за что посадили солженицына и на какой срок
За что СМЕРШ арестовал Александра Солженицына в конце войны
Александр Исаевич Солженицын не всегда был диссидентом и известным в СССР и за его пределами писателем. Он родился в 1918 г. в семье крестьянина из Кисловодска. Рос, как и большая часть населения в то время, в бедности, был, по воспоминаниям друзей и знакомых, «как все». Солженицын отлично учился в Ростовском государственном университете на математика и мог бы стать аспирантом и ученым, но обучение закончилось как раз в 1941г. Началась Великая Отечественная война. Молодой Солженицын уже интересовался политикой и историей, когда попал на фронт.
Биограф Солженицына, А. Островский («Солженицын. Прощание с мифом». М., 2006), пишет, что сперва Александр Исаевич говорил, что его «оклеветали», но потом признавался, что сочинял антисталинские письма с ругательствами вроде «баран» о Сталине (и с матерком). Конечно, военная цензура эти письма сочла не очень хорошими. 9 февраля 1945 г. «Смерш» арестовал Солженицына (потом арестовали и на 10 лет посадили и Виткевича). Его лишили звания капитана, допрашивали и приговорили к 8 годам исправительно-трудовых лагерей и вечной ссылке за антисоветскую деятельность. Кроме того, Солженицына обвинили в том, что он создал антисоветскую молодежную группу и сколачивал соответствующую организацию. Затем последовали лагеря, «шарашки». До 1956 г., когда его освободили (а позже и реабилитировали) и разрешили работать. После тюрем Солженицын и стал писателем с национальными, православными взглядами, отринувшим ленинизм уже окончательно.
Но вряд ли он был наивен и не понимал, что происходит, все же его интеллектуальный уровень явно исключает такую возможность. Писатель В. Бушин («Александр Солженицын – гений первого плевка», 2005) тоже считает, что это был «самострел», сделанный Солженицыным из страха умереть на фронте (кстати, на фронт Солженицын и не рвался в начале войны). Бушин пишет, что сотрудники НКВД и не могли поступить иначе: «Что оставалось делать сперва работникам военной цензуры, прочитавшим кучу «крамольных писем» Солженицына, а потом – сотрудникам контрразведки [. ], если они хотели оставаться цензорами и контрразведчиками, а не отставными балеринами». Все усугублялось тем, что фактически капитан РККА обругивал своего главнокомандующего (коим был Сталин в тот момент). И эта ситуация была очевидной – ни один военный цензор в любой армии, будь то немецкая, английская или советская, не мог пропустить такое. На это и был расчет – все получилось. Арест – и в лагерь, подальше от фронтовых опасностей. Солженицын ведь думал, что Красная армия не остановится на победе над Германией, что грядет война с США, Англией и Францией, а значит, шанс погибнуть очень велик. Он почти угадал, не сумел только предвидеть, что война эта будет «холодная» и погибать миллионам не придется.
За что посадили солженицына и на какой срок
В нынешнем году вся Россия готовится отпраздновать знаменательную дату — 75 лет Победы в Великой Отечественной войне. Между тем, выразительные детали героической эпопеи порой меркнут в блеске орденов маршалов победы, портреты которых развешивают в школах и украшают фасады домов, тонут в чиновничьих рапортах о том, как правительство заботится о ветеранах, и грохоте салютов
На этом фоне как-то незаметно прошла куда менее величественная, но от того не менее значимая для истории России дата войны. Хотя буквально два года назад жизнь страны прошла под знаком «года Солженицына», а труды классика отечественной литературы, нобелевского лауреата и диссидента изучаются в школах, лишь немногие СМИ обратили внимание на событие семидесяти пятилетней давности.
«75 лет назад под Кенигсбергом начался «Архипелаг ГУЛаг» Солженицына», — под таким заголовком в «Военно-промышленном курьере» вышла заметка, посвященная аресту 9 февраля 1945 года капитана артиллерийский войск Александра Солженицына. Автор подмечает, что без этой драматической истории, переломившей судьбу простого крестьянского парня, ставшего воином и пострадавшего за критику сталинского режима, не было бы ни «Одного дня Ивана Денисовича», ни «Архипелага ГУЛага», ни нобелевского лауреата Солженицына. Именно в лагерях Александр Исаевич узнал ту сторону советской действительности, о которой впоследствии изливал душу современникам в своих произведениях.
Так что же выходит, сталинской карательной машине нужно сказать спасибо за то, что породила классика? Ответ на этот вопрос может быть такой же, как и о цене победы, которую принесли народы СССР за победу над фашизмом. Разгром врага был совершен не Сталиным и его подручными, а благодаря героизму и любви к родине простых людей, к которым «великий кормчий» и его репрессивные органы относились лишь, как к расходному материалу.
Еще в советское время, когда сквозь «глушилки» мне довелось послушать по «Би-би-си» этот запрещенный в СССР роман, то в ответ на свои юношеские, патетические отзывы об «Архипелаге ГУЛаге» получил суровую отповедь от деда-фронтовика: «Солженицын — власовец, фашист». И такое мнение с ним тогда разделяли большинство добропорядочных советских граждан. Как пишет сам Солженицын, «арестован я был на основании цензурных извлечений из моей переписки со школьным другом в 1944 – 45 годах, главным образом за непочтительные высказывания о Сталине, хотя и упоминали мы его под псевдонимом. Дополнительным материалом «обвинения» послужили найденные у меня в полевой сумке наброски рассказов и рассуждений».
Цензура обратила внимание на вольнодумца. 2 февраля 1945 года последовало телеграфное распоряжение № 4146 заместителя начальника Главного управления контрразведки «Смерш» НКО СССР генерал-лейтенанта Бабича о немедленном аресте Солженицына и доставке его в Москву. 3 февраля армейской контрразведкой начато следственное дело 2/2 № 3694—45. 9 февраля Солженицын в помещении штаба подразделения был арестован, лишён воинского звания капитана, а затем отправлен в Москву, в Лубянскую тюрьму.
«Сталин опасался малейшей оппозиции в военной среде. Но наученный кадровым разгромом комсостава накануне войны (что стало причиной огромных потерь и отступления вплоть до Москвы) он старался действовать в дальнейшем осторожнее. Во время войны на критику, раздававшуюся под фронтовые сто грамм, порой могли посмотреть сквозь пальцы, чтобы не ослаблять кадровый офицерский состав. Что было немыслимо в том же 1937 году. Но когда стало очевидно, что победа над фашизмом не за горами, советский вождь пытался обезопасить себя от постоянно мерещившегося ему «заговора военных». Вполне возможно, жертвой этой паранойи и стал Солженицын, которого арестовали буквально за три месяца до взятия Берлина. Причем, по тем меркам с ним обошлись еще достаточно гуманно. При Хрущеве Солженицын был полностью реабилитирован, и к счастью не посмертно, как многие жертвы сталинских репрессий. Благодаря этому мы сейчас можем различать великую победу и антинародную сущность тоталитаризма, которую Солженицын разоблачает в своих произведениях», — сказал «Гражданским силам.ру» руководитель электронной библиотеки «Вне насилия» Виталий Адаменко.
А за что был осужден Солженицын? 95 лет со дня его рождения
Подозрения были не напрасны. Ответ есть даже в первых ссылках в http://otvet.mail.ru/question/12673398 — дескать за письма с осуждением советского строя и антисталинские ругательства. И дата 9 февраля 1945 года. Но тут-то и подвох.
Письма действительно были, высказывания в них содержались, но написаны они в 1943 году. И не только против Сталина, но и Ленина. Причем, письма Солженицына были обращены даже к малознакомым людям. Как отмечают многие — это была попытка «самооговора». (Как «самострелы», которые пытались так уклониться от боевых действий). Действительно, пока Солженицин находится в тылу он пишет помпезные хвалебные письма, а когда оказывается в боевых частях, то другие, радикально другие.
Это известная давно болезнь, со времен Римских легионов, а может и раньше, войска, которые много времени оставались в тылу, отказывались воевать и подымали мятежи даже. Но тут речь об одном «находчивом».
Стоит отметить, что служил он в артиллерии в звуковой разведке, т. е. очень далеко от переднего края и в частях, где выживаемость гораздо выше, чем, например, в пехоте. (Прозорливый был капитан Солженицын, знал, в какие войска записаться).
О том, как он пытался оговорить и оговаривал своих друзей и случайных попутчиков — это разговор отдельный. Такого лакейского нечеловеческого поклепа на своих друзей, жену и случайного попутчика трудно вообразить (в общей сложности он направил 12 писем, но осудили с ним только Виткевича). Скалывается впечатление, что одержим, рьяный даже не доносчик, а клеветник. Он в тюрьме написал донос на друга детства Кирилла Симоняна, по этому делу, объемом около 50 страниц.
Когда пришли эти «письма с фронта», сам К. Симонян, вспоминает, что думал что это пишет либо провокатор, либо идиот. Но все же ответил, где выразил несогласие, чем может себя уберег от тюрьмы. Поговорка вспомнилась: «С таким другом и враги не нужны». Дружок тот еще был. Источник: http://www.razlib.ru/istorija/neizvestnyi_solzhenicyn/p7.php
Но загадка, почему письма были отправлены в 1943, а арест состоялся перед самой Победой?
Я предполагаю, что кто-то мудрый из числа работников внутренних дел раскусил легко мотивацию молодого офицера Солженицына. Навел справки и убедился, что за «антисоветчик». И понял, что он просто струсил и хочет соскочить. И не давал ход делу. «Либо убьют в бою. Либо получит урок и вместо парада отправиться на нары возле параши». А перед победой, уже дали ход.
Факт того, что это был продуманный оговор самого себя со стороны Солженицына выражается во многих деталях. Например, он собирал характеристики и очень рассчитывал на милость и амнистию, так как имел боевые награды. Победят наши — амнистия и свобода, победят немцы — свобода как борцу с режимом. Расчет сломал какой-то цензор, офицер, который наказал не дал увильнуть от службы почти до конца войны.
Сам Солжиницын сокрушался, что следователь не довел дело до конца и не посадил еще 5 человек, один из которых едва знакомый попутчик, которому не повезло разговориться с Солженициным в поезде. А еще и адрес свой оставить.
Вы представляете?! Самый опасный клеветник, которого только можно представить, который осознано пишет ложный донос на невинного человек и делает это расчётливо — писатель- диссидент, который написал Архипилаг-Гулаг и стал иконой диссидентов!
Потом, выяснилось, что в лагере Солженицин активно сотрудничая с администрацией, т.е. записывается в агенты, сексот, осведомитель! Что вполне логично учитывая, что он сделал с друзьями.
Возникает вопрос. А не осознанное было подобное поведение — оклеветать невиновных? Защитная реакция? Попытка увеличить масштаб репрессий, чтоб вызвать волнения?
Это можно объяснить продуманной попыткой вовлечь как можно больше людей в места заключения, чтоб навредить строю или же впоследствии получить массу недовольных людей, или использовать для очернения.
Но если кто-то схваченный за какой-то проступок или участие в кружке мог это делать специально и в отместку. Парадокс, в том, что Солженицин сам себя сначала сажает, осознавая что письма читаются, проходят обязательную цензуру, он идет на такой шаг, а потом еще и других пытается затащить. А затаскивает свое приятеля, который оказывается служил с ним. Об этом информация не афишируется — сразу наталкивает на мысль о самооговоре обоих. (На фото Виткевич и Солженицын)
Тут дело не только в страхе. Политруками назначали самых начитанных, тех кто знал хоть что-то о марсизме-ленинизме и мог связно сказать. Это была серьезная ошибка! Туда стали попадать такие как Солженицин, а в комсорги такие как Г. Померанц.
Для тех, кто знаком с военным делом, кто служил или работал на руководящих должностях со сложным контингентом — это всё известные факты. Есть случаи когда молодых офицеров «старослужащие» гоняли за водкой! Молодые и неопытные, зачастую, уступают место неформальным лидерам. Тем более, когда они попадают в ситуации, когда надо командовать людьми старше или более способными в управлении людьми.
Г.Померанц приписывает себе, что он подрывал основы коммунистического общества тем, что не читал лекции солдатам и не проводил политзанятия! Он боялся их. Это говорит в своем интервью. Но он их тем самым реально вредил!
Моральных дух имеет ключевое значение в боевых действиях. Люди должны видеть, что их жертву ценят, что их подвиг понимают. А на должностях — флей-феи, грубо выражаясь, сосунки, не умеющие завоевать авторитет и не понимающее, вообще, что это такое и для чего. Дилетанты, которые даже военное дело толком не знали, а только лишь владели демагогией на тему марксизма-ленинизма. Люди, которые занимают не свое место, понимают, что не соответствуют — но удерживают, не только не пытаются развиваться или просить помощи у знающих и способных, но и выдумывая «байки» и оправдания!
Когда политруки и комсорги такие как Григорий Померанц и Солженицын — особенно понимаешь насколько был велик подвиг простого солдата и русского народа!
Формальный подход при назначение должности губителен! Этим действительно подрывали морально-волевые качества армии. Солдаты видели, какого сорта люди оказываются выше их на руководящих должностях, эти посмешища, которые и нужных слов не могут найти, чтоб подбодрить человека, который идет может быть в последний в своей жизни бой!
Люди отдавали свою молодую жизнь, и не подозревали, что самооговорщик Солженицын будет потом безбедно существовать и торговать их Родиной! Что Солженицын, и такие как он, поспособствуют приходу миллионов шакалов, которые будут воровать, брать взятки, жиреть, безнаказанно разбазаривать армейское и государственное имущество, откупаться от правосудия, торговать детьми, торговать женщинами, торговать должностями, строить рекламные чемоданы на Красной площади, продавать Великую страну и отдавать на разграбление, предавать присягу, предавать павших и их Победу, их память, их жертвы!
И потом после Солженицын сотрудничает с Хрущевым и получает соответствующие блага. Он пишет для Хрущева очерняющие Сталина рассказы.
Я рад, что я узнал многое об этом человеке. Потому что я узнал и о тех, кто его пытается возвысить и возвышает. Я узнал высказываниях Шаламова в адрес Солженицына.
Я узнал о существовании рассказа, где часть мифов разоблачается: В.К. Алмазов «Сука ты позорная» http://www.erlib.com/В._Алмазов/Сука_ты_позорная/1/
Рассказ лагерного осведомителя «Ветрова», труса, клеветника и стукача, входит в школьную программу.
До этого я относился к нему как просто человеку с другой идеологией, а теперь я знаю намного больше о нём!
Почему посадили Солженицына. Был ли это «самострел»?
Постановочная фотография, сделанная уже после того, как Солженицын стал известным писателем
Почему арестовали Солженицына
Это произошло 9 февраля 1945 года. Вэтот день командира батареи звуковой разведки 68-й Севско-Речицкой пушечной артиллерийской бригады 48-й армии 2-го Белорусского фронта капитана Солженицына, кавалера ордена Отечественной войны II степени, ордена Красной звезды арестовали в соответствии с распоряжением № 4146 заместителя начальника главного управления контрразведки «Смерш» НКО СССР генерал-лейтенанта Бабича.
Дело было в Восточной Пруссии. А 7 июля того же года Александр Солженицын был приговорен к 8 годам исправительно-трудовых лагерей и вечной ссылке. Так за что же был арестован будущий нобелевский лауреат? Имеется несколько версий.
Первая версия
Она появилась с первого же дня выхода «Одного дня Ивана Денисовича». Звучит так: был арестован за антисоветскую деятельность по ложному доносу. Кстати, к вопросу о доносе мы вернемся чуть позже.
Вторая версия
Она исходит от капитана второго ранга Бурковского, который сидел вместе с будущим писателем в Экибастузском лагере. Звучит так: Солженицын выходил из окружения и попал в плен. Правда, в биографии этот факт нигде не отмечается, хотя Солженицын эту версию позже озвучивает в «Архипелаге ГУЛАГе».
Третья и четвертая версия
Она находит свое подтверждение в воспоминаниях самого Солженицына и в рассказах его друзей. Солженицын был арестован за переписку, которую вел в годы войны со своими друзьями, в которой позволял себе крайне вольные высказывания в адрес советского руководства и лично в адрес Сталина.
Сам Солженицын пишет об этом так: «Наше (с моим однодельцем Николаем Виткевичем) впадение в тюрьму носило характер мальчишеский. Мы переписывались с ним во время войны и не могли, при военной цензуре, удержаться от почти открытого выражения своих политических негодований и ругательств, которыми мы поносили Мудрейшего из Мудрых».
Позднее, уже в эмиграции, Солженицын напишет: Содержание наших писем давало по тому времени полновесный материал для осуждения нас обоих». А в интервью, данном французскому телевидению, Александр Исаевич скажет: «Я не считаю себя невинной жертвой. К моменту ареста я пришел к весьма уничтожающему выводу о Сталине. И даже со своим другом мы составили письменный документ о необходимости смены советской власти».
Так ли это? Не знаю. Но в любом случае он явно подставил не только себя, но и еще нескольких своих адресатов. Не думаю, что на четвертом году войны он был настолько наивен, чтобы считать, что его письма пройдут через цензуру не замеченными.
Владимир ГЛИНСКИЙ.
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов
Как сидел Солженицын
Воспоминания самого Солженицына, его жены и друзей показывают, что послевоенный ГУЛАГ был относительно либеральным: зеки имели регулярные свидания, посылки, читали книги. Их хорошо кормили. В нынешнем ФСИНе условия – куда строже.
Воспоминания самого Солженицына, его жены и друзей показывают, что послевоенный ГУЛАГ был относительно либеральным: зеки (во всяком случае, сам будущий писатель) имели регулярные свидания, посылки, читали книги. Их хорошо кормили. В нынешнем ФСИНе условия – куда строже.
Писатель Владимир Бушин в 2005 году в своей книге «Александр Солженицын. Гений первого плевка» собрал множество фактов о жизни этого русского писателя, нобелевского лауреата. В своей работе Бушин опирался только на факты – воспоминания самого Солженицына и его близких. Несколько глав книги посвящены пребыванию Александра Исаевича в ГУЛАГе, точнее в тюрьмах и «спецобъектах». Мы опускаем в этих отрывках из книги рассуждения Бушина о моральном облике Солженицына, и приводим только сухие факты:
«О жизни в неволе очень много говорит работа, которую приходится выполнять, её условия. В 1970 году в биографии для Нобелевского комитета он писал о своих лагерных годах: «Работал чернорабочим, каменщиком, литейшиком». А через пять лет, выступая перед большим собранием представителей американских профсоюзов в Вашингтоне, начал свою речь страстным обращением: «Братья! Братья по труду!» И опять представился как пролетарий: «Я, проработавший в жизни немало лет каменщиком, литейщиком, чернорабочим…» Американцы слушали пролетария, затаив дыхание.
Приобщение Александра Исаевича к физическому труду произошло в самом конце июля 1945 года, когда, находясь в Краснопресненском пересыльном пункте, он начал ходить на одну из пристаней Москвы-реки разгружать лес. Солженицына никто здесь не вынуждал, он признаёт: «Мы ходили на работу добровольно». Более того, «с удовольствием ходили».
Но у будущего нобелиата при первой же встрече с физическим трудом проявилась черта, которая будет сопровождать его весь срок заключения: жажда во что бы то ни стало получить начальственную или какую иную должностишку подальше от физической работы. Когда там, на пристани, нарядчик пошел вдоль строя заключенных выбрать бригадиров, сердце Александра Исаевича, по его признанию, «рвалось из-под гимнастерки: меня! меня! меня назначить. ». Но пребывание на пересылке дает возможность зачислить в его трудовой стаж пролетария лишь две недели.
Затем – Ново-Иерусалимский лагерь. Это кирпичный завод.
Застегнув на все пуговицы гимнастерку и выпятив грудь, рассказывает герой, явился он в директорский кабинет. «Офицер? – сразу заметил директор. – Чем командовали?» – «Артиллерийским дивизионом!» (соврал на ходу, батареи мне показалось мало). – «Хорошо. Будете сменным мастером глиняного карьера».
Так добыта первая должностишка. Солженицын признаётся, что, когда все работали, он «тихо отходил от своих подчиненных за высокие кручи отваленного грунта, садился на землю и замирал».
Как пишет Решетовская, цитируя его письма, на кирпичном заводе муж работал на разных работах, но метил опять попасть «на какое-нибудь канцелярское местечко. Замечательно было бы, если бы удалось».
Мечту сумел осуществить в новом лагере на Большой Калужской (в Москве), куда его перевели 4 сентября 1945 года. Здесь ещё на вахте он заявил, что по профессии нормировщик. Ему опять поверили, и благодаря выражению его лица «с прямодышашей готовностью тянуть службу» назначили, как пишет, «не нормировщиком, нет, хватай выше! – заведующим производством, т.е. старше нарядчика и всех бригадиров!»
Увы, на этой высокой должности энергичный соискатель продержался недолго. Но дела не так уж плохи: «Послали меня не землекопом, а в бригаду маляров». Однако вскоре освободилось место помощника нормировщика. «Не теряя времени, я на другое же утро устроился помощником нормировщика, так и не научившись малярному делу». Трудна ли была новая работа? Читаем: «Нормированию я не учился, а только умножал и делил в своё удовольствие. У меня бывал и повод пойти бродить по строительству, и время посидеть».
В лагере на Калужской он находился до середины июля 1946 года, а потом – Рыбинск и Загорская спецтюрьма, где пробыл до июля 1947 года. За этот годовой срок, с точки зрения наращивания пролетарского стажа, он уже совсем ничего не набрал. Почти всё время работал по специальности — математиком. «И работа ко мне подходит, и я подхожу к работе», – с удовлетворением писал он жене.
С той же легкостью, с какой раньше он говорил, что командовал дивизионом, а потом назвался нормировщиком, вскоре герой объявил себя физиком-ядерщиком. Ему и на этот раз поверили!
В июле 1947 года перевели из Загорска опять в Москву, чтобы использовать как физика. Его направили в Марфинскую спецтюрьму – в научно-исследовательский институт связи. Это в Останкине.
В институте кем он только не был — то математиком, то библиотекарем, то переводчиком с немецкого (который знал не лучше ядерной физики), а то и вообще полным бездельником: опять проснулась жажда писательства, и вот признается: «Этой страсти я отдавал теперь все время, а казённую работу нагло перестал тянуть».
Условия для писательства были неплохие. Решетовская рисует их по его письмам так: «Комната, где он работает, – высокая, сводом, в ней много воздуха. Письменный стол со множеством ящиков. Рядом со столом окно, открытое круглые сутки…».
Касаясь такой важной стороны своей жизни в Марфинской спецтюрьме, как распорядок дня, Солженицын пишет, что там от него требовались, в сущности, лишь две вещи: «12 часов сидеть за письменным столом и угождать начальству». Вообще же за весь срок нигде, кроме этого места, рабочий день у него не превышал восьми часов.
Картину дополняет Н. Решетовская: «В обеденный перерыв Саня валяется во дворе на травке или спит в общежитии. Утром и вечером гуляет под липами. А в выходные дни проводит на воздухе 3-4 часа, играет в волейбол».
Недурно устроено и место в общежитии — в просторной комнате с высоким потолком, с большим окном. Отдельная кровать (не нары), рядом — тумбочка с лампой. «До 12 часов Саня читал. А в пять минут первого надевал наушники, гасил свет и слушал ночной концерт». Оперу Глюка «Орфей в аду»…
Кроме того, Марфинская спецтюрьма — это, по словам самого Солженицына, ещё и «четыреста граммов белого хлеба, а черный лежит на столах», сахар и даже сливочное масло, одним двадцать граммов, другим сорок ежедневно. Л. Копелев уточняет: за завтраком можно было получить добавку, например, пшённой каши; обед состоял из трех блюд: мясной суп, густая каша и компот или кисель; на ужин какая-нибудь запеканка. А время-то стояло самое трудное — голодные послевоенные годы…
Солженицын весь срок получал от жены и её родственников вначале еженедельные передачи, потом – ежемесячные посылки. Кое-что ему даже надоедало, и он порой привередничал в письмах: «Сухофруктов больше не надо… Особенно хочется мучного и сладкого. Всякие изделия, которые вы присылаете, – объедение». Жена послала сладкого, и вот он сообщает: «Посасываю потихоньку третий том «Войны и мира» и вместе с ним твою шоколадку…»
Страстью Солженицына в заключении стали книги. В Лубянке, например, он читает таких авторов, которых тогда, в 1945 году, и на свободе достать было почти невозможно: Мережковского, Замятина, Пильняка, Пантелеймона Романова:
«Библиотека Лубянки – её украшение. Книг приносят столько, сколько людей в камере. Иногда библиотекарша на чудо исполняет наши заказы!»
А в Марфинской спецтюрьме Солженицын имел возможность делать заказы даже в главной библиотеке страны — в Ленинке.
В заключении Солженицын приохотился и писать. «Тюрьма разрешила во мне способность писать, – рассказывает он о пребывании в Марфинском научно-исследовательском институте, – и этой страсти я отдавал теперь всё время, а казённую работу нагло перестал тянуть».
Свидания с родственниками проходили на Таганке, в клубе служащих тюрьмы, куда арестантов доставляли из других мест заключения. Н. Решетовская так описывает одно из них: «Подъехала никакая не «страшная машина», а небольшой автобус, из которого вышли наши мужья, вполне прилично одетые и совсем не похожие на заключенных. Тут же, ещё не войдя в клуб, каждый из них подошел к своей жене. Мы с Саней, как и все, обнялись и поцеловались и быстренько передали друг другу из рук в руки свои письма, которые таким образом избежали цензуры».
И ещё один отрывок из книги Бушина, уже не относящийся к заключению писателя, но хорошо показывающий восприятие Солженицына самого себя как мессии:
«Такой случай, имевший место под новый 1962 год. Поехал с женой из Рязани в Москву, чтобы там у Теуша спрятать свои рукописи. В праздничной электричке какой-то пьяный хулиган стал глумиться над пассажирами. Никто из мужчин не противодействовал ему: кто был стар, кто слишком осторожен. Естественно было вскочить мне — недалеко я сидел, и ряшка у меня была изрядная. Но стоял у наших ног заветный чемоданчик со всеми рукописями, и я не смел: после драки неизбежно было потянуться в милицию… Вполне была бы русская история, чтоб вот на таком хулигане оборвались бы мои хитрые нити. Итак, чтобы выполнить русский долг, надо было нерусскую выдержку иметь».
Прочитать оригинал поста в блоге Толкователя можно здесь.