за что распяли иешуа
Иешуа Га-Ноцри
История персонажа
Образ путешествующего философа, цитаты которого затрагивают струны души, является ключевым в романе Булгакова «Мастер и Маргарита». Наравне с главными героями классического произведения Иешуа Га-Ноцри учит читателя мудрости, терпению и пониманию того, что злых людей не бывает, а дьявол – вовсе не квинтэссенция порока.
История создания
Имя колоритного персонажа, как и большинство деталей романа, имеет определенное значение. Иешуа – один из вариантов произношения имени Иисус. Га-Ноцри же переводится как «из Назарета».
Михаил Булгаков
Все это намекает, что перед читателем стоит узнаваемый герой Библии. Но исследователи нашли подтверждения, что в лице философа Булгаков изобразил Христа только частично. В задачу автора романа не входило воспроизвести события, связанные с сыном Божьим.
Одним из прототипов Иешуа стал граф Мышкин из романа «Идиот». Характеристика героя совпадает с персонажем Булгакова. Мышкин – спокойный и нравственный мужчина, который кажется окружающим чудаковатым. Исследователи творчества Достоевского называют героя «олицетворением христианской добродетели».
Роман «Мастер и Маргарита»
По мнению биографов Булгакова, именно от этого видения Христа отталкивался писатель, создавая образ Га-Ноцри. Библия преподносит Иисуса как сына Божьего, способного творить чудеса. В свою очередь оба писателя (Булгаков и Достоевский) хотели показать в романах, что Иисус существовал на свете и нес свет людям, не используя при этом мистические способности. Далекому от христианства Булгакову такой образ казался ближе и реалистичнее.
Детальный разбор биографии Иешуа подтверждает мысль, что если Иисус и был использован писателем как прототип Га-Ноцри, то только в общих вехах истории. Философия странствующего мудреца отличается от догматов Христа.
Прототип Иешуа – Иисус Христос
К примеру, Иешуа отвергает мысль, что человек может содержать в себе зло. Такое же отношение к ближнему встречается у Дон Кихота. Это еще один повод утверждать, что образ Иешуа – собирательный. Библейский же персонаж утверждает, что общество в целом (и каждый человек в частности) может быть злым или добрым.
Иешуа не ставил себе цель распространить собственную философию, путешественник не призывает людей к себе в ученики. Мужчина приходит в ужас, когда находит свитки, записанные соратником. Такое поведение в корне отличается от поведения Христа, старающегося распространить учение на всех встречаемых людей.
Образ и сюжет
Иешуа Га-Ноцри родился в городке Гамла, расположенном на западном склоне Голанской возвышенности. О родителях мальчика ничего не известно, лишь вскользь упоминается, что отец Иешуа прибыл в Гамлу из Сирии.
У мужчины нет близких людей. Философ много лет скитается по свету и рассказывает желающим о собственном взгляде на жизнь. У мужчины нет философской школы или учеников. Единственным последователем Иешуа стал Левий Матвей – бывший сборщик налогов.
Воланд
Первым в романе Булгакова, как ни странно, Иешуа упоминает Воланд. Разговаривая с новыми знакомыми на Патриарших прудах, маг рисует перед слушателями портрет просвещенного:
«Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта – ссадина с запекшейся кровью…»
Именно в таком виде предстал перед римским префектом Понтием Пилатом Иешуа Га-Ноцри. В черновиках Булгаков упоминает длинные рыжие волосы мужчины, но позже эту деталь убрали из романа.
Иешуа Га-Ноцри и Понтий Пилат
Бесхитростного философа схватили и объявили преступником из-за проповедей, который читал Иешуа на рынках Ершалаима. Представителя закона поразили проницательность и доброта арестованного. Иешуа интуитивно угадал, что Понтий Пилат страдает от боли и мечтает, чтобы мучения прекратились:
«Истина, прежде всего, в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что малодушно помышляешь о смерти».
Не менее впечатлило прокуратора, что Иешуа свободно говорил на арамейском, греческом и латинском языках. Допрос с пристрастием внезапно превратился в интеллектуальный разговор двух образованных и нестандартно мыслящих людей. Мужчины спорили о власти и истине, доброте и чести:
«Настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где не будет надобна никакая власть».
Осознав, что причиной ареста стала глупость и недалекость местного населения, Понтий Пилат пытается повернуть судебное расследование вспять. Прокуратор намекает философу, что нужно отвергнуть собственные убеждения, чтобы сохранить жизнь, но Иешуа не готов отказаться от собственного взгляда на будущее.
В этом поступке все, даже стражники, видят смелость мужчины, который до последнего вздоха остается верен себе. Но прокуратор не готов рисковать карьерой из-за умного и доброго путешественника, поэтому, невзирая на симпатии, казнь состоится.
Суд Пилата
Приговоренных к смерти ведут на Лысую гору, где и произойдет распятие. Смирившегося с судьбой и не сопротивляющегося Иешуа прибивают к деревянным доскам. Единственное, что смог сделать Понтий Пилат – отдать приказ, чтобы философа быстро закололи ножом в сердце. Подобный поступок избавит славного Га-Ноцри от продолжительных мучений. В последние минуты жизни Иешуа говорит о трусости.
«…он не был многословен на этот раз. Единственное, что он сказал, это что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость».
Казнь Иешуа Га-Ноцри
«Он прочитал сочинение Мастера и просит, чтобы ты взял с собою Мастера и наградил его покоем… Он просит, чтобы ту, которая любила и страдала из-за него, взяли тоже».
Экранизации
В 1972 году режиссер из Польши Андрей Вайда представил зрителям кинокартину под названием «Пилат и другие». Вдохновленный произведением Булгакова, Вайда решил экранизировать часть сюжета, посвященную взаимоотношениям Понтия Пилата и Иешуа. Действия фильма перенесено в Германию 20-го века, роль бродячего философа досталась Войцеху Пшоняку.
Тадеуш Брадецкий в образе Иешуа
Классическая экранизация известного романа вышла в 1988 году. За съемки столь сложного и многогранного сюжета вновь взялся режиссер из Польши – Мацек Войтышко. Критики отметили талантливую игру актерского состава. Роль Иешуа исполнил Тадеуш Брадецкий.
Российская киноверсия «Мастера и Маргариты» вышла на экраны в 2005 году. Режиссер картины Владимир Бортко делал упор на мистическую составляющую фильма. Но и часть сюжета, посвященная Иешуа, занимает значимое место в кинокартине. Роль Га Ноцри досталась актеру Сергею Безрукову.
Сергей Безруков в образе Иешуа
В 2011 году состоялась премьера экранизации «Мастер и Маргарита», съемки которой закончились еще в 2004 году. Из-за разногласий об авторских правах премьеру фильма отложили на 6 лет. Долгожданный дебют оказался провальным. Актеры и роли выглядели, по современным меркам, наивными и ненатуральными. Роль Иешуа в картине досталась Николаю Бурляеву.
Николай Бурляев в образе Иешуа
Цитаты
«Злых людей нет на свете, есть только люди несчастливые».
«Правду говорить легко и приятно».
«Прошлое не имеет значения, найди себя в настоящем и будешь править в будущем».
«Согласись, что перерезать волосок уж наверно может лишь тот, кто подвесил?»
Понтий Пилат: человек, который мог предотвратить казнь Иисуса
Приблизительное время чтения: 6 мин.
Мы свободны менять свои решения — до тех пор, пока живы, —и Бог смиренно ждет, что мы решим. Но однажды приходит пора сделать окончательный выбор. Для многих людей, окружавших Христа в дни Его земной жизни, это время наступило накануне Его страданий. Каждому пришлось решать, с Христом ли он или с противниками Христа.
О том, кто какое решение принял и как оно ему далось, читайте в проекте «Фомы» «Герои и антигерои Страстной недели».
Понтий Пилат был единственным, кто реально мог изменить участь Иисуса Христа. И он пытался ее изменить.
Судя по отзывам современников, Пилат, назначенный в 26 году римским наместником (префектом) Иудеи, не отличался ни справедливостью, ни даже простой порядочностью. Иудейский философ Филон Александрийский описывал его как человека жестокого и продажного, виновника многочисленных казней, совершенных без всякого суда. А иудейский царь Ирод Агриппа даже жаловался императору Калигуле на «бесконечную и невыносимую жестокость» Пилата.
Вероятно, для таких характеристик имелись основания, хотя обвинявшие Пилата были небеспристрастны. Дело в том, что у прокуратора с самого начала не сложились отношения с иудеями. Все жители Иудеи очень тяжело переживали утрату государственной самостоятельности (после смерти Ирода Великого в 4 году до н. э.) и даже в непринципиальных вопросах упорно отстаивали национальные обычаи и традиции.
Известен случай, когда Пилат, решив продемонстрировать свою преданность императору, велел внести в Иерусалим знамена с его изображением. Иудеи отреагировали на это крайне болезненно: пять дней они окружали резиденцию префекта (преторию), периодически предпринимая попытки штурма и громко требуя удалить языческие изображения из святого города. Угрозы Пилата перебить всех без разбора не действовали. В конце концов он был вынужден уступить, но мнение об иудеях составил самое неблагоприятное.
Не меньше разозлила Пилата другая история, когда он решил построить в Иерусалиме водопровод. Идея была здравая: в городе часто не хватало чистой питьевой воды, особенно в праздники, когда сюда съезжались сотни тысяч паломников из множества стран. Но финансировать предприятие Пилат предлагал за счет храмовой казны, а первосвященник и прочие члены синедриона (высшего государственного органа Иудеи) были категорически против. История с угрозами повторилась, и вновь Пилат пошел на попятную.
Среди иудеев было немало зилотов — ревнителей Моисеева закона, всерьез стремившихся свергнуть римское иго. То тут, то там возникали мятежи (упоминания о повстанцах Варавве, Февде и Иуде Галилеянине мы находим и в книгах Нового Завета), и Пилату нередко приходилось беспокоить императора, прося военной поддержки.
Словом, иудеев с их религиозными обычаями и бесконечными распрями Пилат, мягко говоря, недолюбливал, и те отвечали ему взаимностью.
И, тем не менее, в тот день накануне иудейской Пасхи, когда к нему привели галилеянина Иисуса, римский префект решил проявить принципиальность. Почему?
Возможно, ему хотелось уязвить иудейских вождей, которые вечно устраивали смуты по самым нелепым поводам. Они уже всё решили насчет Иисуса? Что ж, прекрасно, пусть сами и исполняют свое решение. А если им нужна санкция римского чиновника — тогда будет полноценное разбирательство, без всякой спешки. «Уладить небольшую формальность» на скорую руку не выйдет. Иудеи принципиальны в своих национальных обычаях, а римляне — в следовании закону.
На самом деле, конечно, Пилат вряд ли собирался погружаться в суть претензий к Иисусу. Поэтому начал он с самых простых вопросов: справедливо ли Тебя обвиняют? Ты действительно Царь Иудейский? Если Пилат надеялся на такой же простой ответ, то он его не получил. Подсудимый не сказал ни «да», ни «нет», Он ответил как есть: Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан Иудеям; но ныне Царство Мое не отсюда (Ин 18:36–37). Не желая долго возиться с этим делом, Пилат предпринял еще одну попытку получить короткий и ясный ответ. Итак Ты Царь? — уточнил он. И вновь услышал не то, на что надеялся: Ты говоришь, что Я Царь. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего.
Меньше всего Пилату хотелось пускаться в философские дискуссии о том, что такое истина, поэтому он решил просто отпустить Иисуса. Если не по причине Его невиновности (выдавал ли Он себя за царя или нет, Пилат так до конца и не разобрался, но опасен Он явно не был), то хотя бы в силу обычая отпускать накануне Пасхи одного из осужденных.
Но тут Пилат столкнулся с уже знакомым ему упорным сопротивлением народа, который первосвященники уже успели обработать. Народ потребовал освободить не Иисуса, называемого Христом, а другого заключенного — мятежника Варавву.
Так бывает: хочется принять легкое, всех устраивающее решение и успокоиться, а обстоятельства вдруг начинают сопротивляться, заставляют докапываться до сути, разбираться и принимать решение по существу, как бы тяжело оно ни далось.
Толпа все настойчивее требовала Христа казнить, а у Пилата появлялось все больше аргументов в пользу Его освобождения.
Во-первых, он уже знал, что первосвященники требуют осуждения Иисуса из зависти. Во-вторых, его собственная жена просила не причинять никакого зла Праведнику, которого прислали иудеи: она во сне много пострадала за Него» (Мф 27:19). А главное, чем дольше Пилат разговаривал с Иисусом, тем больше понимал, что перед ним особенный Человек. Если фарисеи и первосвященники только возмущались, слыша, что Спаситель называет себя Сыном Божиим, то Пилат, узнав об этом, убоялся и искал отпустить Его (Ин 19:8, 12). Видно, была в душе римского префекта задета какая-то живая струнка. А, может быть, он просто боялся: будучи язычником, Пилат вполне мог допустить, что и у иудеев есть свой Бог, и лучше с Ним не враждовать.
Тем более его должны были насторожить слова Иисуса: Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе (Ин 19: 11).
Пилат предпринял не менее трех попыток освободить Спасителя. Но кончилось все так же, как и в предыдущие его столкновения с иудейской толпой: ему пришлось отступить. Убедить его, что Иисус виновен, первосвященники так и не смогли и тогда прибегли к откровенному шантажу: Если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царем, противник кесарю» (Ин 19:12). Этот аргумент подействовал. Пилат символически умыл руки перед толпой и объявил: Невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы (Мф 27:24).
Так малодушие Пилата перечеркнуло все его попытки поступить по совести.
Мог ли Пилат настоять на своем?
Наверняка мог. Ни один человек не является слепым орудием Божиего Промысла, не был им и Пилат. Просто ему не хотелось идти на обострение конфликта с иудеями. Те и впрямь могли донести на него императору. Хотя, если разобраться, такой донос вряд ли повредил бы его карьере: освобождение Вараввы, открыто бунтовавшего против римлян, наверняка было бы в глазах Рима более тяжелым проступком, чем освобождение «Царя Иудейского».
Так умер человек, который сыграл одну из самых важных ролей в евангельской истории.
Понтий Пилат, суд над Иисусом
«Мы теперь будем всегда вместе, – говорил ему во сне оборванный философ-бродяга, неизвестно каким образом вставший на дороге всадника с золотым копьем. – Раз один – то, значит, тут же и другой! Помянут меня, – сейчас же помянут и тебя!»
Все верно, благодаря Иисусу римский прокуратор Понтий Пилат навеки вошёл в историю.
«Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы. И, отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших» (Мф. 27:24-25).
Осуждать весь иудейский народ в смерти Иешуа — глупо. Более 99.9% евреев, живших в то время, не присутствовали на злополучной иерусалимской площади, вмещавшей несколько сотен человек. А дети тех, кто кричал: «распни», уж тем более не виноваты, так как каждый отвечает за свои грехи (Иез. гл. 18).
Однако стоит напомнить, что Иероним Стридонский, автор IV века, говорит о переводе Евангелия от Матфея с еврейского на греческий. Вероятно, именно в процессе перевода возникли столь откровенные антиеврейские пассажи, очень характерные именно для второй половины второго века. Оригинал же, чтобы не была выявлена ложь, уничтожили.
«В Евангелии, которым пользуются эбиониты и назареи, и которое мы недавно перевели с еврейского на греческий, и которое многими почитается подлинным (евангелием) Матфея, человек с высохшей рукой назван каменщиком, который обратился с мольбой о помощи такими словами): Я был каменщиком и зарабатывал на жизнь своими руками, я прошу Тебя, Иисусе, возврати мне здоровье, чтобы я не просил с позором милостыни» (Иероним. Com. in Natth. 12.13).
Итак, народ пришел в кейсарийскую резиденцию прокуратора и разместился на стадионе, который неплохо сохранился до наших дней.
Иудеи, почти за две тысячи лет до знаменитого Ганди, оказали оккупантам пассивное сопротивление: на угрозу предать их смерти, они «обнажили шеи и ответили, что скорее умрут, чем допустят поругания своих святых и мудрых законов». Прокуратор не отдал приказ рубить головы демонстрантам. Флавий пишет, что «Пилат не мог не восхититься верностью евреев своему закону и приказал вернуть штандарты в Кейсарию». Трудно поверить сообщению историка по поводу восторга Пилата перед кротостью евреев и готовностью уступить толпе, сорвавшей его план. Но факт остается фактом – Пилат распорядился убрать из святого города римские штандарты. Может, он получил совет не обострять отношений с туземцами, так как Иерусалим находился на грани восстания.
Пилат еще раз повторил попытку навязать иудеям чуждые правила. Филон Александрийский рассказывает о письме Агриппы к императору Гаю по прозвищу Калигула. Пилат повесил в Иерусалиме на дворце Ирода «золотые щиты с надписями», оскорбившие евреев. Делегация во главе с четырьмя принцами из семьи Ирода просит не доводить иудеев до мятежа. Они требуют у Пилата предъявить полномочия для его действий и угрожают апеллировать к императору, которого многозначительно называют своим господином. Эта угроза обеспокоила Пилата, опасавшегося, что о его злодеяниях станет известно Тиберию.
«Одним из людей Тиберия был Пилат, ставший наместником Иудеи, и вот, не столько ради чести Тиберия, сколько ради огорчения народа, он посвятил во дворец Ирода в Иерусалиме позолоченные щиты; не было на них никаких изображений, ни чего-либо другого кощунственного, за исключением краткой, надписи: мол, посвятил такой-то в честь такого-то. Когда народ все понял — а дело было нешуточное, то, выставив вперед четырех сыновей царя, не уступающих царю ни достоинством, ни участью, и прочих его отпрысков, а также просто властительных особ, стал просить исправить дело со щитами и не касаться древних обычаев, которые веками хранились и были неприкосновенны и для царей, и для самодержцев. Тот стал упорствовать, ибо был от природы жесток, самоуверен и неумолим; тогда поднялся крик: «Не поднимай мятеж, не затевай войну, не погуби мира! Бесчестить древние законы — не значит воздавать почести самодержцу! Да не будет Тиберий предлогом для нападок на целый народ, не хочет он разрушить ни один из наших законов. А если хочет — так скажи об этом прямо приказом, письмом или как-то иначе, чтобы мы более не докучали тебе, избрали бы послов и сами спросили владыку». Последнее особенно смутило Пилата, он испугался, как бы евреи в самом деле не отправили посольство и не обнаружили других сторон его правленья, поведав о взятках, оскорбленьях, лихоимстве, бесчинствах, злобе, беспрерывных казнях без суда, ужасной и бессмысленной жестокости. И этот человек, чье раздраженье усугубило природную гневливость, оказался в затруднении: снять уже посвященное он не отваживался; к тому же он не хотел сделать хоть что-нибудь на радость подданным; но вместе с тем ему были отлично известны последовательность и постоянство Тиберия в этих делах. Собравшиеся поняли, что Пилат сожалеет о содеянном, но показать не хочет, и направили Тиберию самое слезное письмо. Тот, прочитав, как только не называл Пилата, как только не грозил ему! Степень его гнева, разжечь который, впрочем, было непросто, описывать не буду — события скажут сами за себя: Тиберий тотчас, не дожидаясь утра, пишет Пилату ответ, где на все корки бранит и порицает за дерзкое нововведенье, и велит безотлагательно убрать щиты и отправить их в Цезарею, ту, что стоит на побережье и названа в честь твоего деда, а там посвятить в храм Августа, что и было сделано. Тем самым ни честь самодержца не была поколеблена, ни его обычное отношение к городу» («О посольстве к Гаю» 38).
Теперь о суде над Иисусом. Проповедник был арестован скорее всего не римскими легионерами, а храмовой стражей, допрошен в доме Ханана (Анны). Этот первосвященник приобрел среди евреев дурную славу:
«Проклятье на дом Боэфа; проклятье на их копья! Проклятье на дом Ханана (Анны); проклятье на его ехидное шипение! Проклятье на дом Канферы, проклятье на их красивые перья! Проклятье на дом Исмаила бен (сына) Фаби, проклятье на кулаки их! Ибо они — первосвященники, и сыновья их в сокровищнице (заведуют деньгами). И зятья их среди правящих, И слуги их побивают людей кольями» (Аггадическое сказание).
Во время допроса в доме первосвященника, судя по Евангелиям, Иисуса попытались обвинить в осквернении Храма, однако доказать вину не удалось, поэтому он был передан на суд римского префекта, ибо многие слышали, что Иисуса называли: «Царь Иудейский», что являлось преступлением перед Римом. Согласно сообщениям древних иудейских историков, Понтий Пилат был жестоким, упрямым человеком, не брезговавшим взятками, казнивший несчастных без суда и следствия.
Как бы он поступил с человеком, которого лояльные Риму иудейские первосвященники обвинили в непризнании полномочий Кесаря? Мог казнить, а мог, если вина не доказана, — отпустить? Нечто подобное произошло спустя тридцать лет с другим проповедником. Некий Иешуа (интересное совпадение, имя Иисуса звучало именно как Иешуа) возвещал, что Бог разрушит Иерусалим и Храм. Еврейские власти арестовали возмутителя спокойствия и передали римскому прокуратору, который после бичевания отпустил проповедника, посчитав его юродивым:
«Еще знаменательнее следующий факт. Некто Иешуа, сын Анана, простой человек из деревни, за четыре года до войны, когда в городе царили глубокий мир и полное благоденствие, прибыл туда к тому празднику, когда по обычаю все иудеи строят для чествования Бога кущи, и близ храма вдруг начал провозглашать: «Голос с востока, голос с запада, голос с четырех ветров, голос, вопиющий над Иерусалимом и храмом, голос, вопиющий над женихами и невестами, голос, вопиющий над всем народом!» Денно и нощно он восклицал то же самое, бегая по всем улицам города. Некоторые знатные граждане в досаде на этот зловещий клич схватили его и наказали ударами очень жестоко. Но не говоря ничего в свое оправдание, ни в особенности против своих истязателей, он все продолжал повторять свои прежние слова. Представители народа думали как это было и в действительности, что этим человеком руководит какая–то высшая сила, и привели его к римскому прокуратору, но и там, будучи истерзан плетьми до костей, он не проронил ни просьбы о пощаде, ни слезы, а самым жалобным голосом твердил только после каждого удара: «О горе тебе, Иерусалим!» Когда Альбин так назывался прокуратор допрашивал его: «Кто он такой, откуда и почему он так вопиет», он и на это не давал никакого ответа и продолжал по прежнему накликать горе на город. Альбин, полагая, что этот человек одержим особой манией, отпустил его» (Иуд. Война кн. 6. Гл. 5:3).
Марк и Матфей сообщают, что Пилат тоже бичевал Иисуса: «Иисуса, бив, предал на распятие» (Мк. 15:15; Мф. 27:26). И, кстати, Иисус из Назарета говорил о разрушении Храма и предрекал горе Иерусалиму (Мф. 23:2; Мф. 24:2)
Допустим, Пилат симпатизировал Иисусу, тогда зачем отдал приказ избить его до полусмерти и предать лютой, мучительной казни?
Может, евангелисты всё-таки правы, и Пилат посчитал преступление Иисуса не заслуживающим мучительной смерти? Хватит с него и наказания римской плетью- многохвосткой с вплетёнными в неё утяжелителями, терзающей плоть до костей. А после экзекуции (если выживет) намеревался освободить Иисуса, но, вняв требованиям толпы, неудовлетворённой недостаточным наказанием, – отдал приказ казнить проповедника. «И Пилат решил быть по прошению их» (Лк. 23:24).
Иоанн подробно рассказывает о суде над Иисусом. Пилат, желая спасти Иисуса от смерти, наказывает его и выводит избитого, окровавленного к первосвященникам и толпе, надеясь, что конфликт исчерпан. Однако толпа, увидев того, с кем связывала чаяние на освобождение, в таком плачевном состоянии, вознегодовала. Первосвященники пригрозили Пилату донести о случившемся кесарю, ведь согласно римским законам Иисус должен быть распят как государственный преступник. И поэтому прокуратор отдает приказ казнить проповедника.
В принципе, традиция в особых случаях внимать требованию народа могла существовать, гладиаторские игры – яркий пример, когда от воли толпы зависит, кому жить, а кому умирать.
«Ибо он уже восстановил закон об оскорблении величия, который, нося в былое время то же название, преследовал совершенно другое: он был направлен лишь против тех, кто причинял ущерб войску предательством, гражданскому единству — смутами и, наконец, величию римского народа — дурным управлением государством» (Тацит. Анналы. Книга I 72).
В докладе императору Траяну (111-113 гг. н. э.) от одного из римских судей, Плиния Младшего из Малой Азии, сообщаются интересные подробности о борьбе со «зловредным суеверием»:
«Я спрашиваю их, исповедуют ли они христианство. Если они признаются, я повторяю вопрос еще два раза и объясняю, что преступление это карается смертью. Если они и тогда не отказываются от своей религии, я приказываю их казнить. Тех же, кто отрицает, что они христиане или когда-либо были христианами, и повторяют за мной заклинания богов и поклоняются твоему, император, образу, совершая возлияние вина и благовоний, и под конец, проклинают Христа, т. е. тех, кто делают то, что ни один христианин не согласился бы делать даже под пыткой, я оправдываю и отпускаю. Тех же, кто сначала признался в принадлежности к христианству, а потом отказался от своих слов, — этих я подвергаю пытке, чтобы узнать правду».
Некоторые историки утверждают, что не существовало два наказания сразу, избиение или казнь, одно либо другое, поэтому сообщение Луки о попытке Пилата спасти Иисуса заслуживает доверия.
Однако это не совсем так. В римском праве были приняты два вида бичевания.
Вполне возможно, что подобное правило распространялось не только на поджигателей, но и на оскорбителей величия императора.
В письме Павла к Тимофею говорится об исповедании веры Иисусом перед Понтием Пилатом. Апостолу было известно, вследствие какого разговора проповедник, не отказавшийся от своих убеждений, был распят.
«Веди достойную битву веры, овладей вечной жизнью, к которой ты был призван! Ведь ты достойно исповедал свою веру перед многочисленными свидетелями. И теперь я заклинаю тебя Богом, дающим всему жизнь, и Христом Иисусом, который достойно засвидетельствовал ту же веру перед Понтием Пилатом» (1- Тим. 6:12-13).
Вполне возможно, Иисус желал объяснить префекту, что не претендует на светскую власть: «Царство мое не от мира сего» — и приводит доказательство: «Если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня» (Ин. 18:36). Иисус не отрицает того, что он царь, но не этого мира, потому что никто из якобы его подданных за него не вступился.
Однако такое откровение могло служить приговором, потому что Иисус своими словами претендовал на божественные царские полномочия, которыми обладал только император и никто другой.
Пилат повторяет вопрос во второй раз, звучащий как приговор: «Итак, ты Царь?» Иисус отвечает: «Царство мое есть царство истины». На что Пилат, не вникнувший в слова Иисуса, говорит с оттенком пренебрежения: «Что есть истина». Объяснять уже не имеет смысла, Иисус, как в случае с Иродом, прокуратору не отвечает.
Евсевий Кесарийский, христианский историк (ок. 263-340 гг. н. э.), обвиняет в смерти Иисуса именно Понтия Пилата, называя действие прокуратора — злодейским. Евсевий сообщает о самоубийстве Пилата при императоре Гае (37–41 гг. н. э.), ссылаясь на неких греческих писателей:
«Стоит обратить внимание, что тот самый Пилат, живший во времена Спасителя, впал, по преданию, при [императоре] Гае в такие беды, что вынужден был покончить с собой и собственной рукой наказать себя: Божий суд, по-видимому, не замедлил настигнуть его. Это рассказывают греческие писатели, отмечавшие Олимпиады и события, происшедшие в каждую из них. Пилат же, наместник, который вынес обвинительный приговор в отношении Христа, после того как он вызвал и претерпел в Иерусалиме множество волнений, был подавлен такой тревогой, исходившей от Гая, что, пронзив себя собственной рукой, в скорой смерти искал сокращение мучений. Пилат не остался безнаказанным за свое злодейское преступление — убиение Господа нашего Иисуса Христа: он наложил на себя руки».
Нелишне рассказать о значительной археологической находке, подтверждающей существование Понтия Пилата.
В 1961 г. во время раскопок в Кейсарии (Израиль), проводившихся итальянскими археологами, на территории античного театра был найден обломок гранитной плиты с латинской надписью, содержащей имена Тиберия и Пилата. Надпись, состоящая, по всей видимости, из четырех строк, сильно повреждена временем; первые три строки сохранились частично, последняя же строка уничтожена почти полностью — там едва читается одна буква.
Руководитель экспедиции А. Фрова опубликовал надпись в следующем виде:
По мнению А. Фрова, первую строку можно восстановить как [Caesarien]s(ibus) Tiberieum — «Цезарейский, т. е. Кесарийский Тибериеум». Во второй строке перед [Pon]tius Pilatus стояло так и оставшееся неизвестным нам его личное имя (praenomen). В третьей строке читается его должность: [praef]ectus Iuda[ea]e — «префект Иудеи». В четвертой восстанавливается буква «Е», которая входила в некое слово, например [d]e[dit]. Судя по всему, это посвятительная надпись, установленная римским наместником в так называемом Тибериеуме, культовом сооружении в честь императора Тиберия, которое находилось перед зданием театра. Стоит обратить внимание на титул «префект Иудеи». До открытия Кесарийской надписи считалось, что судья Иисуса, согласно Анналам Тацита, был прокуратором. В Евангелиях он фигурирует под званием «правитель». Иосиф Флавий называет его правителем, уполномоченным, управляющим.
В современной Евангелиям греческой литературе префект — это облеченный военной властью наместник императорской провинции (praefectus civitatis). Что касается термина «управляющий», то он нередко обозначал императорского прокуратора (procurator Caesaris), уполномоченного по налоговым сборам. Обе эти должности занимали лица из сословия всадников. Поскольку Иудея не была самостоятельной провинцией, а входила в качестве отдельной области в сенатскую провинцию Сирии, то Пилату более подходила должность прокуратора. Однако ввиду особой военно-политической ситуации в Иудее Пилат был наделен также функциями префекта.