшного не произошло — Мерецков продолжил свое неуклонное восхождение, не пропуская «ни одной ступеньки». В сентябре 1938 г. его назначают командующим Приволжским, а в следующем году — Ленинградским военным округом. Несмотря на трагический провал лично им разработанного плана «освобождения» Финляндии, Мерецков получает звезду Героя Советского Союза, звание генерала армии и в августе 1940 г. становится начальником Генерального штаба РККА.
Падение Мерецкова с вершин власти в слепящую тьму лубянских подвалов было молниеносным и ошеломляющим. 23 июня его отзывают из Ленинграда в Москву и через несколько дней (точная дата ареста неизвестна) передают в руки палачей НКГБ. Единственное, что можно сказать со всей определенностью, — это только то, что арест заместителя наркома обороны не мог произойти без прямой санкции самого «Хозяина». Никакие «бериевские сатрапы» такие вопросы самостоятельно не решали (не говоря уже о том, что в указанный период времени товарищ Берия прямого отношения к руководству НКГБ не имел). В начале сентября 1941 г. Мерецкова освобождают и прямо из тюремной камеры, снова в должности представителя Ставки, отправляют на Карельский фронт. Вскоре его назначают командующим 7-й армией, затем — Волховским и Карельским фронтами.
Здоровье и силы Мерецкова были безвозвратно подорваны. По распространенной исторической легенде. Сталин даже разрешал изувеченному пытками генералу докладывать сидя. Хрущев в своих мемуарах пишет: «Когда я видел Мерецкова в последний раз, это был уже не Мерецков, а его тень. Раньше он был молодой генерал, физически крепкий, сильный человек, а теперь он еле ходил…» Хотя больших (да и малых) успехов в командовании фронтами Мерецков так и не достиг, Сталин наградил его званием маршала (26 октября 1944 г.) и кавалера высшего полководческого ордена «Победа» (8 сентября 1945 г.). В августе 1945 г. Сталин позволил Мерецкову стать номинальным руководителем 1-го Дальневосточного фронта и победителем японской Квантунской армии. Эпитет «номинальный» является лишь констатацией грустной правды — Мерецков не знал ни вверенные ему войска, ни противника; последний раз на Дальнем Востоке он был 9 лет назад. И если бы Япония к тому моменту не была уже нокаутирована американскими бомбардировками, то такое командование могло бы привести к самым печальным последствиям… Но Сталин, видимо, решил подарить Мерецкову возможность войти в историю войны в ореоле хотя бы одной яркой победы.
Вокруг истории неожиданного ареста и еще более удивительного освобождения К.А. Мерецкова выросло много всяких легенд. В частности, приходится нередко читать о том, что «арест Мерецкова был предрешен задолго до июня 41-го». В качестве доказательства этого тезиса приводятся слухи о том, что к моменту ареста «следователи» уже накопили показания 40 человек о «вредительской деятельности» Мерецкова. Подобная «логика» основана, увы, на элементарном непонимании механизма функционирования сталинской диктатуры. На каждого без исключения высшего военного или партийного сановника непрерывно копился компромат. Эта система была отлажена и поставлена на «поточное производство». Причем, по установленному в конце 30-х годов порядку, «особисты» регулярно докладывали высшим командирам Красной Армии «компромат», накопленный на их подчиненных. Разоблачительные «показания» 40 или 140 осведомителей, хранящиеся в секретном сейфе, были таким же неотъемлемым атрибутом образа жизни высшей сталинской номенклатуры, как и черный служебный автомобиль (марка которого строго ранжировалась в зависимости от занимаемого поста), госдача с инвентарными номерами на столах и диванах, закрытая для простых смертных поликлиника…
Арест генерала армии Мерецкова не был единичным явлением тех безумных дней. Начиная со второй половины мая 1941 г. по высшему эшелону военного руководства СССР катилась, все более и более разрастаясь в размерах, лавина арестов так называемого «дела авиаторов». В течение двух месяцев, без остановки на войну, были арестованы:
— трое бывших командующих ВВС Красной Армии (Локтионов, Смушкевич, Рычагов);
— начальник Главного управления ПВО СССР (Штерн);
— помощник главкома ВВС по авиации дальнего действия (Проскуров);
— начальник штаба ВВС РККА и его заместитель (Володин и Юсупов);
— командующий ВВС Дальневосточного фронта (Гусев);
— заместитель командующего ВВС Ленинградского ВО (Левин);
— командующий ВВС Северо-Западного фронта (Ионов);
— командующий ВВС Западного фронта (Таюрский);
— командующий ВВС и начальник штаба ВВС Юго-Западного фронта (Птухин и Ласкин);
— командующий ВВС Московского ВО (Пумпур);
— помощник командующего ВВС Орловского ВО (Шахт):
— помощник командующего ВВС Приволжского ВО (Алексеев);
— начальник Военной академии командного и штурманского состава ВВС (Арженухин);
— начальник НИИ ВВС (Филин);
— начальник НИП авиационных вооружений (Шевченко).
Этот список, разумеется, далеко не полный. Он включает в себя только командиров самого высокого ранга. Одновременно с «делом авиаторов» раскручивалось (правда, в несколько меньшем темпе и масштабе) «дело артиллеристов», в рамках которого были арестованы нарком вооружений Ванников, нарком боеприпасов Сергеев, его заместители Ходяков, Иняшкин, Шибанов и Хренков, заместитель начальника ГАУ Савченко, его заместители, конструкторы артиллерийских систем, десятки других командиров, инженеров, управленцев…
Арест Мерецкова произошел одновременно с арестами авиационных командиров. Что, однако, не может само по себе служить доказательством взаимосвязи этих «дел». В любом случае, одно — и при этом очень важное — различие заключается в том, что Мерецкова освободили, а всех вышеназванных обвиняемых по «делу авиаторов» расстреляли. Расстреляли в несколько «заходов» с 16 октября 1941 г. по 23 февраля 1942 г., но расстреляли всех. А вот Мерецкова Сталин помиловал, что может считаться, наверное, самой большой странностью и загадкой «дела Мерецкова».
Переходя теперь от слухов, загадок и догадок к документам, мы обнаруживаем, что на сегодняшний день известно ровно два документа, непосредственно относящихся к истории с арестом и освобождением Мерецкова.
«Секретарю ЦК ВКП (б) Сталину И.В.
В напряженное время для нашей страны, когда от каждого гражданина требуется полностью отдать себя на защиту Родины, я, имеющий некоторую военную практику, нахожусь изолированным и не могу принять участие в освобождении нашей Родины от нашествий врага. Работая ранее на ответственных постах, я всегда выполнял Ваши поручения добросовестно и с полным напряжением сил.
Прошу Вас еще раз доверить мне, пустить на фронт и на любой работе, какую Вы найдете возможным дать мне, доказать мою преданность Вам и Родине.
К войне с немцами я давно готовился, драться с ними хочу, я их презираю за наглое нападение на нашу страну, дайте возможность подраться, буду мстить им до последней моей возможности, не буду щадить себя до последней капли крови, буду бороться до полного уничтожения врага. Приму все меры, чтобы быть полезным для Вас, для армии и для нашего великого народа.
28.VIII. — 41 г. К. Мерецков».
Какую содержательную информацию можно извлечь из этого текста? О причинах ареста, о предъявленных обвинениях в явном виде не сказано ни единого слова. Нет в этом письме и столь естественных в подобных обстоятельствах слов о собственной невиновности, о ложности и необоснованности предъявленных обвинений.
И лишь в последнем абзаце появляется фраза, заслуживающая пристального внимания: «К войне с немцами я давно готовился, драться с ними хочу, я их презираю за наглое нападение на нашу страну, дайте возможность подраться…» Странные слова. Третий месяц идет война, уже названная Великой Отечественной. В народное ополчение записалось (по официальным данным) два миллиона человек из числа имеющих законное освобождение от призыва по мобилизации. И в такое-то время профессиональный военный в звании генерала армии считает необходимым доказывать, убеждать, заверять Сталина в том, что он «хочет драться с немцами», что он их «презирает».
С чего бы это? Остается предположить, что кто-то (возможно, сам Сталин) ранее усомнился в желании Мерецкова «драться с немцами».
Предположение это не такое уж невероятное. По крайней мере, известен реальный и задокументированный случай, когда товарищ Сталин задавал подобные вопросы. Дело было 1 августа 1938 г., во время вооруженного конфликта с японцами у печально знаменитого озера Хасан. Тогда Сталин в телефонном разговоре с командующим войсками Дальневосточного фронта маршалом Блюхером задал ему такой вопрос: «Скажите, т. Блюхер, честно, есть ли у Вас желание по-настоящему воевать с японцами? Если нет у Вас такого желания, скажите прямо, как подобает коммунисту…» [146]. Не приходится сомневаться в том, что маршал Блюхер ответил на такой вопрос прямо, правильно, «как подобает коммунисту». Но это уже не помогло изменить уготованную ему участь…
Кроме опубликованного относительно недавно письма Мерецкова Сталину, существуют еще широко известные, многократно переиздававшиеся мемуары маршала Мерецкова [93]. Загадочная история, связанная с арестом и счастливым избавлением от неминуемого, казалось бы, расстрела, обойдена в мемуарах полным, абсолютным молчанием. На первый взгляд. При более внимательном чтении можно найти в воспоминаниях Мерецкова довольно странный фрагмент, возможно, имеющий самое прямое отношение и к загадке ареста, и к главной теме нашего исследования. Так как стиль в данном случае столь же важен, как и содержание, цитата будет неизбежно длинной: «…Вероятно, миллионы советских людей еще помнят, как провели они вечер перед незабываемым воскресеньем 22 июня 1941 года. Не забыл этого вечера и я.
Меня вызвал к себе мой непосредственный начальник, нарком обороны, находившийся последние дни в особенно напряженном состоянии. И хотя мне понятна была причина его нервного состояния, хотя я своими глазами видел, что делается на западной границе, слова наркома непривычно резко и тревожно вошли в мое сознание. С.К. Тимошенко сказал тогда:
Возможно, завтра начнется война! Вам надо быть в качестве представителя Главного Командования в Ленинградском военном округе. Его войска вы хорошо знаете и сможете при необходимости помочь руководству округа. Главное — не поддаваться на провокации.
— Каковы мои полномочия в случае вооруженного нападения? — спросил я.
Итак, продолжает действовать прежняя установка. Сохранить мир для страны, насколько удастся: на год, на полгода, на месяц. Соберем урожай. Возведем новые оборонные предприятия. Вступят в строи очередные механизированные корпуса. Наладим производство быстроходных самолетов. Быть может, улучшится международная обстановка. А если и не улучшится, если все же война начнется, но не сейчас, а потом, то тогда легче будет вступать в нее. Выиграть время во что бы то ни стало! Еще месяц, еще полмесяца, еще неделю. Война, возможно, начнется и завтра. Но нужно попытаться использовать все, чтобы она завтра не началась. Сделать максимум возможного и даже толику невозможного…» [93].
В свете всего, что известно сегодня о планах и действиях высшего военно-политического руководства СССР, настойчивые многословные рассуждения о «сборе урожая» и строительстве «новых оборонных предприятий» выглядят каким-то горячечным бредом. Вечером 21 июня 1941 г. в Кремле отчетливо осознали, что до начала войны остались считанные дни или даже часы. Надеяться на «улучшение международной обстановки» было уже поздно. Ни построить новые предприятия, ни собрать еще только зреющий на полях урожай до начала боевых действий уже не удастся. Никаких сомнений в этом более не могло быть. По донесениям войсковой разведки, немцы снимали проволочные заграждения на границе, а в воздухе висел рокот моторов идущих к границе танков. К востоку от границы на базе приграничных военных округов были уже развернуты фронты, штабы которых по приказу наркома Тимошенко выдвигались на полевые командные пункты. Отсчет времени пошел на часы и минуты, и заместитель наркома обороны СССР генерал армии Мерецков это прекрасно знал. Какие уж тут «урожаи»…
Все абсурдное становится абсолютно логичным, если только предположить, что речь шла не о войне с Германией, а о войне с Финляндией. Вот тогда весь этот длинный, эмоционально взвинченный монолог становится вполне разумным. Даже если война с Финляндией начнется «на месяц, на полмесяца, на неделю» позже, это уже даст огромное выигрыш для Красной Армии. И Тимошенко, и Мерецков вечером 21 июня понимали, что Гитлер все-таки смог опередить их. Красной Армии придется вступить в войну в крайне тяжелой ситуации: мобилизация еще не завершена (хотя в рамках скрытой мобилизации сделано было немало), оперативное развертывание группировок войск на западном ТВД еще только начинается, десятки дивизий Второго Стратегического эшелона находятся в железнодорожных вагонах, разбросанных на гигантских пространствах от Дальнего Востока до Смоленска и Шепетовки. Еще один противник (Финляндия) и еще один действующий фронт на северных подступах к Ленинграду сейчас совсем не ко времени.
И Тимошенко, и Мерецков, и сам Сталин катастрофу такого масштаба, которая произошла в реальности, не ожидали. В Москве надеялись на то, что даже в столь неблагоприятной обстановке Красная Армия лишь немного попятится назад, а затем сможет перейти в контрнаступление. Это не гипотеза, это факт. Директива № 3, отправленная в войска в 9 часов вечера 22 июня за подписью Тимошенко и Жукова, ставила задачу занять Люблин и Сувалки «к исходу 24 июня». Возможно, это было обычное «планирование по-советски»: если хочешь получить машину кирпича — закажи две, одну, может быть, и привезут. Пусть и не 24 июня, а 4 июля, но перенести боевые действия на территорию противника Сталин надеялся в самом ближайшем будущем.
При таких представлениях о возможном развитии военно-политической ситуации оттянуть начало войны с Финляндией хотя бы на пару недель было чрезвычайно важно. После перехода Красной Армии в решительное наступление на Западе финское руководство десять раз подумало бы о том, нужно ли ему «пристегивать» свою страну к разваливающейся телеге Третьего рейха. Вот поэтому вечером 21 июня перед Мерецковым и могла быть поставлена задача «сделать максимум возможного и даже толику невозможного» для того, чтобы война с Финляндией «завтра не началась».
На следующих страницах мемуаров Мерецкова мы обнаруживаем прямое подтверждение гипотезы о том, что в возможность оттянуть начало воины с Финляндией он верил и к реализации этой возможности стремился. «…На советско-финляндской границе пока было спокойно. Видимо, Финляндия выжидала, чтобы принять наиболее благоприятное для себя решение. Но сколько собиралась она ждать? Месяц, неделю, день. В связи с этим группе офицеров штаба округа я поручил подсчитать, чего и сколько может понадобиться округу при различных ситуациях, если Финляндия выступит тотчас, выступит позднее или не выступит совсем (подчеркнуто мной. — М.С); если нам пришлют подкрепление, не пришлют его или мы сами должны будем помогать другим округам и т.д… В мирное время невозможно предусмотреть все комбинации, которые могут возникнуть после начали войны, особенно когда сама война идет не так, как предполагали. В таких случаях нужно проявлять максимальную оперативность и перестраивать планы в соответствии с конкретными обстоятельствами…».
23 июня 1941 г. установка на максимально возможную отсрочку начала боевых действий была фактически подтверждена поступившими в штабы Северного фронта и Северного флота указаниями «границу не перелетать и не переходить, никаких боевых действий против Финляндии впредь до особого распоряжения не производить!»
Может быть, не знакомый с донесениями загадочных «достоверных источников» Мерецков имел неосторожность возразить. Может быть, просто недостаточно горячо поддержал очередное мудрое решение всезнающего «вождя». В обстановке дошедшей уже до пределов массового помешательства — «шпиономании» этого могло оказаться достаточно для того, чтобы прозвучал вопрос: «Скажите честно, товарищ Мерецков, как подобает коммунисту, есть ли у вас желание по-настоящему воевать с немцами и их пособниками? Если нет у вас такого желания, скажите прямо…»
Вот после этого и произошло все то. что произошло в реальности.
Кто и. самое главное, зачем подбросил Сталину эту явную дезинформацию? Ответа на этот вопрос нет, и едва ли достоверный ответ на такие вопросы будет в обозримом будущем найден. Дезинформация могла быть внедрена по разведывательным каналам германскими спецслужбами, крайне заинтересованными в провоцировании полномасштабной войны между Финляндией и СССР. Люди, доложившие эту дезинформацию Сталину, могли и сами не осознавать того, что противник использует их в своих целях. Не исключен и вариант прямой и осознанной измены.
Предположим далее, что спустя некоторое время Сталин получил исчерпывающее доказательство того, что «достоверные источники» его обманули. Этим доказательством был факт отсутствия хотя бы единичных налетов немецкой авиации на Ленинград. Что бы и как бы ни докладывали ему о «блестящих результатах» налета на «аэродромы немцев в Финляндии», Сталин не был настолько наивен и настолько несведущ в военном деле, чтобы поверить в то, что «сталинские соколы» одним махом уничтожили на земле все 600 самолетов противника. Отсутствие налетов на Ленинград лучше любых агентурных «источников» свидетельствовало о том, что никакой немецкой авиации на финских аэродромах нет и не было. Более того — и хуже того — к концу лета 1941 г. Сталин получил самые убедительные подтверждения того, что провоцировать Финляндию на войну не следовало. В конце августа 1941 г. финские войска, не дожидаясь сталинских «уступок», полностью вернули себе все потерянные по условиям Московского мирного договора 1940 г. территории, а в Приладожской Карелии даже продвинулись гораздо далее на восток от границы 1939 г.
Иногда, правда, очень редко, Сталин вспоминал о своих верных слугах, которых «оклеветали подлецы». Редко, но такое бывало. Такое произошло, например, с арестованным 7 июня 1941 г. наркомом вооружений Ванниковым.
В порядке ответной благодарности товарищ Ванников возглавил позднее советский «атомный проект» и вручил товарищу Сталину «боеприпас» немереной мощи. Ну а вначале сентября 1941 года судьба улыбнулась и Мерецкову.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
За что арестовали мерецкова
Тайны маршала Мерецкова
К 120-летию со дня рождения известного советского полководца / Созидатели
Кирилл Афанасьевич Мерецков (1897–1968) – восьмой и последний маршал Советского Союза, удостоенный высшего воинского звания в годы Великой Отечественной войны. © Ещё с Мерецковым и ещё в «Созидателях»
Будучи Героем Советского Союза ещё с марта 1940 года (за прорыв оборонительной линии Маннергейма), этот военачальник затем получил семь орденов Ленина, орден Октябрьской революции, четыре ордена Красного Знамени, ордена Суворова и Кутузова первых степеней, шесть иностранных высших военных наград. Был награжден также орденом Победы (№18).
В сражениях с гитлеровской Германией Мерецков командовал тремя армиями (7-й, 4-й, 33-й), двумя фронтами – Волховским (дважды) и Карельским, а в советско-японской войне – 1-м Дальневосточным фронтом. На личном счету маршала разработка девяти крупнейших боевых операций Великой Отечественной. Особенно он отличился при прорыве блокады Ленинграда в ходе блестящей операции «Искра».
Маршал А.М. Василевский писал о нём: «Принимаемый им, как правило, смелый и оригинальный замысел операции всегда предусматривал скрупулёзное изучение сил и возможностей врага, строгий расчёт и осмотрительность, всестороннее изучение плюсов и минусов, стремление во что бы то ни стало решить поставленную задачу наверняка и обязательно малой кровью. Его действия отличались продуманностью, серьёзностью и полным соответствием требованиям сложившейся к тому времени фронтовой обстановки. Готовясь к той или иной операции или решая вопросы использования войск в бою, он, опираясь на свои обширные военные знания и огромный практический опыт, всегда внимательно прислушивался к разумному голосу своих подчинённых и охотно использовал мудрый опыт коллектива. Этому он учил и этого требовал от своих подчиненных».
После войны Мерецков командовал войсками Приморского, Московского, Беломорского, Северного военных округов, Высшими стрелково-тактическими курсами усовершенствования командного состава пехоты «Выстрел». Десять лет был помощником министра обороны СССР по высшим военно-учебным заведениям. Будучи членом ЦК КПСС, он 21 год избирался депутатом Верховного Совета СССР.
Двенадцатилетним парнишкой Кирюша отправился из деревни Назарьево Рязанской губернии в Москву на заработки. Активно участвовал в рабочих сходках. В 1915 году трудился на граммофонной фабрике Турубинера, где выполнялись военные заказы. Поэтому получил освобождение от призыва в армию во время Первой мировой войны. Познакомился с инженером-химиком и революционером-большевиком Львом Карповым, который направил его в город Судогда Владимирской губернии для подпольной деятельности. Узнав о Февральской революции и падении монархии, Мерецков вместе с другими большевиками образовал самостоятельную ячейку РСДРП. В мае 1917 года она стала судогодским уездным комитетом РСДРП(б). Двадцатилетний Мерецков был избран ее секретарём. После Октябрьской революции его назначают председателем военного отдела местного Совета и ответственным по вопросам демобилизации старой армии. В РККА с 1918 года. Активно участвовал в Гражданской войне. Был комиссаром отряда, помощником начальника штаба дивизии и бригады. Трижды был тяжело ранен. После окончания Военной академии РККА служил в основном по штабной линии и к 1934 году стал начальником штаба Особой Краснознамённой Дальневосточной армии. Успел побывать и на стажировке в Германии. Затем в течение года выполнял многотрудные и опасные обязанности военного советника в Испании. А в это время на родине ему готовилась страшная участь. Вот что вспоминал сам Мерецков, многие годы спустя: «Радость возвращения была омрачена печалью и ужасом известия о том, что Тухачевский, Уборевич, Якир и другие видные военачальники разоблачены как изменники и враги. Адъютант наркома обороны Р.П. Хмельницкий приказал срочно прибыть в наркомат. Когда на совещании мне предоставили слово, я начал рассказывать о значении военного опыта, приобретенного в Испании. Из зала послышались реплики в том духе, что я говорю не о главном. Ведь ни для кого не было секретом, что я долгие годы работал с Уборевичем бок о бок.
Далее он заметил, что наша деятельность в Испании заслуживает хорошей оценки; что опыт, приобретенный там, не пропадёт; что я вскоре получу более высокое назначение; а из совещания все должны сделать для себя поучительные выводы о необходимости строжайшей бдительности. Отсюда видно, что И.В. Сталин высоко ставил откровенность и прямоту».
Хорошо же «усатый» ценил откровенность и прямоту, скажет иной скептик, ежели приказал арестовать к тому времени уже генерала армии Мерецкова на второй день войны. Несколько месяцев его, представителя Ставки, бериевские палачи удерживали в Лефортовской тюрьме, где будто бы подвергали нечеловеческим истязаниям, выбивая из него показания.
А вот что нам на сегодняшний день доподлинно известно о сложных взаимоотношениях Сталина и Мерецкова. Они познакомились в 1919 году на Южном фронте. Затем Иосиф Виссарионович зорко следил за ростом и становлением своего выдвиженца. Ласково называл его «хитрым ярославцем». Почему «ярославцем»? «А в Ярославле, – говаривал вождь, – такой оборотистый народ живёт, что евреям там делать нечего». Знаем мы и то, что Кирилл Афанасьевич был привлечён к ответственности по статье 58, пункты 1 «б», 7, 8, 11 УК РСФСР на основании показаний арестованных в 1937 – 1938 годах командарма 1-го ранга И.Ф. Федько, армейского комиссара 1-го ранга П.А. Смирнова, флагмана флота 1-го ранга В.М. Орлова и ряда других, в том числе генерал-лейтенанта авиации Я.В. Смушкевича. И.П. Уборевич дал показания, якобы он лично завербовал Мерецкова в антисоветскую военную заговорщическую организацию. Следствие вели Л.Е. Влодзимирский, Л.Л. Шварцман, Б.В. Родос и В.Г. Иванов. О том, что они подвергали Мерецкова «физическим методам воздействия» и даже мочились ему на голову нам известно от сестры Ольги Берггольц – Марии, которая опубликовала записи своих бесед с бывшими сослуживцами маршала. И вроде как один из них (кто?) свидетельствовал: зимой 1941-1942 гг. у Мерецкова случился конфликт со следившим за ним сотрудником Особого отдела, которому Кирилл Афанасьевич гневно заявил, что ему жить не хочется и что проклятые особисты в НКВД мочились ему на голову. Есть ещё воспоминания генерал-майора А.И. Корнеева, лично присутствовавшего при разговоре Мерецкова с И.Х. Баграмяном и С.К. Тимошенко. И якобы последнему на его вопрос, почему себя оговорил, Мерецков ответил: потому что над ним издевались, «дубасили». В случае дачи нужных показаний обещали не трогать семью. Поэтому-де на предварительном следствии Мерецков признал себя виновным, а при очной ставке с А.Д. Локтионовым убеждал последнего тоже подписать признательные показания. И это всё. Никаких других документов, подтверждающих факт пыток Кирилла Афанасьевича в «бериевских застенках», не существует.
Между тем, по глубокому убеждению всех либералов-антисталинистов, вождь приказал Берии арестовать Мерецкова и зверски над ним издеваться. А потом почему-то передумал, выпустил, доверил командовать фронтом и даже наградил орденом Ленина. Ну что, дескать, взять с восточного тирана-самодура: хочет – казнит, хочет – милует.
Зато сохранились курьёзные воспоминания самого Хрущёва: «Берия ещё при жизни Сталина рассказывал об истории ареста Мерецкова и ставил освобождение его себе в заслугу: «Я пришел к товарищу Сталину и говорю: Мерецков сидит как английский шпион». Сталин сказал так: «Какой он шпион? Он честный человек. Война идёт, а он сидит. Мог бы командовать. Он вовсе не английский шпион». Неизвестно, правда это или нет. Но его выпустили».
Мерецков после освобождения никому не жаловался на здоровье; нигде и никогда не писал о том, что его пытали. Дело Мерецкова и поныне – белое пятно. Нет материалов уголовного дела, нет протоколов допросов генерала и его очных ставок, нет никаких выписок из дела, нет подтверждения того, что он выпущен по распоряжению вождя.
Есть только вот это письмо:
«Секретарю ЦК ВКП (б) Сталину И.В.
В напряжённое время для нашей страны, когда от каждого гражданина требуется полностью отдать себя на защиту Родины, я, имеющий некоторую военную практику, нахожусь изолированным и не могу принять участие в освобождении нашей Родины от нашествия врага. Работая ранее на ответственных постах, я всегда выполнял Ваши поручения добросовестно и с полным напряжением сил. Прошу Вас ещё раз доверить мне, пустить на фронт и на любой работе, какую Вы найдёте возможным дать мне, доказать мою преданность Вам и Родине. К войне с немцами я давно готовился, драться с ними хочу, я их презираю за наглое нападение на нашу страну. Дайте возможность, подраться, буду мстить им до последней капли крови, буду бороться до полного уничтожения врага. Приму все меры, чтобы быть полезным для Вас, для армии и для нашего великого народа.
28. VIII. 41 г. К. Мерецков».
Читатель наверняка обратит внимание на то, что замордованный, «запытанный» генерал армии спокойно пишет письмо вождю, и оно элементарно доходит до адресата (ну не по тюремной же маляве!). Как встретил его вождь, сам маршал вспоминал: «В сентябре 1941 года я был вызван в кабинет Верховного главнокомандующего. И.В. Сталин стоял у карты и внимательно вглядывался в неё. Затем повернулся в мою сторону, сделал несколько шагов навстречу и сказал:
– Здравствуйте, товарищ Мерецков! Как вы себя чувствуете?
– Здравствуйте, товарищ Сталин! Чувствую себя хорошо. Прошу разъяснить боевое задание!
Сталин не спеша раскурил трубку, вновь подошёл к карте и спокойно стал знакомить меня с положением на Северо-Западном направлении. Через два дня я вылетел в качестве представителя Ставки Верховного главнокомандования на Северо-Западный фронт вместе с Н.А. Булганиным и Л.3. Мехлисом».
Выполняя буквально директиву Ставки Верховного Главнокомандования, Волховский фронт, конечно же, перешёл в общее наступление. Да по-иному и быть не могло. Для обеспечения единого удара, как настаивал вождь, Мерецков предлагал сосредоточить и основательно подготовить всю группировку, восполнить людские потери и дать войскам хотя бы краткосрочный отдых. К его мнению не прислушались, что, как читателю известно, негативно сказалось на общих итогах наступления.
Мерецков сделал всё возможное для выполнения задачи Ставки. Может быть, кто-то другой на его месте добился бы большего, но история, увы, сослагательности не признаёт. Это хорошо понимал и Сталин. Как отдавал себе он отчёт и в том, что весьма активные действия войск Волховского и Ленинградского фронтов более чем существенно помогли борьбе Красной Армии под Сталинградом.
Возможно, и поэтому вождь, что называется, на тормозах спустил разборки по трагедии с окружением 2-й ударной армии и пленением её командующего генерала Власова. Можно ведь только догадываться какую «стойку» на Мерецкова сделали тогда особисты. Сталин всегда высоко ценил Кирилла Афанасьевича.
Командующий войсками Волховского фронта генерал-армии К.А. Мерецков с сыном гвардии- лейтенантом В.К. Мерецковым командиром танкового взвода Т-34 7-ой гвардейской танковой бригады, перед прорывом блокады г. Ленинграда
При прорыве блокады Ленинграда Говоров и Мерецков не просто отличились, но продемонстрировали высочайшую степень взаимодействия, уважения запросов и пожеланий друг друга – качество, которое, откровенно говоря, не всем командующим фронтами было присуще. Несмотря на разницу в званиях (первый – генерал-лейтенант, второй – генерал армии), Леонида Александровича и Кирилла Афанасьевича связывали почти дружеские отношения, начавшиеся ещё в финскую кампанию, где они совместными усилиями прорывали неприступную линию Маннергейма. Кстати говоря, у обоих военачальников были сыновья. Оба – Владимира. Оба родились в 1924 году. Оба блестяще воевали под началом своих отцов. Слово «блестяще» – вовсе не моя публицистическая завитушка. А о родственных связях, как читатель понимает, в ту пору вообще никто даже не задумывался.
Кирилл Афанасьевич был исключительно честным и порядочным человеком. Поэтому мне не то чтобы удивительно, а просто смешно читать инсинуации по его адресу некоторых залихватских авторов, типа А. Бушкова. В своей книге «Сталин. Ледяной трон» он обвиняет Мерецкова ни много ни мало в том, что маршал был якобы тщательно законспирированным немецким «агентом влияния»! А как же ещё прикажете понимать вот такой «умопомрачительный пассаж»: «Очень похоже, что у немцев и в самом деле наличествовал агент, сумевший пробраться если и не в самые верхи военной пирамиды, то поднявшийся довольно высоко. 4 ноября 1942 г. Сталин провел Главный военный совет с участием двенадцати маршалов и генералов, где были приняты стратегические решения о нескольких наступательных операциях. Уже через несколько дней информация об этих решениях попала к немцам. Когда осенью сорок четвертого Сталин принял решение не наступать на Варшаву, немцы начали перебрасывать оттуда свои танковые дивизии так уверенно, что, по мнению иных исследователей, точно знали: советские войска на Висле с места не двинутся. В декабре того же сорок четвертого генерал Гелен что-то очень уж точно предсказал направление главных ударов Красной армии – на Берлин и в Восточной Пруссии. Англичане, к слову, отказывались делиться с Советским Союзом данными, полученными с помощью расшифровки кода знаменитой «Энигмы», поскольку были отчего-то уверены, что немецкие агенты проникли в высшие эшелоны Красной армии. Быть может, они попросту жмотничали, а может, и говорили правду. Нет у меня ни конкретных версий, ни конкретных подозреваемых мне кажется весьма подозрительным, когда странности идут косяком. Большая концентрация странностей в одном месте – уже повод для самых разных мыслей, которые, увы, к делу не подошьешь. А Мерецков – клубок странностей».
И последнее, что хотелось бы напомнить читателю в связи со 120-летием моего героя. 24 июня 1945 года на Красной площади состоялся великий Парад Победы. Сначала по исторической брусчатке, следуя многолетней традиции, прошли барабанщики-суворовцы. За ними двинулись сводные полки фронтов (в порядке их расположения на театре военных действий – с севера на юг). Во главе первого – Карельского фронта – шёл маршал Советского Союза Кирилл Мерецков. Его специально для этого вызвали с Дальнего Востока. И вызвал его лично Сталин.
Памятник маршалу Мерецкову установлен в Петрозаводске. В этом же городе есть улица и сквер, названные в его честь. В городе Зарайске установлен бюст военачальника. Его именем названы улицы в Москве, Санкт-Петербурге, Зарайске, Великом Новгороде, Малой Вишере, Беломорске. А в Тихвине его имя носит главная городская площадь.
_______
Статья опубликована в рамках социально значимого проекта «Россия и Революция. 1917 – 2017» с использованием средств государственной поддержки, выделенных в качестве гранта в соответствии с распоряжением Президента Российской Федерации от 08.12.2016 № 96/68-3 и на основании конкурса, проведённого Общероссийской общественной организацией «Российский союз ректоров».