за что не любят евтушенко

Бродский vs Евтушенко: история неразрешенного конфликта

Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.

Конфликт двух ярчайших представителей русской поэзии ХХ в. – Евгения Евтушенко и Иосифа Бродского – длится уже полвека, правда, его участники теперь – не сами зачинатели, а поклонники их творчества. Двух представителей одной эпохи называют последним советским поэтом (Евтушенко) и первым несоветским (Бродского). Евтушенко признает историю с Бродским «самым больным своим местом». Что же не поделили два знаменитых и несомненно талантливых поэта?

История их непростых отношений началась в 1965 году, после возвращения Иосифа Бродского из ссылки (в 1964 г. его осудили за тунеядство). Его освобождению способствовал в числе прочих и Евтушенко. По приезду он пригласил ссыльного поэта в ресторан, и последующие две недели они провели бок о бок. Евтушенко вспоминает: «Я с ходу пригласил Бродского без всякого разрешения властей почитать стихи на моем авторском вечере в Коммунистической аудитории МГУ. Это было его первое публичное выступление перед несколькими сотнями слушателей, но он тоже нигде не упоминал об этом – по-видимому, чтобы у его западных издателей даже мысль не возникла, что их диссидент-автор морально мог позволить себе выступать в аудитории с таким именем».

В 1972 г. Бродскому пришлось выехать из страны. По требованию КГБ в считаные дни он должен был покинуть СССР. В КГБ он неожиданно встретился с Евтушенко, которого вызвали туда из-за ввоза из Америки запрещенной литературы. Бродский посчитал, что причина была другая – якобы с Евтушенко консультировались по поводу его персоны и именно он настоял на том, чтобы Бродского выдворили из страны. Он назвал Евтушенко стукачом КГБ и обвинил его в своей высылке. Бродский очень тяжело переживал свое изгнание, он не хотел уезжать.

Когда Бродский поселился в Америке, Евтушенко помог ему устроиться на работу в Квинс-колледж. А после смерти Бродского узнал о том, что когда он сам захотел работать там же, Бродский написал письмо руководству колледжа с просьбой не принимать на работу Евтушенко как «человека антиамериканских взглядов».

Сергей Довлатов вспоминал о том, что когда Бродский услышал, что Евтушенко выступает против колхозов, он сказал: «Если он против, я – за». При этом Бродский не отрицал поэтического таланта «Евтуха» (как он его называл заочно), и даже признавался в том, что знает его стихи наизусть «строк на 200 – на 300».

Конфликт двух титанов интерпретировали по-разному. Кто-то называл его спором конъюнктурщика Евтушенко и бунтаря Бродского, объясняя суть расхождений тем, что Евтушенко умел договариваться и мириться с властями, а Бродский был известен своей непримиримостью и нонконформизмом. Кто-то считал Бродского элитарным поэтом, а Евтушенко – массовым. Кто-то называл их конфликт «битвой PR-королей» с единственным разногласием – в политических взглядах. Конечно, этот конфликт не исчерпывается политической подоплекой и необъясним отношением поэтов к СССР или Америке. В их споре первичны эстетическое и мировоззренческое начала, и вряд ли в этом смысле можно признать одного из них правым, а другого – виноватым.

«Я считаю его человеком, с которым мы не договорили. Возможно, наши стихи уже сами будут разговаривать друг с другом, и думаю, что о чем-то договорятся», – сказал Евтушенко в интервью Соломону Волкову, и, возможно, это лучший эпилог этой истории.
А перечитав стихи Бродского, можно найти как минимум 7 причин никогда не выходить из комнаты

Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:

Источник

Все за сегодня

Политика

Экономика

Наука

Война и ВПК

Общество

ИноБлоги

Подкасты

Мультимедиа

Общество

Евтушенко как батька

Сорок лет назад весенним погожим деньком я увидел Евтушенко. Подрабатывал я тогда экскурсоводом в Домике Петра I, что на Петроградке. Посетителей не было, я ждал назначенную экскурсию, мы сидели с девушкой-контролером вдвоем на скамейке, я с книжкой, она типа с вышиванием.

Евтушенко вошел с другом, купил в кассе билеты и шумно, как роллинг стоунс, повалил к нам. Был он относительно молодым человеком, в кепке, с хорошим фотоаппаратом, висевшим на хипповой перевязи Портоса. Эпатировать было некого, со мной он шутить не стал и взялся за девушку-контролера. «Витя, дай тетеньке бумажки из кассы, а то она нас с тобой не пустит! И дай тетеньке конфетку, как бы на чай». Его приятель (я его, как и Евтушенко, многократно видел потом на писательских тусовках в перестройку) действительно протянул девушке (она была, по крайней мере, вдвое моложе поэта) билеты, а потом барбариску со стершимся фантиком. Я смотрел прямо на него, ожидая, когда я получу основания, чтобы вступиться за даму и врезать ему в харю, но Евтух повода не дал.

Думаю, девушка понимала, что над ней издеваются, троллят, говоря сегодняшним языком. Вообще-то ничего страшного, я его просто не любил (мои проблемы), но девушка конфетку взяла и даже прошептала со стеснительным жеманством: «Спасибо». Пасовать перед знаменитостью — не порок, привычка. От стеснительности мы либо рабы, либо хамы. Я вернулся к своей книжке.

Известные слова Бродского об Евтушенко и колхозах имеют два, как мне кажется, мотива. Бродский был эгоцентричен, и у него имелись факты, что Евтушенко стучал на него в КГБ, был одним из виновников его высылки (Бродский резко обошел его на повороте западной известности, что не прощается) и вообще был либеральным лицом совка. Такая постоянно действующая выставка человеческого образа советского режима.

Но не менее важным было отношение к Евтушенко в андеграунде. Бродский, конечно, был не командный игрок, ему претили любые групповые ценности, он любил только тех, кто его любил, прославлял и преклонялся. Но отвращение к Евтушенко было настолько всеобщим и неоспоримым, что не могло не повлиять и на Бродского.

За что не любили Евтушенко? О поэтике я не говорю: намеренная ориентация на архивный, выветрившийся, традиционный язык, как последствие уничтожения любых воспоминаний о русском авангарде и Серебряном веке.

Хотя к его приятелю Вознесенскому, демонстрировавшему псевдомодернизм и неофутуризм, отношение было не теплее. Что не означало, что в рамках приветствуемого властями традиционализма Евтушенко или бесконечно искусственного и неопасного неофутуризма Вознесенского их адепты не демонстрировали прогрессивных мыслей или оригинальных способов выражения. Или смелости неприкасаемой витрины. Или свободомыслия на экспорт. Демонстрировали.

Контекст

Скончался поэт Евгений Евтушенко

Так держать, Евтушенко!

Чай Высоцкого, сахар Бродского, Россия — Евтушенко

Композитор, исполнитель, актер, поэт

Нет, и сорок, тридцать или пятьдесят лет назад Евтушенко был витриной развитого социализма. Более всего его поэтическая/политическая стратегия напоминает то, что творит на наших глазах батька Лукашенко. Как тот умело, виртуозно лавировал и лавирует между Путиным и Европой, так и Евтушенко с не меньшей виртуозностью лавировал, но не вылавировал между клавиатурой либерала (пафосного демократа, рубахи-парня от сохи и серпа с молотом) и клавой патриота-коммуниста, мечтающего максимально очистить дело Ленина от волюнтаристских наслоений.

Но как только ощущал, что дело пахнет керосином, что ему, поэту из валютной «Березки», грозит опала, разражался ура-патриотическими виршами, которые с наслаждением помещала на первых страницах центральная печать (хотят ли русские войны, спросите вы у Путина).

Но дело, конечно, не в двоемыслии, не в двурушничестве. В русской культуре есть тип талантливого писателя, способного кадить и нашим, и вашим с равным азартом. Это Василий Розанов. Тот тоже: то за либералов, то за мракобесов и черносотенцев. То о евреях с тайным придыханием, то вместе с Флоренским распространяет фейки о крови христианских младенцев в ритуалах приверженцев Ветхого завета.

Но Розанов даже в подлости был оригинален и неповторим. Опавшие листья.

Посмотрите на Евтушенко теми глазами, которыми смотрели мы, читатели Лены Шварц, Кривулина, Пригова, Рубинштейна, Стратановского. Евтушенко использовал язык, который можно было пародировать, презирать, третировать как советский штамп. Но и любить его никто не запрещал, как любят многие наивное кино детства. Тем более, что — повторю — в рамках выбранного языкового канона он демонстрировал и пластику, и тонкость, и смекалку хитрого советского человека.

Так устроена жизнь, что двери в культуру разные. И мало кто заходит с центрального входа с мраморными атлантами по бокам (да и где он?). Благодаря государственному усилителю, Евтушенко и был четверть века Главпоэт (как сказал бы Стратановский), его было так много, что и через эту дверь вошло огромное число людей, которые до сих пор не знают о советском авангарде. А если знают, то разносят по времени.

Но как бы ни брала за душу ностальгия и страсть к ереси простоты, но это был Шишков, а Вознесенский — Хвостов для солнца русской поэзии. Хвостовым и Шишковым они и остались. В отличие от женщины, которую они любили и которая сумрачно сетовала: к предательству таинственная страсть, друзья мои, туманит ваши очи.

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.

Источник

Новое в блогах

Е.Евтушенко- великий поэт, артист,обоятель и. предатель

Все цитировали наизусть стихи Евтушенко, пародии и т.д. Анекдоты. ( В ЦДЛе на стене в кафе на стене красоалась надпись- В понедельник ев тушенку. вспоминал про Евтушенку. «)

В СССР Евтушенко был самым известным богемным человеком. Какая там Алла. Пигмей. Он встречался с Президентами США. колесил по миру. Воспевал СССР, коммунистов. Ездил как корреспондент свидетельствовать агрессора США на войну во Вьетнам. ( Нам как-то в студии «Луч» Игорь Волгин рассказывал. как интеллигенция осуждала Евтушенко в то время. были злые стихи про него- Постыдно ездить во Вьетнам туристом.

Вообщем. после смерти главного я эту беседу отнес в «Неделю» и её тут же напечатали миллионным тиражом. Я. волей-неволей стал очень известным журналистом. Из-за него тогда Потом уже в «Смене» я печатал материал с выставки Евтушенко- фотографа. Лиханов сразу в номер материал поставил. А я с выставки принес кучу фото самого Е.А. Их дали штук десять. Евтушенко тогда на выставке всех журналистов напоил вином до «поросячьего визга Он был весёлым. и не жадным человеком. правда!Когда я у него брал тпервое интервью- это было на даче. Там он меня и еще одного фотика тоже поил «Брютом» Я даже не знал. что это за такое Шампанское. И тогда же он звони ( видимо играл на глазах журналиста) самому Суслову. Свидетель. Чего-то ругался. Но помню из-за чего. Факт.

Почему? Я тоже в недоумении- зачем он сбежал в США. Сейчас-то оказывается, что это страна- враг России. Чего боялся? быть бедным в нищей россии Ельцина? Боялся КГБ? Он же с замом Андропова был накоротке. Бродский же об этом язвил

За Нобелевкой уехал? Не дали же!

Источник

Как Бродский подставил Евтушенко

Анатолий Салуцкий о ссоре двух поэтов

Года три назад московский тусовочный мир был взбудоражен телециклом Соломона Волкова под названием «Вечера с Бродским». Сперва устраивали закрытые показы для особой публики, затем пустили передачу на широкий экран. Наибольший ажиотаж вызвала третья, заключительная, серия о конфликте между Бродским и Евтушенко. Суть конфликта сводилась к тому, что Бродский обвинил Евтушенко в связях с КГБ, а потом, уже в Америке, в отместку написал письмо руководству Джорджтаунского университета о том, чтобы Евтушенко не приглашали читать лекции.

Не по личному желанию, а вот уж поистине волею судеб мне довелось досконально и доподлинно разобраться в сути этого громкого конфликта, весьма важного для моральной оценки двух выдающихся поэтов. Тем более, Соломон Волков представил весьма упрощённую точку зрения на происшедшее, так и не поняв сути дела.

С Евгением Евтушенко мы знакомы, наверное, полвека. Когда-то вместе жили на берегу Байкала, в Листвянке, в брезентовой туристической палатке с земляным полом. Много раз ссорились, столько же раз мирились, однако моё уважение к его поэтическому таланту всегда было неизменным.

А как раз вскоре после телесериала Волкова я, находясь в Нью-Йорке, позвонил Жене в Оклахому и с ужасом узнал, что недавно ему ампутировали ногу ниже колена. В тот же день полуночным рейсом я вылетел в оклахомскую Талсу, где жил Евтушенко, — это часа три лёту — и целый день провёл в общении с Женей и его замечательной, милейшей женой Машей, ангелом-хранителем поэта. Культя и временная беспомощность не мешали Евтушенко вести нормальный образ жизни — даже с походом в ресторан. И, конечно, было много воспоминаний, разговоров, в том числе о фильме Соломона Волкова. Женя очень обижался, тем более небезызвестный журналист Кашин, сидевший в Женеве и работавший на Блумберг, в те дни поторопился на весь мир брякнуть о связях Евтушенко с КГБ.

Поэтому здесь я хочу почти дословно воспроизвести рассказ Евгения Евтушенко о том, какая кошка пробежала между ним и Иосифом Бродским:

— Помню, я приехал из-за рубежа с небольшим книжным грузом — подшивкой одного периодического издания, запрещённого в СССР. И на таможне книги у меня изъяли, арестовали их. Что делать? Через несколько дней я пошёл в КГБ к Филиппу Бобкову, который в ту пору курировал творческую интеллигенцию, и попросил его вернуть мне книги. Бобков обещал помочь. А прощаясь, я спросил: «Кстати, Филипп Денисыч, когда вы, наконец, выпустите за границу Бродского?» Бобков крепко выругался по поводу Бродского и ответил: «Во-первых, Бродский к нам не обращался с подобной просьбой. Он написал письмо в ЦК КПСС. И мне звонил завотделом ЦК Савинкин, спрашивал моё мнение. А я ответил, что нас этот вопрос вообще не касается. Решайте по своему усмотрению». И я знаю, сказал мне Бобков, что Бродскому выезд уже разрешили.

Сразу по возвращению домой, Евтушенко позвонил Бродскому, чтобы обрадовать радостной вестью. Хотя не сообщил, у кого был в КГБ. Откровенно сказал мне: «Я понимал, что моё сообщение широко разойдётся в писательской среде, и пусть думают, что я был у Андропова».

Но к полной неожиданности Евтушенко, Бродский вместо радости и «спасибо» ответил совсем иначе:

— Выходит, ты консультируешь КГБ?

Эту фразу, кстати, упомянул и Волков. С неё начался конфликт: Иосиф Бродский обвинил Евгения Евтушенко в связях с КГБ.

Такова эта история, которая в общем виде известна. Но никто не догадывается, что у неё есть второе, поистине детективное дно.

В 1994 году меня познакомили с генералом армии Филиппом Денисовичем Бобковым, который в те времена возглавлял аналитическую службу в МОСТе, у Гусинского, и я помог ему написать предисловие к первой книге его мемуаров. С тех пор между нами установились близкие отношения, длящиеся до сего дня. Живём мы почти рядом, нередко общались (сейчас Ф.Д. прихварывает и много дней проводит в госпиталях). Так вот, вернувшись от Евтушенко, я сразу созвонился с Бобковым, мы встретились, и я попросил его рассказать о том визите в КГБ Евгения Евтушенко.

Поразительно, рассказ Бобкова полностью совпал с тем, о чём поведал мне Евтушенко. Да, он пришёл за конфискованными книгами, а потом спросил о Бродском. Филипп Денисович действительно чертыхнулся по этому поводу и ответил, что в КГБ Бродский не обращался, а вопрос решался в ЦК КПСС у заведующего отделом административных органов Николая Ивановича Савинкина.

Здесь, казалось бы, можно на этой истории поставить точку — всё подтвердилось, как говорится, от первого лица, из первых рук. Но Филипп Денисович Бобков, человек очень мудрый, аналитик, прошедший огромную школу — возглавлял советскую контрразведку! — в конце нашей беседы вернулся к теме Евтушенко и сказал мне:

— Знаете, Анатолий, я абсолютно не сомневаюсь в том, что Бродскому уже было известно о разрешении выехать на ПМЖ за границу. Он обращался в ЦК, оттуда ему и ответили. Я хорошо знал Савинкина, он работал очень чётко. А когда эту весть сообщил Евтушенко, Бродский просто взял его на крючок, обвинив в связях с КГБ. В общем, подставил. Отсюда и пошла эта история с конфликтом. Оба — крупнейшие поэты. Но Бродский, видимо, не удержался от того, чтобы подставить ножку конкуренту. Воспользовался ситуацией, не хотел сам объявлять, что получил разрешение от ЦК, а всё свалил на Евтушенко и на КГБ.

Такова истинная подоплёка той некрасивой истории, о которой сенсационно поведал Соломон Волков в своих «Вечерах с Бродским». И правда о том, что произошло на самом деле, должна войти в анналы писательских биографий. Ибо о Евтушенко и Бродском будут писать ещё много, много раз — для сменяющих друг друга поколений.

Источник

За что не любят евтушенко

Когда в декабре 2012 года мы с режиссером Анной Нельсон и ее командой «Первого канала» летели из Нью-Йорка в американский университетский городок Талса (штат Оклахома), чтобы записать для телевидения «Диалоги с Евгением Евтушенко», то предполагалось, что главными их темами станут сложнейшие отношения Евтушенко с Иосифом Бродским и вопрос, кто из них виноват в том, что эти они завершились столь болезненным образом?

Так оно и получилось.

Дело в том, что продолжавшиеся много лет контакты этих поэтов беспрецедентны по своим драматизму и совокупной исторической, политической и эстетической значимости для русской культуры ХХ века. Другие известные нам конфликты между титанами культуры (даже напряженные отношения гениев XIX века — скажем, Льва Толстого с Тургеневым или Чайковского с Мусоргским) носили более, если можно так выразиться, локальный характер.

Экзистенциальный и личностный спор Евтушенко с Бродским (впервые оглашенный последним в записанных мною «Диалогах…») стал достоянием широкой аудитории в 1997 году, когда книга вышла в свет. Для Евтушенко ссора с Бродским всегда была открытой раной. Но публикация «Диалогов с Бродским» превратила конфликт, о котором знали немногие, в публичную драму Евтушенко.

Отныне на каждом поэтическом чтении, в каждом интервью Евтушенко приходилось отвечать на каверзные и даже злорадные вопросы. В конце концов желание оправдаться стало для последнего идефикс. Для этого, собственно говоря, он и вызвал меня в Талсу, где уже много лет преподавал в местном университете.

Ему запомнилось, что в воспроизведенном в «Диалогах…» нашем с Бродским обмене мнениями о стихах Евтушенко я защищал историческое значение таких его произведений, прогремевших в свое время на весь мир, как «Бабий Яр» и «Наследники Сталина». Бродский тогда неохотно со мной согласился и даже добавил, что знает на память из «Евтуха», как он называл Евтушенко, двести-триста строк.

Помнить наизусть двести-триста строк нелюбимого поэта?! Это смахивало на невольный комплимент! Евтушенко это оценил. И поэтому, видимо, пригласил меня в Талсу.

Но, боже, что` обрушилось на наши с Аней Нельсон головы, когда трехсерийный фильм «Соломон Волков. Диалоги с Евгением Евтушенко» показали в 2013 году на «Первом канале»! Буря поднялась неслыханная, пресса и Интернет полнились обвинениями в том, что мы попытались обелить «стукача, агента КГБ, бесстыдного карьериста и завистника». Наиболее ретивые сетевые комментаторы требовали «повесить Евтуха на березе».

Покойный Бродский к этому времени завоевал в России статус кумира интеллигенции, а популярность и авторитет Евтушенко, напротив, обрушились. Беспощадные ораторы из Интернета не сомневались в сокрушительном моральном и эстетическом превосходстве Бродского над подколодной змеей Евтушенко.

Действительно, на карте русской литературы второй половины ХХ века Евтушенко и Бродский занимали самые полярные позиции. Метафизически я бы обозначил их как джунгли и северный лес. Поясню почему.

Евтушенко нравилось называть себя «опытным Маугли социалистических джунглей». И правда, было в характере и поведении Евтушенко нечто такое, что сближало его с этим ловким и дерзким героем Киплинга.

Бродский жару ненавидел, всю жизнь от нее спасался. Сроднившийся с питерским промозглым климатом, спокойнее и привольнее всего он чувствовал себя на берегу какой-нибудь реки предпочтительно в пасмурную погоду скандинавского типа. Отсюда его частые наезды в Швецию, которую Бродский называл своей «экологической нишей»: «Гранит, мох, когда на все это смотришь, то видишь себя, сбегаешь в свою молодость». Даже любимую им Венецию Бродский навещал зимой.

Тут четко просматривается разница между Евтушенко и Бродским — и психологическая и творческая. Бродского уж никак не сравнишь с Маугли. Евтушенко же подобное сравнение доставляло, по моим наблюдениям, удовольствие.

Если посмотреть на все это внимательней, между двумя поэтами-соперниками (а именно таковыми они и являлись, хоть и отрицали это) можно увидеть и черты некоторого сходства. Это естественно. Евтушенко называл себя «последним советским поэтом», а Бродского — «первым несоветским поэтом». Тут он прав. Ведь оба они выросли и сформировались в СССР, а это не могло не придать им обоим определенные черты «советскости».

Наиболее рельефно она проявилась в центральном конфликте между Евтушенко и Бродским, связанном с драматическими перипетиями отъезда последнего на Запад в 1972 году.

Немного предыстории. Здесь мне придется напомнить о всем известных событиях, дабы добавить к ним важные для нашего сюжета малоизвестные обстоятельства.

Поклонники Бродского знают, что в 1964 году он как «злостный туне­ядец» был приговорен ленинградским судом к пяти годам принудительных. работ «в отдаленной местности» и в тюремном вагоне с уголовниками этапирован в Архангельскую область, где в деревушке Норинская вкалывал чернорабочим под надзором местного милицейского начальства. Известно также, что за опального поэта перед властями вступились такие всемирные знаменитости, как Шостакович и Ахматова, а Жан-Поль Сартр написал письмо тогдашнему Председателю Президиума Верховного Совета СССР Микояну.

Считается, что именно сартровское письмо побудило Верховный Совет досрочно освободить Бродского. Но как-то забылось, что, быть может, не меньшую роль сыграло письмо в защиту Бродского, отправленное Итальянской компартией и Обществом итало-советской дружбы Брежневу. А как раз это обращение помог организовать и отправить в Политбюро (зашифрованной дипломатической телеграммой через советского посла в Риме) не кто иной, как гастролировавший в это время в Италии Евтушенко.

Он жаловался мне на то, что это обстоятельство игнорируют даже дотошные исследователи творчества Бродского. А между тем оно дало толчок к дальнейшему развитию событий.

Возвращенному из северной ссылки Бродскому власти «милостиво» предоставили возможность зарабатывать на жизнь окололитературным трудом (переводы, закадровые тексты для документальных фильмов и проч.), но упорно не разрешали опубликовать даже небольшую книжку собственных стихотворений. Так продолжалось несколько лет.

Отдушиной для Бродского стали полулегальные выступления в различных молодежных аудиториях. Некоторые из них (например, в Московском университете) были устроены опять-таки с помощью Евтушенко. Немудрено, что последний чувствовал себя «защитником и покровителем» Бродского. Немудрено также, что болезненно самолюбивый и вызывающе независимый Бродский всякий раз решительно пресекал попытки Евтушенко, этого актера в жизни, публично разыгрывать роль своего покровителя.

Характерен случай, описанный самим Евтушенко. На ужине в фешенебельном московском ресторане «Арагви», куда Евтушенко пригласил Бродского, первый, заметив, что второй поеживается от холода, накинул ему на плечи свой цветастый заграничный пиджак. Это была ошибка! Залившийся краской Бродский (характерная его реакция на оскорбление) резко отказался от такой демонстративной любезности со словами: «Я не нуждаюсь в пи­джаках с чужого плеча!»

Бродского возмущала избранная Евтушенко и его соратниками-шестидесятниками позиция компромисса с властями, когда оппозиционные высказывания в их произведениях оформлялись с помощью эзопова языка — всевозможных намеков, легко расшифровывавшихся советской интеллигенцией. Бродский с раздражением говорил мне: «Ну да, чуваки бросают камни в разрешенном направлении, зная, что они идут на полголовы впереди обывателя. И обыватель балдеет. Вот и вся их историческая роль!»

Таким образом, Бродский отвергал посредничество между властью и пуб­ликой, которое столь охотно брали на себя шестидесятники. Он всегда настаивал на том, что у поэзии и политики общего только две начальные буквы, и не боролся за место трибуна. Когда Бродский говорил о Евтушенко, то вспоминал слова своего любимого Баратынского: «пошлый глас, вещатель общих дум». И эстетику и поведение Евтушенко он рассматривал как торжество пошлости. Поэт, по мнению Бродского, должен был разговаривать не с властью, а с Богом.

Отношения Бродского и Евтушенко с Богом амбивалентны и требуют отдельного рассмотрения. Но можно сказать с уверенностью, что Бродский обожествлял Язык, который, по его убеждению, обладал невероятной центробежной энергией, заставляющей поэта быть его слугой. Бродский эло­квентно сказал об этом в своей Нобелевской лекции (замечу, что неполучение Евтушенко Нобелевки, которой он так желал и добивался, стало еще одним яблоком раздора между ним и Бродским. А Бродский в приватных разговорах в свою очередь иронически вопрошал: «Представляете, каким путем могла бы пойти русская литература, если бы Нобелевку присудили не мне, а Евтуху?»).

И конечно, родным языком для Бродского как поэта всегда оставался русский. В прозе он освоил английский (и, полагаю, именно его блестящие англоязычные эссе в значительной степени обеспечили ему признание на Западе). Но стихи на английском ему не удавались. Поэтому понятны и шок и растерянность молодого Бродского, когда в 1972 году власти настоятельно рекомендовали ему немедленно покинуть Советский Союз.

Да, Бродскому хотелось иметь возможность периодически выезжать на Запад — ту самую возможность, которой с наслаждением пользовался среди прочих счастливчиков Евтушенко. С этой целью Бродский пару раз затевал проекты фиктивной женитьбы на американках, о чем впоследствии не любил вспоминать. Но уехать навсегда (а именно такое условие ему выдвинули власти)? Это категорически не входило в его планы.

Но эмигрировать все-таки пришлось, отправив на прощанье полное достоинства письмо Брежневу, которое последний так и не прочел. Да и что советский партийный лидер мог бы понять в таком, например, пассаже: «Язык — вещь более древняя и более неизбежная, чем государство. Я принадлежу русскому языку, а что касается государства, то, с моей точки зрения, мерой патриотизма писателя является то, как он пишет на языке народа, среди которого живет, а не клятвы с трибуны. Мне горько уезжать из России».

Да, такое письмо Маугли бы не написал. Но и в случае с письмом Бродского к Брежневу (в котором Бродский просил оставить его в Советском Союзе «хотя бы в качестве переводчика») можно при желании усмотреть некий атавистический след той самой «советскости», о которой речь шла выше.

После того как это прошение Бродского проигнорировали, горечь и обиду надо было на кого-то выплеснуть. На кого? Не на косноязычного же Брежнева! И Бродский обрушил их на Евтушенко. Получилось это так.

Весной 1972 года у Евтушенко, возвращавшегося в Москву после двухмесячного американского турне, на таможне конфисковали как «антисоветские» сто двадцать пять книг. Расписываясь под составленной гэбэшниками описью «идео­логической контрабанды», Евтушенко (позднее он и это опишет как ловкий ход «хитрого Маугли») сделал возмущенную приписку: он-де привез эти книги, дабы лучше знать «врагов нашей Родины» и успешней с ними бороться. И добился приема у Филиппа Бобкова, начальника пятого управления КГБ, специа­лизировавшегося на борьбе с «антисоветскими идеологическими диверсиями».

Бобков, давно знакомый с Евтушенко, согласился вернуть ему багаж. В разговоре Евтушенко помянул о трудностях ленинградского житья-бытья Бродского (Маугли понесло!) и вдруг услышал, что КГБ решил того выслать: «надоел он нам». Ошарашенный Евтушенко — от чистого, что называется, сердца — попросил Бобкова не усложнять, по крайней мере для Бродского, унизительные предотъездные бюрократические процедуры, что Бобков и выполнил. Даже Бродский, пусть и с сарказмом, описывал в разговоре со мной поведение чиновников при его высылке как «довольно цивильное».

Перед отъездом Бродский среди прочих дел встретился с Евтушенко, который с определенными умолчаниями рассказал ему о разговоре в КГБ. Любой человек, давший себе труд хоть немного разобраться в психологии Бродского, должен был представлять, какой будет его реакция. Но уж больно хотелось Евтушенко похвастаться тем, как он заступился за Бродского. И это оказалось его второй серьезной ошибкой.

Взбешенный Бродский тогда обвинил (совершенно безосновательно) Евтушенко в том, что тот в этом деле выступил в роли референта КГБ и таким образом удалил из страны своего потенциального конкурента. И в этом убеждении он пребывал до конца своей жизни.

Кто прав, кто виноват в этом трагическом столкновении двух крупнейших и столь непохожих фигур в отечественной словесности ХХ века? Здесь еще далеко не все до конца ясно. Да и возможна ли окончательная ясность в истории, напоминающей фильм Акиры Куросавы «Расёмон», где то, что есть правда, а что ложь, зависит лишь от точки зрения рассказчика. И — добавим мы — от позиции и убеждений зрителя.

Поэт-романтик ХIX века Батюшков оставил потомкам завет: «Живи, как пишешь, и пиши, как живешь». Великие поэты тем и привлекательны для нас, что следуют этому девизу, каждый по своему разумению.

Другое дело, что сейчас в России, да и во всем мире, великие поэты не востребованы: они теперь «меньше, чем поэты». Но это уже другая, еще более грустная история…

Источник