за что травили пастернака
Не читал, но осуждаю: Как травили Бориса Пастернака
В марте 1958 года делегация Союза писателей отправилась в Швецию. Здесь подтвердились давно ходившие слухи о выдвижении Бориса Пастернака на Нобелевскую премию.
ПО ТЕМЕ
Евтушенко похоронили рядом с могилой Пастернака
Как русские писатели поражали Нобелевский комитет
Бориса Пастернака поддерживало ЦРУ
Месяц спустя советский посол в Швеции получил телеграмму, призванную повлиять на Нобелевский комитет: идеологическая комиссия ЦК КПСС сообщала, что в Советском Союзе высоко оценили бы присуждение Нобелевской премии Михаилу Шолохову, а выдвижение Пастернака было бы воспринято как недоброжелательный акт по отношению к советской общественности.
К концу года в шведской прессе появилась информация о том, что академия все-таки склоняется дать премию Пастернаку. Чтобы избежать скандала и лишить западную прессу возможности поднять шум вокруг запрещенного в СССР романа «Доктор Живаго», Союз писателей предложил срочно издать произведение небольшим тиражом.
Борис Пастернак. (второй слева). Фото: wikipedia.org/А. Семенка
Однако в отделе культуры это предложение было признано нецелесообразным, там уже вплотную занимались разработкой секретной программы действий в случае присуждения премии Пастернаку.
Наконец, в октябре было официально объявлено о присуждении писателю Нобелевской премии по литературе. Пастернак отправил в Шведскую академию телеграмму: «Бесконечно благодарен, тронут, горд, удивлен, смущен». В Союзе тут же был запущен маховик травли Бориса Пастернака.
Московское радио прокомментировало это событие следующим образом: «Присуждение Нобелевской премии за единственное среднего качества произведение, каким является „Доктор Живаго“, – политический акт, направленный против советского государства». Нобелевский комитет был обвинен не только в политической заинтересованности, но и в разжигании холодной войны.
Фото: wikipedia.org/А. Семенка
Первым откликом в советской печати стала разгромная статья в «Литературной газете». В ней Пастернак получал роль наживки на ржавом крючке антисоветской пропаганды, которую осуществляет Запад. Потом последовала публикация в «Новом мире», в котором объявлялось, что роман «Доктор Живаго» журнал печатать не будет. Главная причина заключалась в том, что книга наполнена духом неприятия социалистической революции.
Пастернака вызвали на заседание Союза писателей, который настаивал на лишении его советского гражданства. До этого не дошло, но из профессионального союза писателя исключили большинством голосов. Формулировка этого решения гласила: «за действия, несовместимые со званием советского писателя».
Борис Пастернак. Фото: wikipedia.org/А. Семенка
После этого вала оскорблений и унижений Пастернак принял решение отказаться от премии, отправив в Стокгольм соответствующую телеграмму. Однако реакции на это со стороны советских властей не последовало. Первый секретарь ЦК ВЛКСМ Владимир Семичастный поддержал идею выслать Пастернака из страны.
Пресса тем временем продолжала глумиться над писателем. В «Литературке» были опубликованы якобы приходящие со всей страны письма отдельных читателей – некий сильный голос советских людей, возмущенных позорным пасквилем «Доктор Живаго».
Борис Пастернак. Фото: wikipedia.org
Среди выражавших гнев и презрение был старший машинист экскаватора Филипп Васильцов: «Нет, я не читал Пастернака. Но знаю: в литературе без лягушек лучше». Ему вторил нефтяник Расим Касимов из Баку: «Меня как рядового советского читателя глубоко возмутило политическое и моральное падение Пастернака. Таким, как он, нет и не может быть места среди советских литераторов».
Обличительные митинги проходили на рабочих местах, в институтах, на заводах, в творческих союзах, где составлялись коллективные оскорбительные письма с требованием кары опального писателя, поэта и переводчика.
Борис Пастернак. Фото: GLOBAL LOOK press/Vadim Nekrasov
В апреле 1960 года затравленный Пастернак начал ощущать внешние симптомы смертельной болезни: грязная кампания, объявленная против него, ослабила здоровье и ускорила развивающийся рак легких. За месяц до смерти, в начале мая 1960 года, в предчувствии близкой кончины, писатель попросил свою знакомую об исповеди.
На похороны Бориса Пастернака пришли сотни людей. Несмотря на опалу, у гроба мастера стояли Наум Коржавин, Булат Окуджава, Андрей Вознесенский, Кайсын Кулиев…
Кто «четвертовал» Пастернака
Как многолетнее знакомство Бориса Пастернака и Александра Фадеева закончилось выстрелом и поэтической строчкой
В 1926 году молодой писатель Александр Фадеев написал прославивший его роман «Разгром», посвященный боевым действиям красного партизанского отряда. В том же году Фадеев вошел в число организаторов и идеологов Российской ассоциации пролетарских писателей (1926–1932). В 1946-м он стал генеральным секретарем Союза советских писателей и выпустил роман «Молодая гвардия» о партизанском отряде старшеклассников и выпускников школы в оккупированном немцами Краснодоне. В том же году роман подвергся жесткой критике на страницах главной советской газеты «Правда» за игнорирование роли партийного руководства в партизанской борьбе. Переделанный роман был издан в 1951-м и стал советской классикой.
Знакомство Пастернака с Фадеевым, вероятно, случилось еще в 1920-е; к середине 1930-х годов их связывают довольно близкие отношения, по крайней мере позволяющие обращаться за товарищеской поддержкой: в октябре 1939 года Пастернак писал Нине Табидзе о том, как просил у Фадеева помочь ее мужу — грузинскому поэту Тициану Табидзе. Год спустя, в конце августа 1940-го, Пастернак устроил в Переделкине встречу Фадеева с Анной Ахматовой, приехавшей из Ленинграда, чтобы просить у высокого партийного чиновника помощи в освобождении сына («Никогда не надо расставаться с надеждой, все это, как истинная христианка, Вы должны знать», — писал в письме Ахматовой от 1 ноября 1940 года Пастернак, упоминая о той встрече).
А в сентябре 1941 года Пастернак писал жене: «Лишился всех своих постов твой друг и любимец Фадеев, хотя мне-то его по-человечески и дружески очень жаль».
Однако спустя пять лет, 4 сентября 1946 года, во время выступления на президиуме правления Союза писателей Александр Фадеев осудил Пастернака за отрыв от народа, «чуждый советскому обществу идеализм», а также за его «уход в переводы от актуальной поэзии в дни войны». Илья Эренбург, рассказывая, как «смелый, но дисциплинированный солдат» Фадеев «то и дело противоречил себе», вспоминает встречу вскоре после доклада:
«Александр Александрович уговорил меня пойти в кафе, заказал коньяк и сразу сказал: „Илья Григорьевич, хотите послушать настоящую поэзию. “ Он начал читать на память стихи Пастернака, не мог остановиться, прервал чтение только для того, чтобы спросить: „Хорошо?“».
В 1948 году именно Фадеев настоял на уничтожении тиража сборника «Избранные произведения» Пастернака, увидев в стихотворении «Зимняя ночь» вызов партии («…Сборник кончается… стихом ахматовского толка, помеченным 46-м годом, — прямой вызов», — писал он Константину Симонову). Незадолго до этого в знаменитом постановлении «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“» поэзия Ахматовой была объявлена чуждой советскому народу своей религиозностью и одновременно эротикой.
6 апреля 1948 года Фадеев, повторяя свои оценки, уведомлял ЦК ВКП(б):
«…сборник начинается с идеологически вредного „вступления“, а кончается пошлым стихом ахматовского толка „Свеча горела“. Стихотворение это, помеченное 1946 годом и завершающее сборник, звучит в современной литературной обстановке как издевка».
Тем не менее на протяжении 1940–50-х годов Пастернак неоднократно обращался к своему соседу по даче в Переделкине за помощью по разным обстоятельствам, будь то издание шекспировских переводов или прикрепление семьи к Кремлевской больнице. По поводу двойственности поведения генерального секретаря он рассказывал драматургу Александру Гладкову:
«Фадеев лично ко мне хорошо относится, но, если ему велят меня четвертовать, он добросовестно это выполнит и бодро об этом отрапортует, хотя и потом, когда снова напьется, будет говорить, что ему очень меня жаль и что я был очень хорошим человеком».
13 мая 1956 года Александр Фадеев застрелился из револьвера на переделкинской даче. В некрологе, напечатанном в «Правде», говорилось, что писатель «страдал тяжелым прогрессирующим недугом — алкоголизмом, который привел к ослаблению его творческой деятельности».
«Не вижу возможности дальше жить, так как искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии и теперь уже не может быть поправлено».
В этом же году Пастернак написал стихотворение, которое стало откликом и на гибель старого знакомого, и на решения XX съезда партии:
Культ личности забрызган грязью,
Но на сороковом году
Культ зла и культ однообразья
Еще по-прежнему в ходу.
И каждый день приносит тупо,
Так что и вправду невтерпеж,
Фотографические группы
Одних свиноподобных рож.
И культ злоречья и мещанства
Еще по-прежнему в чести,
Так что стреляются от пьянства,
Не в силах этого снести.
Народ против Пастернака
Пастернак водил дружбу с Александром Фадеевым. Фадеев входил в число организаторов и идеологов Российской ассоциации пролетарских писателей (1926–1932). Тогда и познакомились. В 1946-м он стал генеральным секретарем Союза советских писателей и выпустил роман «Молодая гвардия», но роман подвергся жесткой критике на страницах главной советской газеты «Правда» за игнорирование роли партийного руководства в партизанской борьбе. Он роман переделал. Новая версия была выпущена в 1951 году и стала советской классикой. И Пастернак часто обращался к Фадееву за помощью. Отношения явно были близкие. Но приближенный к власти Фадеев довольно быстро стал критиковать друга. 4 сентября 1946 года в своем выступлении на президиуме Союза писателей Александр Фадеев осудил Пастернака за «чуждый советскому обществу идеализм», а также за его «уход в переводы от актуальной поэзии в дни войны». В 1948 году именно Фадеев настоял на уничтожении тиража сборника «Избранные произведения» Пастернака, увидев в стихотворении «Зимняя ночь» вызов партии.
Но до 1958 года, когда травля Пастернака достигла апогея, Фадеев не дожил. 13 мая 1956 года Александр Фадеев застрелился из револьвера на своей даче в Переделкино. В своей предсмертной записке Фадеев написал: «Не вижу возможности дальше жить, так как искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии и теперь уже не может быть поправлено».
Запущенный сад
Не хотел он жить в безвестности,
Так как славы возалкал.
Поэтому и путь словесности
Эту личность привлекал.
Презирая околичности,
Прямиком он шел в Гослит.
Но, увы, у этой личности
Был в идеях дефицит.
Он считал, что это временно,
Что идея, мол, придет:
Ярким замыслом беременный,
Он родит бессмертный плод.
Не растрачу, дескать, прыти я
На пустячные дела,
Если дар самораскрытия
Мать-природа мне дала.
И родил он «Сад запущенный» —
Том неконченных поэм,
С интересами текущими
Не увязанный ничем.
Были с ним довольно вежливы,
Но сказали все кругом:
Хорошо бы было, ежели
Вы писали б о другом.
Поглядели бы вы где-либо
Не на садик и на пруд,
Вы на стройку поглядели бы,
На людской горячий труд.
Но ушел он, демонически
Подкладным пожав плечом,
Ибо труд был органически
Не присущ ему ни в чем.
Это издевательский фельетон, написанный Яном Сашиным в 1947 году. Ян Сашин поэт, писатель-сатирик и журналист. В годы ВОВ был корреспондентом «Красная звезда». После печатался в «Крокодиле», «Новом мире», «Литературной газете». А еще на его стихи писали песни. Например, известный «Сиреневый туман». Он был талантлив. И его творчество отлично сочеталось с эпохой.
К 1956 году Федин уже обладатель Сталинской премии. Он почитаем, признанный классик! Именно он поставит подпись под решением не публиковать «Доктора Живаго». В 1958 году Федин был избран академиком АН СССП по Отделению литературы и языка. В этом же году именно Федин будет отговаривать Пастернака принимать Нобелевскую премию. Именно он после личного разговора с Ольгой Ивинской написал официальное письмо, где предупреждал: «Я считаю, Вы должны знать о действительном или мнимом, серьезном или театральном умысле Пастернака, о существовании угрозы или же о попытке сманеврировать ею». Намекая, что Пастернак покончит жизнь самоубийством.
До конца жизни он так и не отклонился от линии партии. Он был одним из подписавших «Письма группы советских писателей о Солженицыне и Сахарове». В 1968 году его выдвигали на Нобелевскую премию, но Шведы кандидатуру отклонили.
25 октября 1958 года выходит выпуск «Литературной газеты» полностью посвященный Пастернаку и его роману.
«Пастернак получил «тридцать сребреников», для чего использована Нобелевская премия. Он награждён за то, что согласился исполнять роль наживки на ржавом крючке антисоветской пропаганды… Бесславный конец ждёт воскресшего Иуду, доктора Живаго, и его автора, уделом которого будет народное презрение».
Сразу после этого в «Новом мире» публикуют текст письма, написанного еще два года назад, в котором объявлялось, что роман «Доктор Живаго» журнал печатать не будет. А на собрании партийной группы Правления Союза писателей проходившем, также 25 октября 1958 года Николай Грибачев и Сергей Михалков выступают с требованием лишить Пастернака гражданства и выслать из страны.
Грибачев был известен участием в массовой кампании «Борьба с космополитизмом», которая по своей природе носила антисемитский характер. В 1973 году Грибачев и Михалков также подписывают Письмо группы советских писателей о Солженицыне и Сахарове. Оба обладатели Ленинской премии, нескольких Сталинских премий, они являлись иконами советской литературы.
После распада СССР издаются только детские книги Грибачева. Он умер в 1993 году.
Михалков прожил до 2009 года. А в 1995 году он в своей автобиографии писал следующее:
«…Рухнул „Союз нерушимый“, похоронив под своими обломками, казалось бы, незыблемые структуры партийно-государственного аппарата с его равнодушной к судьбе человека правоохранительной и карательной системой, прогнившей экономикой, „развитым социализмом“ и призрачными коммунистическими идеалами…»
«Как говорится в русской пословице, и в хорошем стаде заводится паршивая овца. Такую паршивую овцу мы имеем в нашем социалистическом обществе в лице Пастернака, который выступил со своим клеветническим так называемым произведением. Он настолько обрадовал наших врагов, что они пожаловали ему, не считаясь с художественными достоинствами его книжонки, Нобелевскую премию».
«Иногда мы — кстати, совершенно незаслуженно — говорим о свинье, что она такая-сякая и прочее. Я должен вам сказать, что это наветы на свинью. Свинья — все люди, которые имеют дело с этими животными, знают особенности свиньи, — она никогда не гадит там, где кушает, никогда не гадит там, где спит. Поэтому если сравнить Пастернака со свиньей, то свинья не сделает того, что он сделал. А Пастернак — этот человек себя причисляет к лучшим представителям общества, — он это сделал. Он нагадил там, где ел, он нагадил тем, чьими трудами он живет и дышит».
«А почему бы этому внутреннему эмигранту не изведать воздуха капиталистического, по которому он так соскучился и о котором он в своем произведении высказался. Я уверен, что общественность приветствовала бы это! Пусть он стал бы действительным эмигрантом и пусть бы отправился в свой капиталистический рай! Я уверен, что и общественность, и правительство никаких препятствий ему бы не чинили, а, наоборот, считали бы, что этот его уход из нашей среды освежил бы воздух».
Конечно, его выступление было принято с овациями. Мы уже никогда не узнаем, сколько из присутствующих в зале не одобряли этого в душе, а сколько хлопали по велению души. Но в 1989 году Семичастный дал интервью журналу «Огонек», где признался, что накануне его вызвал Хрущев и сказал, «что в докладе Пастернака надо проработать».
А еще через десятилетие Семичастный выпустил свои мемуары, где писал;
«Надо сказать, что книгу Бориса Пастернака «Доктор Живаго» я, как и все присутствовавшие в зале, тогда еще не читал. Была она издана в Италии, и в нашей стране ее прочесть было нельзя. Поэтому судить о содержании книги я не мог и осуждал Пастернака за факт незаконного, тайного издания книги за границей.
Вопрос о Пастернаке не был очередным капризом Хрущева. К этому его вынудили обстоятельства: «оттепель» разморозила либеральных критиков устоев Советской власти и политики КПСС в области идеологии. Их надо было одернуть. И расчет Хрущева оправдался.
Пастернак — не Маяковский. Что мог знать о Пастернаке молодой строитель, шахтер, тракторист, комбайнер? Молодым работягам, да и не только им, было непонятно, за что враждующий с нами Запад платит огромные деньги поэту Пастернаку. Им объяснили: книгу свою он переправил за границу тайно. В ней он отрицательно относится к Октябрьской революции, за что и получил Нобелевскую премию. Следовательно, вся история вокруг Пастернака — это политическая акция против нас. Так оно, в сущности, и было».
Потом был отказ от Нобелевской премии, «покаянное» письмо, которое писал не Пастернак, но по видимому сломленный уже не мог отказаться, продолжение травли, оскорбления, ухудшение здоровья.
«Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони,
Мне наружу ходу нет…».
Эта погоня закончилась через тридцать лет. В восьмидесятые его произведения начнут печатать. Советские люди наконец-то смогут прочитать «Доктора Живаго» и сделать СВОИ выводы. 9 декабря 1989 года медаль Нобелевского лауреата была вручена в Стокгольме сыну поэта.
Последние 30 лет по всей стране открывались музеи Пастернака, мемориальные доски, издавались его книги и воспоминания о нем. Он получил как международное признание, так и признание в своей стране. Многие его критики уже забыты, некоторых помнят. Чьи-то произведения еще живут, чьи-то обесценило время и даже Сталинские премии их не спасли.
Та эпоха ушла. Но к сожалению, некоторые формулировки мы уже слышим сегодня, или что-то очень схожее. Ну и приемы используются все те же. Давайте все же «читать Пастернака».
Семь кругов травли Бориса Пастернака
Вручение Пастернаку Нобелевской премии привело к беспрецедентной травле писателя в советской печати, включавшей в себя самые разные эпизоды — от сравнения с лягушкой до требований выслать «клеветника» и «предателя» из страны
Делегация Союза писателей отправилась в Швецию. Здесь подтвердились давно ходившие слухи о выдвижении Пастернака на Нобелевскую премию.
7 апреля
Советский посол в Швеции получил телеграмму, призванную повлиять на Нобелевский комитет: идеологическая комиссия ЦК сообщала, что «в Советском Союзе высоко оценили бы присуждение Нобелевской премии Шолохову», а «выдвижение Пастернака на Нобелевскую премию было бы воспринято как недоброжелательный акт по отношению к советской общественности».
Сентябрь
Появляется информация о том, что Шведская академия склоняется дать премию Пастернаку. Чтобы избежать скандала и лишить западную прессу возможности поднять шум вокруг запрещенного в СССР произведения, Союз писателей предложил срочно издать «Доктора Живаго» небольшим тиражом. Однако в Отделе культуры это предложение было признано «нецелесообразным». Секретарь ЦК Михаил Суслов и заведующий Отделом культуры Дмитрий Поликарпов занимались разработкой «строго секретной» программы действий в случае присуждения премии Пастернаку.
23 октября
Шведский поэт Андерс Эстерлинг, постоянный секретарь Академии, объявил о присуждении Пастернаку Нобелевской премии по литературе. Пастернак отправил в Шведскую академию телеграмму: «Бесконечно благодарен, тронут, горд, удивлен, смущен».
25 октября
Московское радио прокомментировало это событие следующим образом: «Присуждение Нобелевской премии за единственное среднего качества произведение, каким является „Доктор Живаго“, — политический акт, направленный против советского государства». Более того, в ответ на поздравительную телеграмму Эстерлинга посольство СССР в Швеции ответило письмом, полным негодования: Нобелевский комитет был обвинен не только в политической заинтересованности, но и в разжигании холодной войны. В тот же день появился первый отклик в печатной прессе. В статье «Провокационная вылазка международной реакции», напечатанной в «Литературной газете», Пастернак получал «роль наживки на ржавом крючке антисоветской пропаганды, которую осуществляет Запад». За ней последовала публикация письма в «Новом мире», написанного еще два года назад, в котором объявлялось, что роман «Доктор Живаго» журнал печатать не будет. Главная причина заключалась в том, что книга наполнена «духом неприятия социалистической революции». Тогда же на собрании Союза писателей Николаем Грибачевым и Сергеем Михалковым впервые было сформулировано требование о лишении Пастернака советского гражданства.
26 октября
В газете «Правда» появилась статья «Шумиха реакционной пропаганды вокруг литературного сорняка», где Пастернак назывался «озлобленным обывателем», а его роман «политическим пасквилем».
27 октября
Пастернак был вызван на заседание Союза писателей. И хотя большая часть присутствовавших не имела представления о романе, «антипатриотический» поступок писателя был осужден общим мнением. В результате Пастернак единогласно был исключен из членов Союза писателей.
28 октября
ТАСС комментировал это решение: Пастернак исключен из Союза писателей за «действия, несовместимые со званием советского писателя». По сообщению «Московского радио», Пастернак был исключен и из Союза переводчиков. Пастернак не читал газет, но о развернувшейся против него кампании знал. Своему другу и соседу по даче Всеволоду Иванову он говорил: «Перед тем как приходить к вам, мне нужно принимать ванну: так меня обливают помоями».
29 октября
Пастернак отправил телеграмму в Стокгольм, приняв решение отказаться от премии: «В силу того значения, которое получила присужденная мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я вынужден отказаться от незаслуженной премии, пожалуйста, не сочтите за оскорбление мой добровольный отказ». Однако реакции со стороны властей не последовало. Первый секретарь ЦК ВЛКСМ Владимир Семичастный поддержал идею выслать Пастернака из страны.
31 октября
На общемосковском собрании писателей требование лишить Пастернака советского гражданства приобрело форму прямого обращения к правительству. В тот же день Пастернак пишет Хрущеву: «Выезд за пределы моей Родины для меня равносилен смерти, и поэтому я прошу не принимать по отношению ко мне этой крайней меры».
1 ноября
В «Литературной газете» были опубликованы якобы приходящие со всей страны письма «отдельных читателей» — «сильный голос советских людей», возмущенных «позорным пасквилем „Доктор Живаго“». Среди выражавших «гнев и презрение» — старший машинист экскаватора Филипп Васильцов: «Нет, я не читал Пастернака. Но знаю: в литературе без лягушек лучше». Ему вторил нефтяник Расим Касимов из Баку: «Меня как рядового советского читателя глубоко возмутило политическое и моральное падение Б. Пастернака. Таким, как он, нет и не может быть места среди советских литераторов». Как до рядовых читателей дошел текст романа, в СССР не печатавшегося, остается неизвестным.
Пастернак стал получать письма с просьбами о помощи. Сообщения об огромных суммах, вырученных за издания «Доктора Живаго» на Западе, волновали умы не только отдельных предприимчивых читателей, но и Отдел культуры Центрального комитета, желавшего прибрать эти деньги к рукам. По воспоминаниям сына поэта, «самоубийственное настроение и гнев были вызваны мучительным чувством оскорбления и душевной грязи. Сознанием унижения и напрасного компромисса».
Февраль
Принимая у себя на даче иностранцев, Пастернак передал корреспонденту Daily Mail Энтони Брауну стихотворение «Нобелевская премия» и просил отвезти его подруге и французской переводчице Жаклин де Пруайяр в Париж.
11 февраля
Стихотворение появилось в газете в сопровождении политического комментария. Угроза лишения гражданства вновь стала реальной, но Пастернак отделался предупреждением об уголовной ответственности.
Апрель
Пастернак начал ощущать внешние симптомы смертельной болезни: продолжительная кампания по травле ослабила здоровье и ускорила развивающийся рак легких.
30 мая
Пастернак умирает. «Я очень любил жизнь и тебя, — говорил он жене в день смерти, — но расстаюсь без всякой жалости: кругом слишком много пошлости, не только у нас, но и во всем мире».