за что не любят жванецкого
Мудрость короля. Почему артисты считают Михаила Жванецкого великим сатириком
Скончался юморист Михаил Жванецкий. Причиной смерти стали возраст и болезни. Несмотря на недомогания, 86-летний артист не покидал сцену практически до самого конца. И только в начале октября прекратил выступления. Воспоминаниями и нем и его творчестве поделились многие артисты и юмористы — Инна Чурикова, Андрей Ургант, Регина Дубовицкая, Борис Грачевский и даже украинский президент.
«Король юмора»
Смерть Жванецкого — тяжелая утрата для всех, считает Регина Дубовицкая. Со его смертью закончилась целая эпоха. Такого же мнения придерживается юморист и сценарист Михаил Мишин, для которого уход артиста из жизни стал большим потрясением. Художественный руководитель «Ералаша» Борис Грачевский подчеркнул, что за свою жизнь Жванецкий стал настоящим «королем юмора» и «великим писателем».
«Ушел из жизни величайший юморист, который наверняка является одной из важнейших [личностей] XX века для нас всех, который своим творчеством доказал, бесспорно, что лучше его нет. И лучше его не было пока и не будет, сколько ни происходит вокруг юмора. Его юмор оказался вечным и постоянным. Вечная память великому русскому писателю», — сказал Грачевский.
Ведущий и актер Андрей Ургант считал Жванецкого старшим товарищем, а также писателем, внесшим огромный вклад в русскую литературу. «Прекрасный русский язык, прекрасный слог, всегда угадана тема, всегда злободневна, всегда актуальна для нашего народа», — уточнил он.
Любовь зала
По словам сатирика Семена Альтова, даже после 80 лет артист продолжал собирать многотысячные залы, отдавая всего себя, всю свою энергию зрителям.
«А у него ее было много. Эта ответная любовь зала была ему нужна. Она, как аппарат искусственного дыхания, поддерживала его. То, что он отказался от выступлений, — наверное, лишившись этого кислорода… Возможно, именно это и приблизило конец», — не исключил Альтов.
По его словам, в последние месяцы жизни Жванецкий неважно себя чувствовал. Это подтверждает близкий знакомый артиста, телеведущий и писатель Владимир Познер. Да и сам сатирик еще в июне жаловался на плохое самочувствие и все же не прекращал радовать мир своими шутками.
«Я спешу закрыть глаза и вспомнить лучшие дни этого человека — великого писателя, настоящего гражданина этой страны», — отметил Владимир Винокур.
Наше все
Артистка Инна Чурикова сравнила юмор Жванецкого с бездной — такой же элегантной, красивой и невероятной. Многие его шутки она даже записывала в отдельной тетради.
«Он уникальнейшая личность. Он написал статью про меня в журнале и назвал ее „Инночка“. Совершенно мило. И она такая удивительная — и там я слышу голос Миши. Когда уходят люди, всегда жалко и всегда потеря. А тут — просто сиротство. Такого не найдешь больше нигде. Его Господь послал, чтобы порода человеческая была богатой и чувствовала жизнь, юмор, красоту!» — рассказала Инна Чурикова.
Жванецкий — это наше все, заявил юморист Николай Лукинский. Его шутки радовали не одно поколение россиян и тех, кто родился в СССР.
«Это наша целая эпоха… Это как Высоцкий для нашей эпохи, так и Жванецкий. Это колоссальная потеря, невосполнимая. Говорят, незаменимых нет, но нет, есть незаменимые. Вот Михаил Михайлович, конечно, незаменимый. Очень жаль, царствие небесное, вечное память и соболезнования близким и всем нам», — добавил Лукинский.
Мудрая сатира
Телеведущему Александру Олешко запомнилась совместная работа артиста с юмористом Аркадием Райкиным. Не все знают, что многие его репризы были придуманы и написаны именно Жванецким. Олешко подчеркнул, что каждая встреча с сатириком была счастливой, а однажды Жванецкий очень поддержал его в сложный жизненный период.
«Я благодарю его за книги, я благодарю его за однажды очень вовремя сказанное мне доброе слово в поддержку», — рассказал он.
Всенародная любовь пришла к Жванецкому после участия в телепередаче «Вокруг смеха», вспоминает давний знакомый, писатель и сценарист Лион Измайлов. «По сей день он был самым лучшим писателем-сатириком в нашей стране», — убежден он.
Соболезнования выразил даже президент Украины Владимир Зеленский. Глава государства признался, что входил в круг поклонников мудрой и острой сатиры Жванецкого. «Как говорил Михаил Жванецкий, ничего страшного, если над тобой смеются. Значительно хуже, когда над тобой плачут. Сегодня такой горький день. Соболезнования всем, кто его любил и знал. Я — среди пылких поклонников силы мысли Михаила Михайловича. Его сатира стала для многих мудростью», — уверен Зеленский.
Коллега Жванецкого рассказал, кто ненавидел сатирика
В пятницу, 6 ноября, из жизни ушел прозаик и талантливый автор юмористических текстов Михаил Жванецкий. За долгие годы творческой деятельности он сумел обрести любовь преданной публики. Но добро всегда через чур близко соседствует со злом. Телеведущий Андрей Максимов, работавший с сатириком над передачей «Дежурный по стране» рассказал, как Жванецкого ненавидели недоброжелатели.
Нет сомнения, что Михаил Жванецкий запомнится миллионам поклонников безусловным мудрецом и безусловным борцом с жизненными трудностями — прозаик всегда умел бороться за свои идеи, но не мог ничего поделать с ненавистниками, которые буквально атаковали и ненавидели его. Телеведущий Андрей Максимов, работавший с сатириком над передачей «Дежурный по стране» рассказал, что артист боялся недополучить фанатской любви и остаться навсегда забытым, пишет РИА Новости.
Максимов вспоминает, что многие привыкли говорить о том, что Жванецкий был любимцем народа, что его все очень любили. Коллега не спорит, что данное утверждение правдиво и имеет место быть, однако просит не судить видимое однозначно.
«Помимо тех людей, которые любили Жванецкого, очень многие его ненавидели, писали про него ужасные вещи в интернете. И мне кажется, что Жванецкому не додано нашей любви, и все, что мы сейчас можем делать со Жванецким, это читать его книжки, слушать то, что он говорил, и пытаться понять то, что говорил один из самых мудрых людей, которых я в своей жизни видел», — сказал телевизионщик.
Ранее НЕВСКИЕ НОВОСТИ писали, что писатель и сатирик Михаил Жванецкий умер на 87 году жизни. За долгие годы он смог выпустить немало монологов, книг и юморесок, цитаты из которых россияне растащили на цитаты и крылатые выражение. Одним таким мудрым изречением артист поделился накануне смерти — предсмертное послание Михаил опубликовал в Instagram.
Дмитрий Быков: Над текстами Жванецкого смеялись те, кого он высмеивал
Дмитрий Быков, писатель — Поговорим о Жванецком. Значит, для меня Жванецкий безусловно продолжает одесскую линию в одном отношении. В русской литературе было три школы: петербургская, которая началась примерно с «Медного всадника» Пушкина. Затем одесская начала 20-30-х годов и начавшийся в 30-х екатеринбургский миф, который продолжался до конца советской власти. Это миф производственный, начиная с фаустианской абсолютно книги про Данилу-мастера. Вот одесский миф, начавшийся с Куприна (с «Гамбринуса» и «Обиды»), вообще южный миф; он начался с того, что все идеи оказались скомпрометированы. Скомпрометированными они оказались после 1905 года, потому что именно после 1905 года написан «Гамбринус». И тогда стало понятно, что единственная цель, которая есть, – это профессия. Потому что с совестью легко договориться, а с непрофессионализмом нельзя. И поэтому главная ценность в мире Куприна – это мастерство, умение насладиться: даже когда он пишет «Яму» о проститутках, он наслаждается их искусностью, умелостью. И Тамара, например, – он любуется тем, какая это кокотка, какая это куртизанка. Сашка-музыкант – ведь он даже со сломанной рукой засохшей не перестает творить музыку. Искусство все выдержит и все победит. Помните, этот финал со свистулькой? Также он любуется в «Обиде» или в «Ученике».
Одесса поставила на три вещи, которые и стали спасением в эпоху краха принципов. Принципов не осталось, они были разрушены. Писал Петров в книге «Мой друг Ильф»: «У нас не осталось правил, у нас осталась ирония. Она заменила нам мировоззрение». Поставили, во-первых, на иронию – жовиальную и радостную; не черную петербургскую, а радостную иронию одесской улицы. Во-вторых, они поставили на профессию, и в-третьих, на форму, на чувство формы. Потому что афоризм, афористичность Жванецкого была ответом на аморфность времени. Главная черта России 70-х годов – это ее патологическая неоформленность. Это и привело к тому, что перестройка пошла сразу во все стороны и в конце концов оказалась скомпрометирована. Потому что если бы это было четко направленное действие (например, создать независимые суды или независимую прессу), но перестройка ушла к проблемам национализма, и в результате все рухнуло. Аморфность советской системы, амфорность русского сознания (помните, это «слезливое, беспомощное, онанирующее русское сознание» Георгия Ивановав), – вот это, к сожалению, серьезная проблема. И Жванецкий своей безупречной оформленностью и афористичностью, которые далеко не всегда смешны, а ведь юмор – это точность, – он этому противостоит.
В другом смысле жовиальная южная ирония – здесь он тоже наследник одесской традиции. В плане профессионализма… К сожалению, упоение профессионализмом из русской литературы в последние годы ушло. Герой вообще лишился профессии, он перестал работать. Но еще была одна важная черта одесской школы, которая была не на формальном уровне, а на содержательном. Попробую это пояснить. Между Одессой и остальным миром различия настолько фундаментальные, что внутри самой Одессы любые различия стираются. Одесский биндюжник, одесский миллионер и одесский бандит всегда договорятся, потому что с петербургским биндюжником или бандитом им говорить нечего, они другие.
Почему Одесса сформировалась как корпоративный город, как город корпоративных традиций? Причем обратите внимание: клубы бывших одесситов во всех странах мира, во всех больших городах самые прочные. В Москве регулярно собираются бывшие одесситы из числа журналистов. Это не просто украинская диаспора – нет, именно одесская, потому что Одесса и на Украине довольно чужая, довольно особенная, и на черноморском побережье довольно особенная совершенно. Почему так получилось, я не знаю, но сложилось очень много условий. Одесса – это такой левантийнкий город в России. Вот это чувство одесской корпоративности в текстах Жванецкого определенным образом перенеслось на всю Россию. Потому что внутри России мы тоже друг друга в конце концов поймем.
Понимаете, почему всегда срабатывает стокгольмский синдром не только во время войны, но и вообще в любом случае, когда возникает ощущение враждебного окружения? Мы в России очень расслоены. Но от всех других мы отличаемся настолько (при этом до сих пор называем себя «советскими», то есть особыми, отдельными), что между нами эти корпоративные различия стираются. Жванецкий как бы распространил одесскую корпоративность на все советское общество, где и товаровед, и директор магазина, и жулик, и спекулянт, и прокурор, и мент, и алкоголик, и парторг, – все родные. И меня, надо сказать, это в творчестве Жванецкого скорее отталкивало. Я писал много раз и совершенно в этом не раскаиваюсь, что над текстами Жванецкого смеялись те, кого он высмеивал. Это всегда было ощущение «Над кем смеетесь? Над собою смеетесь». Но он и сам был одним из этих людей, притом что он вел жизнь честную и чистую. Но он не отделял себя от этой массы, это не была сатира.
Потому что в основе сатиры все-таки лежит представление о норме. У Жванецкого это была именно одесская спокойная мудрость, потому что одессит одесситу всегда друг, товарищ и брат. Они могут быть врагами, но врагами не онтологическими, не бытийственными, а врагами окказиональными, ситуативными, когда действительно что-то не поделили Цудечкис и Любка Казак. Но все равно Цудечкис и Любка Казак понимают друг друга. «Дите ваше орет, дайте ему цыцьку».
Советский Союз был такой большой Одессой – жуликоватой, а главное – очень отдельно от всего остального мира. Мне не нравится эта корпоративность, мне не нравится это ощущение, что на фоне Америки в России все друг другу родны. И я совершенно не хочу быть друг другу родным с половиной этих людей. Но на взгляд той же Америки этот так. Потому что хороший русский или плохой русский – это для них, по большому счету, не важно. Они понимают, что мы все как-то мазаны одним миром. Не то чтобы они нам всем не доверяют, но мы просто для них другие. И не надо, наверное, пытаться как-то это преодолеть. Наверное, это нормально.
Поэтому эта корпоративность и была основной интонации Жванецкого. Жванецкого любили не за то, что он высмеивает и бичует. Парфенов его спрашивает: «Вы же понимаете, что были самым смелым?» Тот говорит: «Нет, не понимаю». Да он и не был, мне кажется, самым смелым. Мне кажется, что он был самым добрым из русских сатириков. Он любил нас за то, что мы такие, он возвращал нам это чувство общности. И Жванецкого так любили в 90-е, потому что она напоминал атмосферу советского концерта Райкина, на котором все сидят, слушают безусловно смешные тексты. Но Райкин – свой, и он одинаково свой для взяточника и для диссидента. Вот как это объяснить? Но именно эта советская корпоративность была тотальной. У Жванецкого это было коренным убеждением, потому что, помните, в «Пластинке Розенбаума» он написал, что популярность Розенбаума – это верификация качества. Хор не может петь фальшиво.
С моей точки зрения хор очень часто поет фальшиво; бывает так, что рота идет не в ногу, а поручик Ромашов в ногу. Напоминаю, что эта метафора восходит к купринскому «Поединку». Но как к этому ни относись, приходится признать, что ощущение хора, ощущение слаженной, связанной горизонтальными связями страны в России доминирует. Я помню очень хорошо: мы в поезде ехали, и надо было какой-то женщине уступить полку, и уступающий человек сказал: «Мы же не в Америке. Мы-то уступим». Это притом, что до американского милосердия, американской готовности помочь большинству из нас еще прыгать и прыгать. Но ощущение «мы такие, нас не трожь, мы другими не бываем» очень живо. И у тех, кто смотрел Райкина, оно было.
При этом заметьте: когда Жванецкий говорит: «И что смешно – министр мясной и молочной промышленности есть и очень хорошо себя чувствует», – это именно смешно, это не вызывает гнева и негодования. И русский юмор даже в «Двенадцати стульев», где речь идет о Грицацуевой, или в «Золотом теленке», где речь идет о Вороньей слободке, – это тоже ощущение такое «а, может быть, именно в этом сермяжная правда? Вы думаете, в Васисуалии Лоханкине нет черт авторов? Думаете, в Ильфе и Петрове этого нет? Да было, конечно. Мы все такие. Мы любим Жванецкого за то, что он возвращал нам это ощущение. Ощущение вредное, плохое, ужасное, но необходимое.